* * * – После того как я совершил акт возмездия над убийцей моего отца, первая мысль, которая пришла мне в голову, была: «Бежать! Бежать, куда бы то ни было, где меня никто не сможет найти!» Вторая мысль была еще более безрассудной: я должен умереть, ведь я подвел своих товарищей, и в первую голову, генерала Козлова, к которому я, без всякого преувеличения, питал сыновние чувства. Своей смертью я должен был искупить вину перед ним, коллегами, да и вообще перед всей ФСБ, которую я опозорил, поддавшись чувству мести за безвинно убиенного отца… Я заехал домой, взял деньги, переоделся в камуфляжную форму, попрощался с матушкой и, сказав, что убываю в долгосрочную командировку, рванул в аэропорт. Там я взял билет на Тирасполь – тогда еще местный аэропорт принимал самолеты отовсюду, – а затем перебрался в Бендеры, где провоевал почти полгода. Потом на меня вдруг снизошло прозрение: «За что я сражаюсь? За то, чтобы Игорь Смирнов, зараженный вирусом тщеславия партийный номенклатурщик, стал во главе псевдогосударства? Увольте! Я – дурак, но еще не до такой степени, чтобы какому-то властолюбцу своими костьми устилать дорожку к трону и жертвовать собой ради его прихоти стать самодержцем псевдореспублики». Захватив с собой бронежилет, АКС последней модели, несколько гранат и переговорное устройство, я, как был в пропахшем порохом камуфляже, так и отбыл на Северный Кавказ. Там в это время разгоралась первая антитеррористическая кампания. Я регулярно просматривал всю центральную прессу и понял, что там грядет заварушка посерьезнее приднестровской, поэтому и бросился туда. – Как? Неужели ни один милицейский или военный патруль не заинтересовался тобой? Никогда не останавливали? – Останавливали – и не раз. Однажды даже в поезд не пускали… Но выручали «корочки» – удостоверение капитана ФСБ. После его предъявления все как один брали под козырек и желали счастливого возвращения! Но дело, в общем-то, не в этом. Сейчас, по прошествии стольких лет, я все-таки склоняюсь к мысли, что я искал смерти, я жаждал ее, как жених первой брачной ночи… Ганнибал умолк и протяжно посмотрел на Аристотеля. – А вы, то есть ТЫ, Аристотель, как считаешь? – Думаю, что не ошибусь в оценке твоих действий, – ты действительно искал пулю, но, к счастью, она еще не была отлита для тебя. Иначе я бы не познакомился с таким отважным, самоотверженным и порядочным человеком, каким, по моему твердому убеждению, являешься ты, Ганнибал. Нет-нет, пойми меня правильно! Это не лесть и не похвала, отнюдь. Это просто констатация факта! Ты – очень мужественный человек, Ганнибал. Мне остается только пожалеть, что мы раньше не были знакомы. Общение с такими людьми, как ты, очищает, вдохновляет на что-то доброе, подвигает на сопереживание, заставляет помогать ближним. Глядя на тебя, хочется быть лучше, порядочнее, жертвовать собой ради других. Поверь, это не просто красивые слова в твой адрес, это сожаление о том, чего не сделал я сам в своей жизни… – Да ты, Аристотель, оказывается, поэт… – с усилием проговорил Ганнибал – комок стоял в горле. Затем, промокнув салфеткой накатившуюся слезу, сказал как отрезал: – Хватит лирики! Вернемся к тому, как я добыл паспорт на имя Мустафы Фатх ибн Ибрагима. Дело было так. Добрался я до Чечни. Ну, думаю, – здесь-то уж точно в боях с самопровозглашенцами, или, как их еще называли, «чехами», найду свою смерть. Ан нет! Оказалось, что я, даже предъявив удостоверение сотрудника ФСБ, никому из федералов не нужен. Все командиры боевых подразделений отмахивались от меня как от надоедливой мухи! Чужой среди своих. Я понял, что федералам не до меня – к кому бы я ни обращался из войсковых командиров