– Чтобы они тебя слушали, их надо немного припугнуть! – как-то раз заявил тренер. Петер тогда промолчал. Но в машине по дороге домой он сказал Лео: – Когда я в детстве проливал молоко, отец всегда меня наказывал. Ловчее от этого я не стал. Только стал бояться брать молоко в руки. Запомни это. Парковка медленно заполнялась машинами. Люди стекались со всех сторон. Петера замечали все, но виду никто не подавал. Он ждал, пока они войдут внутрь. Ждал, когда начнется встреча. Он мог бы, наверно, завести двигатель, вернуться домой, собрать семью и вещи и уехать подальше отсюда. Как можно дальше. Но он вышел из машины, пересек парковку, открыл тяжелую дверь ледового дворца и шагнул внутрь. Драться совсем не трудно. Трудно понять, когда нанести первый удар. Анн-Катрин и Хряк сидели сзади. Казалось, что в кафетерии ледового дворца собрался весь город. Все стулья были заняты, народ продолжал приходить, вставал вдоль стен. Впереди, на небольшом возвышении, разместились члены правления. В первом ряду – спонсоры и родители юниоров. В середине – родители Кевина. Анн-Катрин видела, как люди, которых она знала всю свою жизнь, подходят к маме Кевина, словно на похоронах, словно хотят выразить свои соболезнования в связи с великой несправедливостью, жертвой которой она стала. Проследив за взглядом супруги, Хряк крепко сжал ее руку. – Давай не будем вмешиваться, Анки. Тут почти все – наши клиенты. – Это не перевыборы, а суд Линча, – шепнула Анки. – Давай подождем, пока не поймем, что произошло, мы многого не знаем, Анки. Мы многого не знаем, – отвечал муж. Он был прав. Поэтому она решила подождать. Они ждали. Ждали все. Фрак нарочно вышел на середину парковки, он не прятался в тени или за деревом. Меньше всего ему, разумеется, хотелось кого-то напугать. Когда на парковку въехала небольшая машина с логотипом местной газеты на двери, Фрак приветливо помахал рукой. Внутри сидели журналистка и фотограф, Фрак жестом попросил, чтобы они открыли окно. – Здравствуйте-здравствуйте! Мы, кажется, незнакомы. Фрак! Владелец супермаркета! Журналистка пожала ему руку через окно. – Здравствуйте, мы приехали на собра… Фрак наклонился, почесывая бороду. – Ага! На собрание, да? А у меня к вам как раз по этому поводу коротенький разговор. Так сказать, не под запись… Надеюсь, вы понимаете, о чем я. Журналистка склонила голову набок: – Нет. Фрак откашлялся. – Ну, вы же знаете, как это бывает. Когда появляются журналисты, народ всегда немного нервничает. То, что случилось, – травма для всего города, вы же понимаете. Поэтому хотелось бы убедиться, что ваша статья… что вы приехали сюда не затем, чтобы искать проблемы там, где их нет. Журналистка не знала, что ответить, но ее явно напрягло то, как этот громадный мужчина облокотился на ее дверь. Фрак улыбнулся, пожелал ей всего доброго и ушел. Журналистка и фотограф, выждав несколько минут, пошли за ним. Когда они уже двигались по коридору, из темноты появились два мужчины. На вид лет двадцати пяти – тридцати, черные куртки, руки в карманах. – Собрание только для членов клуба, – сказал один. – Мы журналисты… – попыталась возразить журналистка. Мужчины перегородили дорогу. Они были на голову выше фотографа и на две – журналистки. Больше они ничего не сказали, один сделал полшага вперед и остановился – просто показать, на что он способен. В полутемном коридоре было тихо и пусто. Фотограф взял журналистку за локоть. Она видела, как он побелел. Сама журналистка не местная, она здесь только стажировалась, но фотограф был из Бьорнстада. У него тут семья. Он потянул журналистку к машине. Они уехали. Фатима сидела на кухне. Она услышала звонок в дверь, но Амат хотел открыть сам. Точно заранее знал, кто это. В дверях стояли два огромных парня, Фатима не слышала, о чем они говорят, но видела, как один приставил указательный палец Амату к груди. Закрыв дверь, сын отказался что-либо объяснять. Сказал только, что это по делам команды, и ушел к себе. Бубу стоял за спиной Вильяма Лита, чуть наискосок, ему было не по себе от происходящего, он не понимал, почему без этого нельзя обойтись, не знал, что возразить. – Но ведь Амат один из нас, чего ты психуешь? – спросил он еще по дороге. – Пусть докажет, – рявкнул Лит. Когда Амат открыл дверь, Лит ткнул ему пальцем в грудь: – В клубе собрание. Вся команда будет там, мы встанем на улице, чтобы показать, что мы за Кевина. Ты тоже, – распорядился он. – Постараюсь, – пробормотал Амат. – Никаких «постараюсь». Ты там будешь! Только попробуй не прийти! – приказал Лит. Бубу попытался поймать взгляд Амата. Но тот на него не