– Вы почти неделю ждали. Неужели еще полчаса не подождать? – Надо было пробраться туда ночью, как я и предлагала, – пробурчала Марина, и младшие сестры Рудлог понимающе переглянулись и рассмеялись. – Папа, – с укоризной сказала Полина, – по твоей вине сейчас произойдет первый в истории случай массовой смерти от любопытства! Ну побыстрее… не зря же мы терпели грохот все эти дни. Васенька, милая, неужели тебе не интересно? – Сгораю от нетерпения, – призналась Василина, вопросительно поглядывая на мужа, но тот сохранял невозмутимость, только глаза его смеялись. – Ну ты и конспиратор, – проговорила она со смешком, – подумать только. Ни слова не сказал! – Я хотел, чтобы ты удивилась, – ответил он тихо. И она удивлялась. И когда Мариан, крепко держа ее за руку, шагал вслед за отцом по широкому крытому коридору, что обнаружился за одной из дверей Семейного крыла. И когда вышли за дворец, на теплую летнюю лужайку, большую, окруженную высокими колоннами, на которых крепились артефакты, формирующие погодный купол. Под купол попали и небольшое озерцо, и березовая рощица, уже начинающая зеленеть. – Обалдеть! – крикнула Полина, бегом направляясь к озерцу. За ней, возбужденно переговариваясь, следовали другие сестры, вприпрыжку бежали мальчишки, и даже Ани подошла к воде, потрогала ее рукой и улыбнулась. – Это как у Демьяна в замке, да? Василина прижалась к мужу. На руках он держал Мартинку, требующую опустить ее на землю, и королева ласково поцеловала его в щеку. Запомнил же, как она удивлялась погодному куполу в замке Бермонт, сделал для нее такой же. Довольный Святослав Федорович, выслушав положенную дозу восторгов и благодарностей, показал свои рисунки – как будет выглядеть эта огромная площадка после завершения работ. Колонны облицуют светлым камнем в цвет дворца и им же выложат бортики, сделают тут столовую зону с маленькой беседкой, по плетеным стенкам которой пустят дикий виноград, – и, если семья захочет, можно будет обедать на свежем воздухе, – а в озере для детей огородят лягушатник и поставят рядом лежаки. Маленькая курортная зона только для них. Закрытая от взглядов придворных. – А летом поедем в Лазоревое, – мечтательно проговорила Марина, и все заулыбались, вспоминая их южную морскую резиденцию и как хорошо там было. – А я не поеду, – расстроенно сказала Пол. – Хотя, – воодушевленно продолжила она, – вы же не будете против, если мы с Демьяном будем вас навещать. Она вдруг прижала руки к щекам и простонала: – Боги, подумать только, свадьба уже завтра. Моя свадьба!!! Бермонт, за день до свадьбы короля Далеко на западе Бермонта бывший жрец Хозяина лесов, Бьерн Эклунд, прощался со своей семьей. Обнял детей, Марьяну, на которой так и не женился: она была вдовой его умершего старшего брата, бездетной, одинокой, и он взял ее себе – но священство не могло сочетаться браком со вдовами. Обычно тихо принимавшая все его действия, Марьяна устроила вдруг настоящую истерику, пугая детей и крича: «Не ходи, умоляю, не вернешься ты, чувствую я!» – Долги надо платить, – сказал берман скупо. – Лучше я, чем сын. Дом твоим будет, деньги знаешь, где лежат. Да не спеши ты меня хоронить, Марьян, Хозяин благоволит к тем, кто держит слово. Подхватил узел с церемониальной одеждой, отвернулся и ушел. Женские слезы делают мужчину слабым и вселяют в него сомнения. А у него их и так было достаточно. – Благословишь ли ты меня, Великий отец? – спрашивал он у леса, укрытого снегом, и вдыхал морозный и влажный воздух. Рыхлый снег, переметанный звериными следами, светился радужными искрами, черные елки опускали длинные белые лапы, сосны поскрипывали и качались – то ли «да-да», то ли «нет-нет-нет». Решай сам, Бьерн Эклунд, потому что в споре правды с долгом ни один бог тебе не помощник. Он мотнул косматой башкой, ткнулся носом в снег, потянул воздух – и побежал к дому колдуна. Далеко надо было бежать, как раз к вечеру успеет. Бьерн Эклунд Людвиг Рибер встретил медведя на пороге своего дома – словно знал, когда нужно выйти навстречу. Кивнул, развернулся и пошел в дом. – Поспишь сегодня здесь, – сказал он, оглядывая мрачного бермана. – Одевайся, я тебя накормлю. – Я должен выйти сейчас, чтобы добраться до столицы, – Эклунд не двинулся с места. – Давай свое зелье, и я пойду. К утру доберусь до станции и сяду на поезд. «Не хочу оставаться в жилище проклятого колдуна», – так это звучало. Темный понял, улыбнулся. – Я отправлю тебя в Ренсинфорс Зеркалом. А сейчас одевайся. Зелье получишь завтра. Берман рыкнул, ощерив клыки, но сдержал себя. Достал из узла одежду, обувь. – Зачем тебе это? – спросил он после того, как разделил с колдуном его скудный ужин. Неудивительно, что Рибер так уминал Марьянкин хлеб в прошлую встречу – у самого колдуна стол был небогатый: консервы, разогретые на плите, сухари, чуть подгоревшая каша. – У тебя свой