Герцогиня Ила эль Мора… ох, как бы я хотел вас сегодня увидеть. Красивая, умная, воистину великолепная женщина. Признаться, я успел заскучать без ваших ядовитых замечаний. И буду искренне огорчен, если когда-нибудь ваши перепалки с милордом герцогом утратят свой прежний пыл и остроту. Господин Ястреб, господин Годри… мое уважение к вам осталось неизменным. Зиль, Арх, Нерт, Ворон… вы были хорошими друзьями, поэтому и вас я тоже не забуду. Кэрт, ты молоток, и я верю в тебя, как и в твою невероятную для мага честность. А ты, Мисса, оставайся хорошей девочкой. Плохих в этом мире и без того достаточно. Эрт, Надир, Хэнг. Бравые парни из Ойта… И вам я бы тоже хотел пожелать всего хорошего. Тем более что служба рано или поздно закончится. Те, кто успел согрешить, пусть получат помилование. Ну а те, кто явился служить в Карраг по доброй воле – доброй охоты вам, парни. И пусть она будет удачной. Атис, заноза… вот уж кого я буду вспоминать с особенным удовольствием. Митт, Орхос, вы тоже останетесь в списке людей, с которыми я бы хотел сейчас попрощаться. Милорд эль Сар… вы были для меня прекрасным примером и, пожалуй, лучшим командиром, о котором можно только мечтать. Вы оказались на удивление честны. На редкость благородны. И я испытываю искреннюю гордость, вспоминая, что когда-то вам служил. Господин эль Нур… следите, пожалуйста, за доченькой и не давайте ей деградировать. Эми, дорогуша, не делай глупостей и перестань превращаться в великосветскую стерву, тебе это не идет. Леди Иви, прошу вас, будьте счастливы в браке. Надеюсь, ваш муж – это все-таки ваш личный выбор, а не навеянные чужой завистью иллюзии. О ком я еще забыл? Я с трудом моргнул, поняв, что больше не ощущаю тела, и медленно-медленно выдохнул, радуясь, что почти не чувствую боли. Не знаю, смог бы я дождаться конца и выдержать все, что предназначила для меня печать, не взяться за нож и самым банальным образом не оборвать это утомительное существование, но я должен был сделать кое-что еще, прежде чем мои глаза окончательно закроются. Правда, это следовало сделать еще час назад, но у меня, как и раньше, не хватило духу. Так глупо. Нелепо. И стыдно молчать, когда время для разговора по душам давно ушло. Знаю, я струсил, не имея понятия, сможешь ли ты воспринять эту дикую правду. Ни тогда, во дворце. Ни сегодня. А между тем, Кар, именно ты был единственной причиной, по которой я вообще захотел прийти в этот мир. Да, это случилось не так, как я планировал. Мне страшно не повезло со временем и с местом рождения. Мне еще больше не повезло с новым телом. А моей душе понадобилось так много лет, чтобы окончательно с этим смириться… Но даже сейчас, когда тебя нет, а у меня остались считаные минуты для откровений, мне не хватает духу сказать об этом вслух после всего, что мы сделали, и того, что я от тебя услышал. Но во мне все-таки жила память о том мимолетном чувстве, которое однажды между нами промелькнуло. Иррациональное желание довериться. Увидеть тебя изнутри. Дать взглянуть на себя. Без масок. Без страха. Глаза в глаза, как в первый и в последний раз… Я снова тяжело вздохнул и смежил веки, потому что держать их открытыми больше не было ни сил, ни желания. Но перед этим мне отчего-то показалось, что рядом всколыхнулся воздух. На разгоряченное тело пахнуло ветерком, а на мой пылающий лоб упало несколько холодных капель. Что это, снег? Дождь? Пролившиеся с неба слезы? А может, это Рам наконец распахнула двери, готовясь принять домой своего неразумного волчонка? Она ведь обещала, что однажды придет. И вот она действительно рядом. Даже сквозь сомкнутые веки я вижу, как колышется перед лицом большое белое пятно. И даже сквозь грохот в ушах слышу доносящийся как из-под слоя ваты голос: – Не надо. Мар, ты слышишь? Я тебя отпускаю… Рам? Нет-нет, не уходи! И прошу, вопреки тому, что ты обещала, забери с собой меня одного. Только меня, слышишь? Кар еще может… должен остаться, тогда как мне и впрямь нечего ждать от этой жизни. Да-да, я сейчас! Только закончу мысль, и мы наконец-то уйдем. – Кар… – из последних сил выдохнул я и вдруг почувствовал, как даже сквозь