— Прекрасно. Продолжайте. Значит, подъехала машина… — Да, да, красная машина. Вот в этом-то я уверен! — Она остановилась недалеко от вашей баржи? Жеф кивнул и указал рукой на берег. — Мотор у нее работал? На сей раз речник отрицательно мотнул головой. — Итак, вы услышали шаги? — Да, мосье. — Шаги двух человек? — Я увидел двоих мужчин, они возвращались к машине… — А когда они подъезжали к мосту, вы их не видели? — В то время я возился внизу с мотором. — Значит, эти двое, из которых один был в светлом дождевике, очевидно, оглушили спящего бродягу и бросили в Сену. Так? — Когда я поднялся на палубу, он был уже в воде… — В медицинском заключении говорится, что потерпевший не мог так поранить голову при падении в воду… даже если бы случайно стукнулся головой о камни… Ван Гут смотрел на них с таким видом, будто хотел сказать, что уж это его никак не касается. — Вы не возражаете, что мы допросим вашу жену? — Я не против, чтоб вы потолковали с Аннеке, но она все равно вас не поймет, потому что говорит только по-фламандски… Помощник прокурора взглянул на Мегрэ, как бы спрашивая, нет ли у него вопросов. Комиссар отрицательно покачал головой. Если у него и возникли кое-какие вопросы, то он задаст их позже, когда господа из прокуратуры покинут баржу. — Мы скоро сможем двинуться дальше? — спросил речник. — Как только подпишете свои показания и сообщите нам, куда вы направляетесь. — В Руан. — Вам придется и в дальнейшем держать нас в курсе вашего местонахождения. Мой секретарь принесет вам бумаги для подписи. — А когда?.. — Наверно, после полудня. Подобный ответ явно не удовлетворил Жефа ван Гута. — Кстати, в котором часу ваш брат возвратился на судно? — Почти сразу после отъезда «скорой помощи». — Благодарю вас. Жеф ван Гут снова помог господину Паррену и его спутникам перейти по узкой доске, и маленькая группа направилась к мосту. Бродяги, стоявшие у баржи, отошли на несколько шагов. — Что вы думаете об этом деле, Мегрэ? — Думаю, что все это выглядит очень странно. Не часто бездомный бродяга подвергается нападению… Под сводами моста Мари, как раз у каменной стены, прилепилось некое сооружение, которое можно было бы назвать собачьей конурой. Бесформенное и полуразвалившееся, оно тем не менее на какое-то время служило жильем человеческому существу. Заметив, что господин Паррен застыл от изумления, Мегрэ усмехнулся и, не выдержав, сказал: — Такие же конуры существуют под всеми парижскими мостами. Одну из них можете увидеть напротив здания Сыскной полиции. — И полиция ничего не предпринимает? — Если полиция их уничтожит, они вырастут снова, только подальше… Это причудливое логово сооружалось, как правило, из старых ящиков и кусков брезента. Размеры его были рассчитаны на то, чтобы там, скорчившись, мог разместиться лишь один-единственный человек. От соломы, рваных одеял, старых газет, разбросанных по земле, шел такой тяжелый дух, что никакие сквозняки не могли выветрить его. Господин Паррен поостерегся дотрагиваться до вещей пострадавшего, и Мегрэ пришлось самому бегло осмотреть весь этот хлам. Жестяной цилиндр с дырками и решеткой заменял плиту. В нем еще лежала сероватая зола. Тут же валялись куски бог знает где подобранного древесного угля. Разворошив подстилку, комиссар обнаружил своеобразный клад: две черствые горбушки хлеба, огрызок чесночной колбасы, а рядом, в углу, — книги, заглавия которых он вполголоса прочел: — «Мудрость» Верлена, «Надгробные речи» Боссюэ… Мегрэ поднял с земли какой-то журнал, который, должно быть, долго валялся под дождем и был извлечен из мусорного ящика. Оказалось, что это старый номер «Медицинского вестника». И, наконец, половина книги — вторая часть «Записок с острова Святой Елены». Судья Данцигер казался не меньше озадаченным, чем представитель прокуратуры. — Странный подбор книг, — заметил судья. — Он мог ведь быть и случайным, — высказал свое мнение Мегрэ. Там же, под дырявым одеялом, комиссар нашел кой-какую одежду: серый, весь в заплатах свитер с пятнами краски, вероятно принадлежавший какому-нибудь художнику; брюки из желтоватого тика; войлочные домашние туфли с протертыми подошвами; пять непарных носков. И, наконец, ножницы с отломанным острием. — Этот человек умер? — спросил помощник прокурора, по-прежнему держась на почтительном расстоянии, словно боялся набраться блох. — Час назад, когда я звонил в больницу, он был еще жив. — Что же, его надеются спасти? — Пытаются… У бедняги проломлен череп, и, кроме того, врачи опасаются, как бы он не заболел воспалением легких. Мегрэ машинально катал взад и вперед сломанную детскую коляску — наверно, бродяга брал ее с собой, когда ходил рыться в мусорных ящиках. Обернувшись к группке оборванцев, внимательно следивших за ним, комиссар оглядел их одного за другим. Кое-кто из них сразу же отвернулся. На лицах остальных было написано тупое равнодушие. — Эй, подойди-ка сюда!.. — подозвал он женщину, поманив ее пальцем. Если бы все это происходило лет тридцать назад, когда Мегрэ служил еще в отделе охраны уличного порядка, он мог бы назвать по имени каждого из этих людей, ибо в то время лично знал большинство парижских бродяг. Впрочем, с тех пор они почти не изменились. Разве только число их заметно поубавилось. — Где ты ночуешь? Женщина улыбнулась, будто желая задобрить его. — Вон там, — ответила она, указав на мост Луи-Филиппа. — Ты знаешь человека, которого ночью вытащили из воды? Лицо у нее было отекшее, изо рта несло винным перегаром. Сложив руки на животе, женщина кивнула. — Наши звали его Тубибом[2]. — Почему? — А он из ученых. Говорят, и вправду был раньше врачом. — Давно он живет под мостами? — Уже несколько лет. — Сколько? — Не знаю… Я давно потеряла счет годам… Сказав это, она рассмеялась и отбросила с лица седую прядь. Когда она молчала, ей можно было дать лет шестьдесят, но стоило ей заговорить, как сразу же обнажалась почти беззубая челюсть, и толстуха казалась много старше. Однако в глазах ее по-прежнему таилась усмешка, и время от времени она оборачивалась к остальным бродягам, как бы призывая их в свидетели. — Разве не так? — спрашивала она у них. Они смущенно кивали в ответ, чувствуя себя неловко в присутствии комиссара и всех этих хорошо одетых господ. — Он всегда ночевал под этим мостом?