наших боевых частей, во мне всегда видели «засланного казачка». Даже не верили моим документам. Однажды меня чуть было не пристрелили. После чего я понял: воевать на стороне федералов мне заказано и вообще надо «делать ноги» оттуда. Теперь я понимаю, что виной всему конечно же была моя внешность – меня принимали за арабского наемника, пытающегося внедриться в боевые порядки федералов. Вместе с тем я благодарен ей, своей внешности, потому что именно она помогла мне выбраться из этого ада – Чечни и по прошествии нескольких месяцев оказаться в Париже. * * * Двигаясь в сторону Грозного, откуда, как мне было известно, самолеты регулярно вылетали в страны Ближнего Востока и Турции, я неделю питался только консервами. Спал урывками, где придется. А ведь заметь, Аристотель, это был январь – не лучший сезон для отдыха на пленэре… Прошла почти неделя моих скитаний по лесистой пересеченной местности, как вдруг – о, чудо! Я набрел то ли на хутор, то ли на отдельно стоящие строения чеченцев. Вот уж где я почувствовал себя своим среди своих! Но обо всем по порядку. Прикладом автомата я постучал в железные ворота, передернул затвор и отошел в сторону от входа, приготовившись ко всяким неожиданностям. Мало ли, а вдруг и здесь сидят в засаде федералы! Нет, уж хватит, ребята, натерпелся я от вас! К моему удивлению, железная калитка мгновенно бесшумно отворилась, и наружу выглянуло милое личико молодой чеченки. Какое это было лицо, Аристотель! В такие лица влюбляются с одного взгляда, в одно мгновение. Куда там Шехерезаде! Уверен, античные героини со своей красотой не годились бы даже в прислужницы к той чеченке, что выглянула наружу. Я обратился к ней сначала по-английски, но, поняв, что она ничего не понимает, перешел на французский. Ты бы видел, как расцвело ее лицо! На чистейшем французском она спросила, что мне нужно. Боже мой, какая находка – в богом забытом уголке Чечни я встретил девчонку в ситцевом халатике на голое тело, которая владела французским языком! Как потом выяснилось, она преподавала французский язык в средней школе. Но дело в общем-то не в этом… Я ответил по-французски, что уже неделю скитаюсь по бескрайним горным дорогам Чечни, да-да, так и сказал – по бескрайним просторам Чечни, чем, я думаю, сразу завоевал ее расположение, – ведь она, как истая патриотка своей республики, конечно же считала свою родину бескрайней. Пояснил, что я прибыл из-за границы, заблудился, голоден, спал урывками, иногда отстреливался от федералов, но никак не могу выйти на штаб Хоттаба. Короче, мне нужен отдых и постой на два дня. Потом я уйду искать штаб Хоттаба, так как имею устное послание от его руководства… При этих моих словах я заметил некоторую настороженность в ее взгляде. «Хоттаб, – ответила она, – находится очень далеко отсюда. Вы его не там ищете. Он в горах, недосягаем. Но если вам надо связаться с кем-либо из его полевых командиров, то я помогу вам, проходите в дом. Да, кстати, как вас зовут?» «Мохамед», – назвал я первое пришедшее мне на ум мусульманское имя. По ее настороженному взгляду и уклончивым ответам я догадался, что Аминат – так звали девушку, встретившую меня, – имеет отношение к боевикам. Тогда я не знал, какое именно. Дней через десять я понял, что она была одним из самых активных членов бандформирования, в чей штаб она меня в конце концов и привела. Но, увы, не по своей воле… – Что, так долго проверяла, действительно ли ты наемник, прибывший за тридевять земель, чтобы защищать так называемую Республику Ичкерию? И каким же образом она тебя проверяла? – Насчет проверки я тебе еще расскажу. Но сначала, Аристотель, был водопад секса, переросшего в обоюдную