— «Бульдога»… — Горгона вздохнула. — Понятно, либо давай, либо шли парней на убой, которого может и не быть. — Пошли со мной, — Бирюк пожал плечами, — сама убедишься. Ясное дело, что никуда с ним Горгона не пошла. Самое главное под землей — уметь слушать. А еще дышать, нюхать и не шуметь. Вот все это самое, вместе с хорошей физической формой и оружием, спасет тебе жизнь. Это узнал очень давно. И пригодилось чертово знание не раз, прямо, как сейчас. Респиратор Бирюк подогнал хорошо, чтобы не ерзал по лицу. Жаль, конечно, что нет маски с баллоном, но деваться некуда. Просто противогаз в подземелье конкретно мешал. «Бульдог», снаряженный разрывными, приятно оттягивал плечо. Бирюк, осторожно добравшись до двери, естественно не закрытой, долго примеривался ко входу. Вошел быстро и, оглядев полутемный предбанник, остановился у самого начала коридора, ведущего внутрь. Слушай, слушай, Бирючина, говаривал Мастер. Старик тогда еще был ого-го, пусть и с сединой. Бирюк слушался и слушал, что учась, что сдавая экзамены. Пригодилось. Внутри поста, бывшего военного бункера, несло тухлятиной. Вчерашняя вечерняя жара, едва спавшая даже у реки, дала о себе знать. Второй выход вел к реке, все верно. Значит… значит, надо чистить. Глаза привыкли к темноте, дальше сгустившейся совсем уж сильно. Фонарем он не пользовался, матушка-природа наградила щедро, а на Базе в свое время еще и поколдовали, без внесения в медкарту. Потому пользоваться хорошим фонарем, взятым у солдат, не придется, но говорить о своей особенности не стоило. Нужно же иметь козыри в рукаве? Бирюк не торопился, ему оно и не нужно. Работа чистильщиков торопливость не приветствовала, та всегда пахла особенно. Как правило — кровью и вспоротыми кишками. Потому сиди, дружок, слушай, нюхай и думай. Все как обычно, даже что в одиночку и то привычно. Тухлятиной несло сильно, смешиваясь с подсохшей кровью, нагревшимся металлом и сыростью от реки. Неподалеку лежало сколько-то фунтов недавно, прямо вчера, разодранного мяса. Некро, а запахи точно говорили о них, либо о ней, устроили тут хренову бойню. Здесь явственно дышала река. Звук волн, проходя через бетон с камнем, ощущался сильнее, мерный и кого-то, наверняка, убаюкивающий. Он себе такого не позволял. Странно, но не слышалось капель, обычно в таких казематах обязательно капало откуда-то. Зато шелестело и шуршало туда дальше, где гуляющий с реки ветер баловался мусором. Шаг за шагом, неторопливо и прислушиваясь после каждого, подняв «бульдога» и стараясь не пропустить нужного среди серого и черного, окутывавшего бывший пост пограничников Альянса. Вернее, бывших служащих КВБ, торчащих тут немного нелегально, граница-то давно осталась позади. Шаг за шагом, опуская ногу на полную подошву медленно-медленно, чтобы не подарить преимущество паскуде, убившей не меньше пятерых-шестерых хороших бойцов. Или паскудам, тут уж как повезет. Впереди маячило светлое пятно, наверное, поверху шла наблюдательная щель, сейчас почему-то не прикрытая щитом. Бирюк, вкатившись в небольшое помещеньице колобком, ушел в направо, в угол. Там никого не было, это он чувствовал всем собой — нюхом, слухом, интуицией. Откатился быстро оглядев все вокруг, проведя стволом полукруг, замер. А, вот оно чего как, оказывается… Вместо щели, стального листа с амбразурой, утопленного в бетон, тут имелся грубо сделанный эрзац. Бетон растрескался, его старательно чинили, но не получалось. Точно такой же щит, только больше, закрепили на штырях, оставив люк наружу. Тот, скорее всего, обложили дерном, сквозь который проросла свежая трава. Через него решил удрать какой-то бедолага, возможно подросток, возможно, кто-то очень худощавый. Здоровый мужик в такую-то узость просто бы не влез. Но… Затея не удалась, тварь добралась раньше, чем человек спасся. Останки его, разодранные почти пополам, лежали в пятне солнца, продравшегося внутрь. Бирюк скользнул вперед, остановился неподалеку, контролируя галерею, идущую дальше. Присмотрелся, вытаскивая информацию из трупа. И довольно оскалился под респиратором — тварь все же была одна. И ему немного повезло, паскуда оказалась обычным бойцом, только у них пасть таких размеров, чтобы сразу да наверняка. Ну, пока все шло весьма даже хорошо. Парнишка или взрослый, было не разобрать, голову ему обглодали солидно, скальпировав почти полностью и превратив лицо в полкачана капусты, угодившей в корыто и под сечку. Больше про убийцу рассказали следы на видневшихся лохмотьях левой руки с плечом