долг, у меня – свой, – ответил Людвиг Рибер, вычищая тарелку. – Ты рискуешь собой, я – всем миром. Больше они не разговаривали. Темный долго мыл посуду, отскребая пригоревшую кашу, выключил свет и лег спать. Глава 4 4 декабря, воскресенье – день свадьбы принцессы Полины-Иоанны Рудлог Марина За дверями в покои Полины творилось священнодействие. Сновали туда-сюда горничные, необычайно торжественные и деловитые – но, как я могла заметить, иногда мечтательно улыбавшиеся. Там гудели голоса, то веселые, то успокаивающие. Улыбались все, даже охранники у дверей Пол. Мы, сестрички будущей королевы Бермонта, периодически выскакивали из своих покоев, надеясь заглянуть в открывшиеся двери. Поля строго запретила появляться во время процесса ее преображения, но любопытство отказывалось сдаваться. У меня в гостиной уже сидели Алинка и Каролина. Мы были одеты в красные платья, простые, с длинными пышными юбками и длинными рукавами, и как это ни смешно, но Каролинка, накрашенная и причесанная, выглядела старше нас с Алиной. Ани, уже переодетая, и сейчас нашла себе дело – оставалась у себя в покоях, непрерывно созваниваясь с подчиненными. – Мы похожи на ягодки брусники, – сказала я ехидно, оглядев нашу троицу. – Или на девочек-вишенок с детского утренника. Издалека будет видать. Хорошо хоть, в Бермонте традиция выходить замуж на закате, а не рано утром. Все без спешки отоспались, оделись, накрасились. К тому же принимающая сторона неплохо экономит на пропитании гостей – все успеют пообедать и не будут взирать на новобрачных голодными и жалобными глазами. Кажется, я тоже нервничала – за сестру. Нервничала и болтала всякую ерунду. Каролина снисходительно посмотрела на меня и снова уставилась в зеркало – она подкрашивала губы. Алинка подняла на меня рассеянный взгляд и нахмурилась, пытаясь понять, о чем речь. Сестричка сидела с учебником, что-то бормотала себе под нос и в реальность возвращалась с трудом. – Полли, наоборот, возмущалась, – возразила она занудно, – ругалась, что вышла бы замуж спросонья и не успела бы понервничать, а тут целый день ждать – с ума сойти можно. Я хотела ответить, что даже сумасшествие не убережет сестрицу от династического брака, но тут в дверь постучали, вошла горничная Полинки и сделала книксен. – Ее высочество велела позвать вас, – сказала она, раздражающе улыбаясь, – она одета. – Ну наконец-то, – пробурчала я, вставая. Каролинка ловким броском обогнула меня и кинулась к двери – только взметнулись красные юбки. Я подошла к Алинке, снова уставившейся в учебник, и щелкнула ее по носу. – Пора, ребенок. Пошли перенимать опыт. Это и нам когда-нибудь грозит. – Если я доживу, – сказала она уныло, захлопывая книгу. Двери в покои Пол были открыты, но невесту закрывала застывшая на пороге Каролинка. Я обошла ее и тоже оцепенела. Эта высокая, прекрасная и взрослая женщина, чуть бледноватая, с огромными голубыми глазами и светло-русыми волосами, убранными в простой узел на шее, просто не могла быть нашей пацанкой Полиной. В ее гостиной тонко и нежно пахло розами и свежеглаженой тканью, чистотой и волнением. – Ну что вы молчите? – с нервной улыбкой спросила она, суетливо поправляя юбку платья. – Все плохо, да? Ах, какое это было платье! Если мы были просто брусничками, то Полина – лесной брусникой в сочной траве. Пышная юбка от талии до пят казалась пушистой – так искусно были собраны в волны многочисленные слои шифона, так ложились они один над другим пенным прибоем. Струящийся пух платья, снизу темно-зеленый – как хвойные и мшистые сопки Бермонта, – поднимался до середины голени и останавливался опояском оттенка старого золота. Выше пенные волны шифона переходили в спелый клюквенный цвет, перехваченный на поясе тем же старым золотом. Этого же ягодного цвета были и лиф, целомудренно закрывающий грудь и плечи – в узком вертикальном вырезе мелькала светлая кожа, – и длинные рукава платья. Ошеломительно. Обручальная пара на левой руке и простые серебряные серьги – вот и все украшения. Большего Полине не было нужно – все равно драгоценности никто не заметит. Будут смотреть только на нее. – У меня просто нет слов, – призналась я, чувствуя, как внутри все расклеивается и к глазам подступают слезы. – Мне жалко тебя отдавать, Поля. Ты такая непривычная… и красивая. Очень красивая! Она улыбнулась неуверенно, вдруг скривила губы и шмыгнула носом. – Только не плачьте, выше высочество! – с тревогой попросила статс-дама Сенина. Она, оказывается, тоже была здесь, но я ее просто не заметила. – Весь мир ждет вашей свадьбы, негоже идти на нее с красными глазами. Будут потом говорить, что вы ее не желали. – Не буду плакать, – заверила Полина. – Я жду больше целого мира, поверьте. Марья Васильевна улыбнулась с гордостью, как будто рассматривала картину, вышедшую из-под ее руки, и покинула комнату. Полина Рудлог