смотрел. Собрание проходило так, как проходят все подобные собрания. Неловкое начало, быстрый разгон и взрыв. Генеральный директор откашлялся и попросил внимания – в робкой попытке сбить накал. – Во-первых, хочу уточнить, что спортивного директора может уволить только правление. Члены клуба не могут по собственному желанию увольнять сотрудников, это противоречит уставу. Какой-то мужчина вскочил с места, потрясая указательным пальцем: – Зато мы можем сместить правление, и, если вы пойдете против жителей города, мы именно так и поступим! – У нас демократическая организация, мы не угрожаем друг другу, – сдержанно ответил директор. – Кто кому угрожает? Твоего, что ли, ребенка забрали в полицию? – рявкнул мужчина. Встала женщина. Сцепив руки на животе, она сочувственно посмотрела на членов правления. – Это не охота на ведьм, мы просто хотим защитить наших детей. Моя дочь была на вечеринке у Кевина, а теперь ей звонят из полиции, чтобы получить «свидетельские показания». Господи, да эти дети дружат с самого детства и вдруг должны «свидетельствовать» друг против друга. Что же это такое? Вслед за ней поднялся мужчина: – Мы никого не обвиняем. Но ведь все знают… как это бывает… девушка хочет, чтобы ее приняли в компанию. Она ищет внимания. Ну зачем, спрашивается, Кевину делать что-то подобное? Мы хорошо его знаем. Он не такой. Нет. Еще один мужчина, не вставая с места, громко заявил: – Ясное дело, девчонка, так сказать, воспользовалась случаем. Что поделаешь, так уж сложилось, что наши парни пользуются успехом. Вряд ли она нарочно, может, у нее просто проблемы с психикой, она же подросток, ну гормоны взыграли, у кого в этом возрасте не бывает. Но она выпила и идет к нему в комнату – она же сама провоцирует его черт знает на что. Черт знает на что. Как бедному парню на это реагировать? Тут встала Магган Лит и сочувственно оглядела всех вокруг: – Я сама – женщина. Так что к слову «изнасилование» я отношусь крайне серьезно. Крайне серьезно! Именно поэтому я считаю, что мы должны донести до наших детей, что о таких вещах нельзя врать. А мы все знаем, что эта девушка врет. Все свидетельствует в пользу мальчика, у него не было ни малейшего повода сделать то, в чем его обвиняют. Мы не желаем этой девушке зла, мы не хотим навредить ее семье, но если мы промолчим, как это истолкуют наши дети? Что любая жертва безответной любви должна кричать направо и налево, что ее изнасиловали? Я сама женщина, и именно поэтому я так серьезно отношусь к подобным вещам. Все знают, что отец этой девушки использует ситуацию в своих интересах. Всем очевидно, что он не может смириться с тем, что в этом клубе есть звезды поярче, чем он сам… Петер стоял в дверях. Прошло много времени, прежде чем его кто-то заметил, и совсем немного, прежде чем на него устремились все взгляды. Море знакомых глаз, он знал их всю свою жизнь. Друзья детства, одноклассники, возлюбленные юности, коллеги, соседи, родители детей, с которыми играют его дети. У дальней стены – два десятка грозных парней в черных куртках. Они ничего не говорили, только пристально смотрели на Петера. Петер чувствовал их ненависть, но, глядя на Магган Лит, не опустил глаз. – Ничего-ничего, продолжайте. Я не буду вам мешать, – сказал он. Вокруг было достаточно тихо, чтобы все окружающие услышали, как рвется его сердце. Вернувшись на работу, журналистка и фотограф расскажут все главному редактору, журналистка не сомневается, что главред немедленно отправит их обратно. Однако вместо этого начальник промямлит что-то невнятное, мол, «не знаю, можно ли назвать это угрозой… народ просто нервничает… их можно понять… наверно, не стоит… ну, сама понимаешь…» Фотограф, кашлянув, продолжит: «Искать проблемы там, где их нет?» Начальник кивнет и скажет: «Вот именно… вот именно!» Журналистка промолчит, она еще слишком молода и слишком дорожит своей работой, но она запомнит ужас в их глазах. И еще долго не сможет забыть, что сказал ей Кевин Эрдаль в интервью после полуфинала. Так, вероятно, говорят все спортсмены, когда их товарищ по команде совершил что-то недопустимое. Наигранное удивление, закрытая поза, односложный ответ. «А? Что? К сожалению, я ничего не видел». На этот раз Фатима вошла без стука. Хотя обычно всегда стучит. Амат сидел на кровати с визиткой в руках. – У мальчика могут быть секреты от матери, – решительно сказала она. – Но только если он умеет их скрывать. – Все в порядке. Не… беспокойся, мама, – ответил он. – Твой отец… – начала она, но Амат перебил. Чего обычно себе не позволял. – Не надо говорить, что сделал бы отец. Его здесь нет!