и ребрах. Бок бедняге просто выдрали, добираясь до внутренностей. Пасть у некро оказалась солидной, прямо-таки хороший такой капкан, если тот разложить. Хорошо, что не медвежий, на волка там с росомахой, не больше. А раз так, то… — Ты носишься, как в жопу ужаленная, успеваешь повсюду и за всеми, у тебя пасть, подходящая хорошему волкодаву, если не больше, а еще ты ловкая. Значит… Бирюк, бормоча под респиратором, опять ухмыльнулся. Некро сложно классифицировать, некро почти все разные, хотя общие черты имеются. Паскуда, уничтожившая пост, чистильщиками прозывалась скороходом, появлялась, когда восставший мертвец сперва добирался до животных, утоляя ненасытный огонь в потрохах, обретших вторую жизнь. Сожрал собачку, получи немножко ДНК, отращивая руки-ноги заново, превращая те в лапы. Сожрал кого серьезнее, того же мишку, в подарок некросфера дарит клыки, когти и прочее. Но скороходы, в одиночку напавшие на косолапого, чаще всего помирали вместе с ним. Разодранные в клочья, что потом не срастить даже не-жизни, заложенной некросферой. И… — Ты была не одна, голуба моя, — Бирюк, давно привыкший говорить сам с собой, привычки не бросал. — Подруга твоя, как минимум, пришла на паром, те пытались сдуру удрать на тот берег, там их всех и перебили. Ясно… Кто другой на его месте сейчас бы поменял «бульдога» на дробовик. Кто другой, но не Бирюк. Скороходы, выращиваемые одним из врагов Братства, последнее время шли немного иные. Наращивали массу спереди и по бокам, не пойми как пускали костяной наплыв на башку. Преимущество, когда нападаешь неожиданно и на скорости. Стреляй-не стреляй, а что дробь, что картечь завязнут в мертвом мясе, двигающимся за счет черного дерьма, текущего в заново выращенных толстых сосудах. Потому «бульдог» с разрывными, где Бирюк, вдобавок, каждый третий патрон вставил бронебойным, само то. А на скорость и точность стрельбы он никогда не жаловался. Поддержки со спины не имелось давно, даже уходя в Иркуем, не надеялся на тех двух малолеток. И правильно сделал, пусть Енот и оказался своим. Если привычно прикрывать спину самому, так не напорешься на чью-то глупость. И останешься живым. Он пошел дальше, немного расстраиваясь из-за отсутствия гранат. У этого вот, например, мертвеца, на поясе ничего не оказалось. А так — иди, да закидывай в каждый проем по осколочной, всяко получишь преимущество и обнаружишь цель по ее реву-рыку-визгу. Ух, гранат бы… Галерея вывела в кухоньку, совмещенную с кладовкой. В нише у дальней стены виднелись черенки лопат, лом, еще что-то. В самом помещении — плита, мешки с крупами, подвешенный поросенок, половина свиньи… — Сука! — Бирюк скрипнул зубами. Тварь еще не стала совсем животным, только и желающим, что догонять жертву, жрать и идти дальше. На крюке, разваленный наполовину, висел человек. То, что осталось. Движение из темноты впереди он заметил боковым зрением. Тут же катнулся вперед, разворачиваясь к напавшей, наконец-то, паскуде. «Бульдог» отозвался на нажатие спускового крючка мягким щелчком. И не выстрелил. Вытянутое серое тело, отрастившее длинные, странно гнущиеся лапы, пролетело мимо. Ударило когтями, откинув ствол бесполезного оружия в сторону. Бирюк кувыркнулся дальше, рванув затвор и выкидывая патрон, давший осечку. Тварь резко развернулась, тряхнув складками кожи, висевшими вокруг вытянутой головы. Ему повезло, костяного нароста она еще не отрастила. В отличие от клыков. «Бульдог» грохнул выпустив три первых пули. Стена за некро, выгнувшимся совершенно невообразимо, разлетелась. Некро атаковал снова, оттолкнувшись от плиты и желая упасть на человека, подмять, разодрать кривыми острыми когтями. Бирюк, лежа на спине, выставил «бульдога», влепил разрывные прямо в морду, мочаля ту в клочья, отползал, отталкиваясь подошвами от пола. Некро, сбившись с полета, приземлился на лапы, разбрызгивая густо-черные комки и потеки. Чистильщик, скалясь, ударил очередью, вгоняя разрывные, одну за другой, в шею, в голову, в грудь. Подрубил суставы передних лап, заставив тварь упасть. Привстал на колено, добивая, разнося морду в лоскуты. Некро, распластавшись прямо на разлетевшихся гречке с пшеном, вздрогнул, успокаиваясь навечно во торой раз. Бирюк, стараясь не подходить ближе, выпустил последние патроны в голову, отщелкнул магазин, потянулся за следующим… И присмотрелся к твари, лежащей перед ним. К тонким и уже преставшим дергаться щупальцам, росшим у некро из груди. К щупальцам, выраставшим только у кукловода… Движение за спиной