безумную страсть… Когда я вошел в дом, я не застал там ни одного мужчины, только одного седобородого старца лет под сто. Аминат подвела меня к нему и что-то сказала по-чеченски. Потребовалось несколько минут, чтобы она наконец втолковала ему, что за пришелец вторгся в их обитель. В конце концов он согласно закивал головой, с явным удовлетворением произнося лишь одно слово: «Газават, газават, газават!» На мой недоуменный вопрос, а где же остальные мужчины, женщины – их было трое вместе с Аминат – хором ответили, что остальные мужчины находятся на работе. Когда Аминат перевела мне это, я понял, что они попросту с оружием в руках воюют против федералов. «Ну что ж, – сказал я себе, – если федералы тебя отвергли, Ганнибал, посчитав лазутчиком арабских наемников, стань теперь своим среди чужих. И я им стал!» Первое, что я попросил, – дать мне помыться, ибо за неделю скитаний по Чечне я буквально оброс мхом. Когда я мылся под душем, я заметил, что за мной следят чьи-то глаза. Чьи именно, я не мог понять, потому что в доме находилось три женщины. Но у меня возникло подозрение, что это была Аминат. Меня обильно накормили. Оказывается, основной пищей чеченцев является хорошо вываренная индюшатина с мамалыгой – кашей из молотой кукурузы и разными острыми приправами, названия которых, как я ни пытался, так и не запомнил. Дело было к вечеру, и я, насытившись, уснул, как младенец. Не знаю, сколько я проспал, но среди ночи вдруг почувствовал, что рядом со мной шевелится жаркий комочек человеческого тела, который, мало того что терся об меня, – предпринимал попытки возбудить мою плоть! Наконец, голос в кромешной темноте прошептал мне по-французски, что хочет меня, поэтому я догадался, что в постели рядом со мною барахтается Аминат. Я, зная обычаи горцев, тут же грубо оттолкнул ее от себя и велел ей уйти. На что она с укором ответила мне, что ее муж убит федералами и она не делает ничего противного Аллаху – спит с таким же мусульманином, как и ее погибший супруг. Я не ожидал такой откровенной вульгарности от внешне сдержанной и даже неприступной на первый взгляд молодой женщины. Но мне вдруг понравились ее настойчивый, неудержимый эгоизм, неуемная жажда жизни и обладания мужским телом. Где-то такие люди опасны – поймал я себя на мысли, – ведь они не обременены предрассудками и моралью, потому что они искренни в своей откровенной жадности и всех жизненных утех добиваются властно, невзирая на трудности! Я не ошибся, но, к сожалению, убедиться в этом мне пришлось много позже. – Аристотель, ты должен понять меня! – почти выкрикнул Аношин. – Почти год воздержания сделали свое дело – и я, вопреки своей воли, овладел Аминат, хотя разум мне подсказывал, что я совершаю ошибку. Мы не могли утихомириться до самого рассвета. Это было нечто божественное, нет, вернее, это была дьявольская пляска двух ненасытных тел, обуреваемых животными желаниями. Она билась головой о деревянную спинку кровати, рычала, изрыгала какие-то, как мне казалось, чеченские проклятия и, каждый раз, не единожды достигнув свирепого оргазма, постоянно приговаривала: «Ах, Мохамед! Ты ниспослан мне из преисподней, самим шайтаном! Ничего подобного я в своей жизни не испытывала!» * * * Через неделю, основательно успокоив свою изголодавшуюся плоть, я прямо спросил Аминат, когда же она меня сведет с полевым командиром, имеющим выход на Хоттаба, – ведь я прибыл в Чечню, чтобы передать ему устное послание, а самое главное – уничтожать неверных и зарабатывать деньги, а не для того, чтобы предаваться плотским утехам, как бы хороши они ни были. Что мне оставалось делать? Не принять предложение чеченки – это значило не выйти