транс меня немилосердно обожгло. Боже, нет! Хватит… перестань, мама! Я ведь не лгал, когда сказал, что хочу уйти один! Карриан… Хотя это даже хорошо, что тебя нет рядом – стая не любит жару, поэтому в Карраге тебе ничего не грозит. Я знаю, ты жив, и этого вполне достаточно, чтобы уйти спокойно. Правда, будь ты здесь, это ничего бы не изменило. Я и сейчас с достойным барана упрямством не стал бы ничего говорить. Все, чего я хотел, это уберечь тебя от позора. Не дать почувствовать лишнее. Не позволить нашей связи стать слишком крепкой. Перебороть твою же собственную магию. И не дать сказать или сделать то, за что ты впоследствии стал бы ненавидеть сам себя. «Лучше уж я, чем ты», – устало подумал я, когда белое пятно под моими веками стало ярче, а вместе с ним на смену жару наконец-то пришел благословенный холод. Прости, Кар. Я не справился. Мне не хватило для этого каких-то двух часов. Увы. Недоглядел. Не подумал. Расслабился. Но если бы все получилось, как задумано… если бы ты не сорвал с моей груди этот дурацкий перстень… наша жизнь сложилась бы иначе. Я бы следующим же утром вернул ставшее бесполезным кольцо в храм, и Тиз объявил бы о новом отборе. Ты был бы счастлив, избавившись от обузы. Народ возликовал, а я бы успокоился за твой рассудок, потому что рано или поздно мы нашли бы тебе другую невесту. Ту, которая смогла бы дать то, чего не было у меня. Ту, которая волей или неволей, но была бы тебе верной женой, подругой и матерью ваших детей. Клянусь, я был бы счастлив, если бы однажды такая женщина вошла в твою жизнь и сделала ее полной. Я был бы горд остаться с вами рядом до последнего мига. Хранить вас до конца своих дней. В горе и в радости. В счастье или в печали. Я бы никогда тебя не предал и не осудил. Не повернулся спиной и не отрекся, каких бы глупостей ты ни натворил. Но особенно я был бы рад возиться с твоей малышней, а если бы ты позволил, не отказался бы обучать своему мастерству твоего взрослеющего сына. Клянусь, я прожил бы эту жизнь без сожаления, Кар. В твоей тени. Невидимый и незаметный. Всего лишь призрак, молчаливо стоящий за спинкой твоего роскошного трона. Но сейчас… прости… я все-таки ухожу, испытывая по этому поводу лишь сожаление. Не твоя вина, что так получилось. И не твоя вина, что так вышло. Но могу пообещать – когда-нибудь мы снова встретимся. Потому что там, на ледяных равнинах, откуда я когда-то пришел, моя душа снова станет свободной. От страха, неуверенности, сомнений. От боли и предрассудков. От ненависти и любви. Это означает, что когда настанет время, я встречу тебя там, мой непримиримый Огонек. Верный и преданный тебе всей душой, как прежде. Готовый принять от тебя любую кару. Способный ждать столько, сколько потребуется. Я буду там, Кар. Клянусь. Встречу тебя снова, чтобы потом уже никуда не уйти. Глава 24 Холод… безумный, всепоглощающий холод… вот о чем была моя первая мысль, когда сгустившийся вокруг мрак расступился. Но разве на ледяных равнинах бывает холодно? Я уже и забыл, когда в последний раз испытывал это неприятное чувство. Однако сейчас ледяное дыхание стужи обволакивало меня со всех сторон. Оно было везде. Равнодушное. Неживое. Как жуткий контраст с тем пламенем, что когда-то меня сжигало и которого теперь стало отчаянно не хватать. Этот всеобъемлющий холод прокрался, казалось, в каждую клеточку моего дрожащего тела. Он был повсюду. Снаружи. Внутри… Самое страшное, что он был именно внутри. Там, где от него некуда было деться и нельзя никуда убежать. В какой-то момент мне даже подумалось, что холод не что иное, как часть меня. Все то грубое, жестокое и злое, что успело во мне скопиться. Раньше я прятал его глубоко внутри. Долгое время он служил мне защитой. Но вот теперь крепость пала, запертый в глубине подвала узник обрел свободу и вместо того, чтобы уйти, принялся вымораживать все, что его окружало. Правда, если он надеялся, что сможет сбежать, сполна отомстив за долгое заточение, то глубоко заблуждался. Помимо тех стен, что когда-то выстроил для него я, вокруг меня стояла еще одна преграда. Мягкая, плотная, как черное покрывало, но настолько