он не услышал. Уловил лишь движение горячего и воняющего порохом воздуха… — Принимай работу. — Бирюк, выбравшись наружу, кинул Горгоне, под ноги, отчекрыженную башку, уже начавшую меняться. — Все чисто, лодка не повреждена, только горючки там почти нет. А вот бочки пустые, продырявили их. Хорошо, дробью и что там самая настоящая солярка. А то пришлось бы веслами грести твоим орлам. — Вы только посмотрите, каков молодец, — сказала Горгона, — оставить тебе ружбайки, говоришь? — Как договаривались, моя королева, — Бирюк любовно погладил пистолет-пулемет. — Тем более, я с ними почти сроднился. Если хочешь, могу сдать дробаш, все равно не пригодился, так что плакать не стану. — Наглец, нахал, хам… — резюмировала Горгона. — Но, чего не отнять, мастер своего дело. Только я удивлена… ты там пулял-пулял, а приносишь прямо неповрежденный трофей. Ты её… его, ножом покромсал, что ли? — Ну, вообще-то лопатой. А вот голову оторвал и отгрыз. Решил произвести на тебя впечатление. Личный состав, стоявший поодаль, пересмеивался. Горгона, прикусив губу, кивнула: — Произвел. Ладно, красавчик, оставляй себе ружбайки, я сегодня добрая. Она уставилась на него. — Это самая настоящая некротварь, видела. Только, она же свежая, почти не переродившаяся. Я чего-то не понимаю. Бирюк, ухмыльнувшись, потер плечо, прижженное ножом, раскаленным над найденной спиртовкой. Хорошо, в бункере отыскались лекарства и шприцы. Нужную дозу он вогнал себе сам, оставив на потом еще две. Заражения от только-только проклюнувшегося некро, одно из последних бойцов поста, хотелось бы избежать… -- Глава семнадцатая: Солдаты — живут… Подкрасться и спрятаться в Великой Степи дело немудреное, если знаешь, как это делать. Солдаты знали, иначе они заметили бы их раньше. Макс оглянулся на обоз, совершенно не казавшийся спящим. Да, огней не горело, как и было указано, тягловую и прочую скотину свели вместе, загородив несколькими открытыми телегами. Люди разошлись по своим тяжелым фурам, устроившись на ночлег. Но караван не спал. Если ты привык жить вот так, постоянно шатаясь взад-вперед, играя со смертью и опасностью, то слышишь, видишь и чуешь немного иначе, чем в спокойной жизнью. А уж здесь, на Фронтире, по границам Альянса, спокойная жизнь казалась детской сказкой всем. Что уж говорить о нем самом, чистильщике?! Похрустывал корм, засыпанный на ночь битюгам и волам, тянувшим фургоны. Потрескивало дерево какой-то телеги, плохо сбитой из непросохшего материала, прокалившегося на солнце и готовящегося треснуть. Поскрипывала куцая, как обрубленная, фура, где, неспокойно ворочаясь, спала немалых размеров матрона, всеми сектантами называемая Пышкой. Пахло лошадиным и воловьим потом, недавно затушенными углями, дегтем и солидолом, смазывающих колеса, чесночным духом от кастрюли с салом для утренней каши, прокалившимся за день и остывающим металлом сбруи и тентовых дуг, сладким женским молоком от фургона, где жили кормящие матери. Хотя сильнее несло от нужника, пусть и перебиваемого запахом самой Степи. Ею-то, бездонно-безграничной, слабо шелестящей вокруг, не пахло. Дышало. А вместе с ней дышали, еле слышно для других, но не для него, дышали Солдаты. Странным, не совсем человеческим дыханием. Макс, вжавшись в землю, слушал. Откинул в сторону шорох с шелестом, идущих от травяных волн, попискивание полевок, почти топот жирного сурка, улепетывающего подальше, едва уловимое ворошение земли от подрывающего крота. И услышал. Перед ними, если он не ошибся, пряталось не меньше четырех противников, разных, от легкого разведчика до парочки тяжелых пехотинцев, обросших мускулами, весящих как полтора-два человека и сейчас, даже лежа, заставляющих лопаться сочные стебли под своими килограммами. А еще у них, медленно и с натугой, стучали не людские сердца, усиленные в лабораториях, скоро как век назад создавших их. Теперь Макс знал — куда ему стрелять. И из чего. И радовался, что захватил с собой карабин. Он тихонько свистнул, подражая тому самому сурку, свистнул еще раз. Его услышали, Макс это понял по мягкому и почти неслышному звуку предохранителя на пулемете Ежа. Вот только услышали и противники. И ночь проснулась, разодранная почти слитным залпом. Макс вжался в траву, слыша, как над головой просвистела картечь. И снова порадовался — у Солдат с собой оказались лишь гладкоствольные ружья, заряженные рублеными самоделками. Хотя бы в этом повезло, ведь у Солдат всегда под рукой их собственное оружие, порой куда страшнее огнестрельного.