на знакомых ей «чехов», а в том, что она с ними связана, у меня уже не было никаких сомнений: каждое утро она, набив торбу снедью, куда-то отправлялась и пропадала до вечера. На мою удачу, помогла подстроенная Аминат уловка. Я превратил свою комнату, выделенную мне чеченками, в своеобразный спортивный зал: из кроватного матраса, на котором спал, сделал мат, подушки превратил в воображаемых противников, ну и так далее. Делаю я упражнения, входящие в систему восточных единоборств, как вдруг в мою комнату входит Аминат, страсть моя безумная. Берет мой АКС, стоящий у входа в комнату, и, зная, что он постоянно взведен, наставляет его на меня и истошно кричит: «Я пришла убить тебя, предатель! Ты совсем не тот, за кого себя выдаешь. Ты подослан к нам федералами, и сейчас я разделаюсь с тобой!» Я мобилизовал все свои внутренние силы и как можно спокойнее ответил ей: «Аминат, ты же знаешь, что автомат находится на взводе, достаточно тебе прикоснуться к спусковому крючку, и он обольет меня свинцом! Неужели ты жаждешь моей смерти, после всего, что было между нами?!» В ответ прозвучала длинная очередь из автомата. Я резко перевернулся на мате, чтобы уйти от пуль, и выхватил своего друга, который не раз выручал меня, – пистолет Стечкина, с которым я не расставался даже во время тренировок. Короче, выхватил я пистолет и всадил пулю в косяк двери, на сантиметр выше головы Аминат. По логике вещей, я мог бы запросто пристрелить ее в целях самообороны, но не сделал этого. И как ты думаешь, Аристотель, она отреагировала на мое поведение? Аминат поставила АКС на прежнее место и пояснила, что она по заданию тех самых полевых командиров, с которыми должна свести меня, проводит проверку: на самом ли деле я тот, за кого себя выдаю. Поэтому-де она стреляла не в меня, а по холодильнику, который все равно не работает. «Послушай, Аминат, – сказал я как можно ласковее, – пришло время поговорить начистоту. Ты не только таскаешь боевикам жратву, но ты и активно участвуешь в их акциях против федералов». «Откуда такая уверенность?» «Огромного синяка на твоем правом плече мне достаточно, чтобы сделать вывод, что ты постоянно стреляешь по БТР и танкам федералов из гранатомета. Теперь скажи мне, что я не прав!» «Это все твои домыслы. А синяк на плече у меня от удара о дверной косяк, милый мой Мохамед! Так что, закроем эту тему, договорились? А что касается встречи с полевыми командирами, то это мы сделаем завтра. Готовься, тебя ждет серьезный и… жесткий разговор-допрос!» Глава третья. Прощальная пуля в лоб После этих слов Аминат, подхватив походную сумку, набитую провизией, вышла за ворота. Выждав несколько секунд, когда чеченка скроется в кустарнике, я ринулся за ней, прихватив с собой АКС и четыре гранаты. «Стечкин», разумеется, был при мне. Следить за Аминат не составляло особого труда – январь, все деревья и кустарники сбросили листву, однако мне это тоже создавало определенные трудности – обернись она, я тут же был бы обнаружен. Но, на мою удачу, Аминат утратила всякую бдительность: «хвоста» за собой она не заметила! Вопреки всем мерам предосторожности, она не стала петлять, делать проверочные круги, а прямиком привела меня к бункеру. По количеству «растяжек» – минных ловушек, – окружавших бункер, и по тому, что он был снабжен несколькими антеннами, я понял: это именно тот штаб, куда Аминат обещала меня доставить! Из подземелья доносились голоса чеченцев, но слышна была и арабская речь. Я мог бы сразу реализовать свой план, но почему-то Аминат, как живая, встала перед моими глазами, и я решил подождать, когда она покинет бункер. Потом я пожалел об этом, но решение мною уже было принято…