Черно-белый «Зваарте Зваан», позолоченный солнцем, казался таким же чистеньким снаружи, каким, наверно, был и внутри. Высоченный фламандец стоял у рулевого колеса и посматривал в сторону Мегрэ, а жена его, такая маленькая, больше похожая на девочку, со светлыми, почти белыми волосами, склонилась над люлькой младенца и меняла под ним пеленку. Несмотря на неумолчный шум машин, мчащихся по набережной Селестэн, несмотря на скрежет крана, разгружавшего песок с «Пуату», было хорошо слышно, как щебечут птицы, как плещутся волны Сены. Трое бродяг все еще держались поодаль, и только толстуха пошла за комиссаром под мост. Ее полинявшая, некогда красная кофта напоминала теперь обсосанный розовый леденец. — Как тебя звать? — Леа. Обычно меня зовут «толстуха Леа». Это показалось ей очень смешным, и она опять расхохоталась. — Где ты ночевала прошлую ночь? — Я вам уже говорила. — С тобой кто-нибудь был? — Только Дедэ, вон тот низенький, он сейчас повернулся к вам спиной. — Дедэ твой друг? — Все они мои друзья. — Ты всегда ночуешь под этим мостом? — Иногда я меняю квартиру. А что вы здесь ищете? Мегрэ и вправду что-то искал. Он снова нагнулся над кучей хлама, составлявшего имущество Тубиба. Теперь, когда помощник прокурора и его спутники ушли, он чувствовал себя свободнее. Мегрэ не торопился. Он вытащил из-под тряпья таганок, сковороду, ложку и вилку. Потом примерил очки в металлической оправе, с треснувшим стеклом. Все затуманилось у него перед глазами. — Тубиб надевал их только для чтения, — пояснила толстуха Леа. — Непонятно, — начал Мегрэ, глядя на нее в упор, — почему я не нахожу… Женщина не дала ему кончить. Она отошла на несколько шагов от конуры и вытащила из-за большого камня бутылку, в которой еще оставалось пол-литра фиолетового вина. — Ты пила его? — Да, я хотела прикончить. Пока Тубиб вернется, оно все равно прокиснет. — Когда ты брала бутылку? — Ночью, после того как его увезла «скорая помощь». — Больше ни к чему не прикасалась? Леа с серьезным видом сплюнула на землю. — Клянусь! Мегрэ поверил. Он по опыту знал, что бродяги никогда не крадут друг у друга. Да и вообще редко крадут не только потому, что их могут сразу же схватить, но в силу какого-то безразличия ко всему на свете. Напротив, на острове Сен-Луи, были настежь распахнуты окна уютных квартир, и в одном из них видна была женщина, расчесывавшая волосы перед зеркалом. — Ты знаешь, у кого он покупал вино? — Я несколько раз видела, как он выходил из бистро на улице Аве-Мария… Это недалеко отсюда, на углу улицы Жардэн… — А как относился Тубиб к другим? Желая угодить комиссару и ответить поточнее, толстуха задумалась. — Право, не знаю… Он мало отличался от них… — Он не рассказывал о своей жизни? — У нас об этом никто не говорит. Разве что когда изрядно налакаются… — А ему случалось напиваться? — По-настоящему — ни разу. Из-под кипы старых газет — они, видимо, служили бродяге своего рода одеялом — Мегрэ извлек вдруг раскрашенную деревянную лошадку со сломанной ногой. Но это его нисколько не удивило. Как, впрочем, и толстуху. Какой-то человек, обутый в эспадрильи[3], легко и бесшумно спустился по откосу и подошел к барже фламандца. В каждой руке он держал по сетке с провизией, откуда торчали два больших батона и перья зеленого лука. Судя по всему, это был брат фламандца, очень похожий на Жефа ван Гута, только помоложе и посимпатичнее. На нем были синие полотняные брюки и свитер в белую полоску. Поднявшись на палубу, он перекинулся парой слов с братом, потом посмотрел в сторону комиссара. — Не трогай здесь ничего! А сама ты можешь мне еще понадобиться. Если узнаешь что-нибудь… приходи, — сказал комиссар толстухе Леа. — Неужто такая, как я, пойдет в ваше заведение? — опять рассмеялась она. — Можно прикончить ее? — спросила она, показав на бутылку. Мегрэ кивнул в ответ и пошел навстречу Лапуэнту, возвращавшемуся в сопровождении полицейского. Комиссар приказал ему до прихода эксперта охранять груду старья, составлявшего имущество Тубиба. Потом в сопровождении Лапуэнта направился к «Зваарте Зваан». — Вас зовут Хуберт ван Гут? Куда молчаливее, а может, и подозрительнее, чем брат, юноша ограничился кивком головы. — Вчера вечером вы ходили на танцы? — А что в этом плохого? Акцент у него был меньше заметен. Разговаривая с ним, Мегрэ и Лапуэнту, стоявшим на набережной, приходилось высоко закидывать голову. — Где же это вы были? — Возле площади Бастилии. Там есть такая узенькая улочка и на ней с полдюжины кабаков. Я был у «Леона». — Вы туда и раньше захаживали? — Не раз… — Значит, вам ничего не известно о том, что случилось ночью? — Лишь то, что мне рассказал брат. Из медной трубы на палубу валил дым. Женщина с ребенком уже спустилась вниз, в каюту, откуда до комиссара и инспектора доносился аппетитный запах еды. — Когда мы сможем отчалить? — спросил молодой человек. — Наверное, после полудня, как только судья пришлет вашему брату на подпись протокол допроса. У Хуберта ван Гута, аккуратного, тщательно причесанного, была, как и у брата, розоватая кожа и очень светлые волосы. Немного погодя Мегрэ и Лапуэнт пересекли набережную Селестэн и на углу улицы Аве-Мария увидели бистро «Маленький Турин». На пороге стоял хозяин в жилете. Внутри никого не было. — Можно войти? Хозяин посторонился, удивившись, что его бистро привлекло таких посетителей. Оно было крохотное: стойка да три столика — вот и все. Стены были ярко-зеленые. С потолка свисали окорока, болонские колбасы, странные желтоватые сыры, с виду похожие на раздутые бурдюки с вином. — Что пожелаете? — Вина. — Кьянти? На полках стояли оплетенные бутыли, но хозяин не прикоснулся к ним, а достал из-под прилавка бутылку и наполнил стаканы, не сводя любопытных глаз с гостей. — Вы знаете бродягу, по прозвищу Тубиб? — Как он там? Надеюсь, жив? Здесь звучал уже не фламандский, а итальянский акцент и вместо флегматичного Жефа ван Гута и его брата — экспансивный хозяин бистро. — Вы в курсе дела? — спросил Мегрэ. — Слыхал, что с ним ночью что-то случилось. — Кто вам сказал об этом?