Шли молодые путники по берегу Огромной Невы. Они любят ходить в сумерки: Не встретятся с чиновниками И в глухом месте не наткнутся на шпиона. Шли они, разговаривая на чужом языке; Порой они тихо напевают какую-нибудь чужую песню. Порой остановятся и оглянутся: Не слушает ли кто-нибудь? Но не встретили никого. Напевая, блуждали вдоль русла Невы, Которое тянется, как альпийская стена, И задержались там, где между гранитом Высечен путь к реке. Оттуда внизу увидели издалека На берегу человека с фонариком. Это не был шпион, так как он только следил за чем-то в воде. И не перевозчик: кто ж плавает по льду? И не рыбак, потому что ничего не имел в руках, Кроме фонарика и связки бумаг. Подошли ближе; он, не поворачивая головы, Вытянул веревку, погруженную в воду, Вытянул, сосчитал узлы и записал; Казалось, он измерял глубину воды. Отблеск фонарика, отражающийся ото льда, Освещает его таинственные книги И лицо, склонившееся над свечой, Желтое, как облако над заходящим солнцем, Красивое, благородное, строгое лицо. Он так внимательно читал свою книгу, Что, слыша посторонние шаги и разговор Тут же, над собой, не спросил, кто это, И только по легкому движению руки Было видно, что он просит, требует молчания. Было что-то такое необычное в движении руки, Что хотя путники тут же над ним остановились, Глядя, перешептываясь и посмеиваясь в душе, Но все умолкли, не смея ему мешать. Один посмотрел в его липо, узнал и крикнул: «Это он!». — «Кто ж он?..». — «Поляк, художник, Но его правильнее называть кудесником, Потому что он давно отвык от красок и кисти И только Библию и Кабалу изучает И, говорят, даже разговаривает с духами». Художник между тем поднялся, сложил свои бумаги И сказал, как бы говоря с самим собой: «Кто доживет до утра, тот будет свидетелем великих чудес, То будет второе, но не последнее испытание: Господь потрясет ступени ассирийского трона, Господь потрясет основание Вавилона, Но третьего не приведи, господи, увидеть!». Сказал и, оставив путников у реки, Сам с фонариком медленно пошел по лестнице И вскоре исчез за оградой площадки. Никто не понял, что значит эта речь, Одни удивленные, другие рассмешенные, Все воскликнули: «Наш кудесник чудачит!». И, постояв еще минуту в темноте И видя, что ночь уж поздняя, холодная и бурная, Каждый поторопился домой. Лишь один не ушел, а взбежал на лестницу И побежал по площадке. Он не видел человека, Только издали приметил его фонарик, Который светил издалека, как прозрачная звезда. Хотя он не взглянул в лицо художника, Хоть не расслышал, что о нем говорили, Но звук голоса, таинственная речь Так его потрясли… Тотчас припомнил, Что он слыхал этот голос, и пустился, что было силы, Незнакомой дорогой, в ночной темноте. Свет быстро несомого фонарика мигал,