надежная, что холоду нечего было и думать прорваться наружу. Скорчившись внутри этой бархатной капсулы, я свернулся клубком и, уткнув подбородок в подтянутые к груди колени, тщетно пытался не дрожать, чувствуя, как по коже гуляет ледяной ветер. Мне было холодно… до боли… до крика… но в то же время и шевелиться я не хотел, потому что совершенно не был уверен, что смогу это сделать. Сколько продолжалось это непонятное существование, сказать трудно, потому что в моей мягкой тюрьме не было ни света, ни тьмы. Ни дня и ни ночи. Только снаружи время от времени раздавался слабый гул, смутно напоминающий чужие голоса. А иногда по поверхности кокона пробегали разноцветные искры, которые я, скорее, чувствовал, чем по-настоящему видел. Следом за ними всякий раз приходило ощущение, что рядом кто-то есть. Кто-то большой, теплый и сильный. Мне было интересно до него дотронуться и позвать, но говорить я не мог, а разогнуться и протянуть руку не получалось. Что-то не пускало. Туда. К тому непонятному существу, которого я чувствовал почти постоянно. Поэтому я засыпал. Через какое-то время снова просыпался. Вяло воевал с поселившимся во мне холодом. Настойчиво искал того, второго, который помогал мне не чувствовать себя одиноким. Успокаивался, когда все-таки его находил. И в общем-то ни к чему иному не стремился. До тех пор, пока вместо огоньков на поверхности капсулы не увидел красивые разноцветные нити. Это было как озарение. Вспышка. Всплывшая со дна затуманенной памяти подсказка. Увидев, как слой за слоем внутри окружающей меня преграды проступают загадочные ниточки, я все чаще испытывал желание к ним прикоснуться. И все чаще раздумывал, как это сделать. Задача осложнялась еще и тем, что сложенные на груди руки упорно не желали разгибаться. Капсула, в которой мне все труднее было находиться, казалась слишком тесной. Ее стенки постепенно сжимались, обволакивая, поглаживая меня, как живые. И от этого становилось неприятно. Хотелось оттолкнуть подальше эту липнувшую к коже бархатистую дрянь. Встать. Отряхнуться. И сбросить наконец с себя чужую шкуру. Сколько я боролся, чтобы от нее избавиться, тоже не могу сказать, но, судя по тому, как я устал, длилось это довольно долго. Потом я в который раз уснул. Проснувшись, снова взялся за старое. И в какой-то момент обнаружил, что нити, словно живые, пытаются от меня убежать. Мягкие стены при любой попытке до них дотянуться мгновенно ускользали, изгибались, отшатывались. Сперва это раздражало. Потом уже просто злило. И в какой-то момент я до того рассвирепел от их упрямства, что непроизвольно рявкнул про себя: «А ну, вернись!» И нить неожиданно вернулась. Гибкая, смиренная, послушная, словно устыдившийся мимолетного испуга преданный пес. Прильнув ко мне и обвив зеленоватой ленточкой мои руки, она замерла, подарив странное, полузабытое, но приятное чувство насыщения. А вместе с ним и холод заметно утих, что наполнило меня совершенно новыми ощущениями. С тех пор я не отпускал спасительную ниточку ни на миг, чувствуя, как постепенно оживаю и словно рождаюсь заново. С ней было хорошо, тепло, уютно. Но вместе с тем появилась и потребность двигаться дальше. Что значит – куда? Вперед, за стены! Туда, где все яснее проступали очертания незнакомого помещения. Где все это время находился тот непонятный второй, которого следовало наконец увидеть. Откуда все явственнее доносился низкий, порой вибрирующий гул. И где все четче звучали звуки – позвякивание, постукивание, дребезжание и голоса… Гулкие, порой едва различимые, но самые настоящие голоса, которые со временем тоже стали казаться смутно знакомыми. Раздумывая, как выбраться, я начал постепенно вспоминать и другие вещи. Я снова узнал, что такое «дом», «дружба», «предательство». В затуманенной памяти то и дело всплывали цветные картинки. Сначала я плохо понимал, что они означают. Но затем они начали связываться в уже более понятные цепочки событий. А когда в моей памяти всплыло первое имя… я понял. Вынырнул из глубокого забытья. Еще чуть позже окончательно вспомнил, кто я и кем недавно был, а затем в панике завертел головой и обнаружил себя плавающим в каком-то скафандре. Признаться, меня обуял животный страх, и я забился, замолотил непривычно длинными лапами. Вцепился когтями и зубами в осточертевшие стены. Сдуру вытянул из них всю энергию. И, совершенно неожиданно их прорвав, вывалился наружу, задыхаясь и кашляя, как впервые увидевший свет младенец. Стремительный и чересчур резкий переход от теплой колыбели к слепящему белому свету и обжигающему холоду, с которым мои прежние ощущения и близко не стояли, оказался на редкость болезненным. Я грохнулся с приличной высоты, больно ушибив колени и локти. Перекатился, гремя костями, как недоделанный зомби. Застыл, лежа в громадной и склизкой луже. Чувствуя себя какой-то чудовищной, неуклюжей и гадкой личинкой, попытался приподняться, но понял, что не смогу этого сделать, и снова рухнул в липкую слизь. Господи, да что же это такое?! Кем мне повезло стать на этот раз? Громадной гусеницей? Разумным осьминогом? Вонючей медузой? А может, и впрямь богиня Рам отправила меня за непокорность в тело какого-нибудь свеженького зомби? «Только не это!» – в панике подумал я, судорожно пытаясь вытереть с лица липкую слизь. Но не преуспел. Лишь перепачкался еще больше. Зато смог с высокой степенью вероятности определить, что и руки и ноги у меня все-таки были. Значит, человек… «Ну ты и шутница, Рам, – выдохнул я, ползая в вязкой слизи и безуспешно пытаясь подняться. – Если еще окажется, что и мир другой… знаешь, у меня появятся к тебе претензии». Кое-как, с грехом пополам, я все же поднялся на четвереньки и с трудом, на ощупь, пополз, куда глаза глядят… в смысле не глядят. Практически сразу же стукнулся лбом обо что-то твердое. Услышал раздавшийся наверху звон пробирок. Ощупал непонятную преграду, оказавшуюся на поверку ножкой самого обычного стола, и облегченно вздохнул: лаборатория… Значит, о разумных медузах можно уже не думать. А вот вариант с зомби, если честно, стал казаться все более реальным. Тело свое я почти не ощущал. Глядя сквозь липкую пленку на собственные руки, я мог лишь сказать, что они похожи на человеческие, только очень уж худые. Прямо ненормально тощие. Кожа да кости, в буквальном смысле слова. Если и все остальное такого же качества… Блин, я буду отсюда долго выбираться! Осторожно переставляя руки-палочки и еще более осторожно наступая на каменный пол костлявыми коленками, я обогнул стол, прополз еще несколько метров, а затем уперся в стену. Так, что тут у нас? Путем нехитрых манипуляций, вроде тыканья пальцем в небо, я выбрал сторону, куда поползу дальше. А затем добросовестно туда потащился, оставляя за собой липкую и на редкость склизкую полосу неопределенного цвета. Ох, наверное, я все же гусеница… только с руками… мне даже сложно понять, сколько их на самом деле, поэтому не удивлюсь, если окажется, что вместо одной пары мне приделали дополнительные конечности. Хм. А может, я драхт? Вдруг, пока я спал, на Тальраме прошли тысячи лет, и твари все-таки эволюционировали? Вон и столы для себя изобрели, и лаборатории им понадобились. Только воспроизводят себя по старинке, во все еще функционирующих, но безмозглых инкубаторах, наподобие бывших хозяев… Блин, какие только глупости лезут в голову! Может, это и не Тальрам вовсе. Может, я на Землю вернулся. Или вообще пес знает где оказался. С таким пробуждением уже не знаешь, чего и ждать. Бумс! Моя макушка снова уперлась во что-то твердое, но, хвала Рам, это оказалась всего лишь дверь. Самая обычная, деревянная, да еще и не закрытая как следует, поэтому мне не составило труда ее боднуть и оказаться в соседнем помещении. Плитка… О-о-о, душ и сортир! Разумные гусеницы точно бы до этого не додумались. С тремя остановками добравшись до характерных отверстий в полу, я вскинул голову, пытаясь высмотреть наверху рассекатель, но героических подвигов не понадобилось – стоило мне плюхнуться на нужное место, как сверху полилась вода. Сперва ледяная, от которой я непроизвольно дернулся и хрипло каркнул. А затем и теплая. Совершенно обычная и абсолютно прозрачная вода, которая подарила мне капельку самого настоящего человеческого счастья.