— Какой-то бродяга утром. — Что же он вам сказал? — Что возле моста Мари была потасовка и за Тубибом приехала «скорая помощь». — И все? — Кажется, речники вытащили его из воды. — Тубиб у вас покупал вино? — Частенько. — Он много пил? — Около двух литров в день… Конечно, когда у него водились деньжонки… — А как он их зарабатывал? — Как все они — подсоблял на Центральном рынке или в другом месте… Иногда разгуливал по улицам с рекламными щитами. Тубибу я охотно давал в долг. — Почему? — Потому что он был не простой бродяга, как другие… Он спас мою жену. Хозяйка бистро, почти такая же толстая, как Леа, но очень подвижная, суетилась рядом на кухне. — Ты это про меня? — Я тут рассказываю, как Тубиб… Она вошла в зал, вытирая руки о передник. — Так это правда, что его хотели убить? Вы из полиции? Как вы думаете, он выкарабкается? — Пока еще неизвестно, — уклончиво ответил комиссар. — А от чего он вас спас? — Ах, если б вы меня видели два года назад, вы б меня не узнали. Я была вся в экземе. Лицо красное, как кусок говядины на прилавке мясника… И не видно было конца этой болезни. В диспансере меня лечили самыми разными средствами, прописывали всякие мази, от которых так омерзительно пахло, что я сама себе опротивела… Ничего не помогало… Мне даже запрещали есть, но у меня и аппетита-то не было… Делали мне еще уколы… Слушая ее, муж согласно кивал головой. — Как-то днем Тубиб сидел вон в том углу возле двери, а я жаловалась на свою хворь зеленщице. И тут я почувствовала, что он как-то странно смотрит на меня… А потом вдруг мне и говорит, да так просто, будто заказывает стакан вина: «Пожалуй, я сумею вас вылечить». Я спросила, правда ли, что он доктор. Тубиб улыбнулся и тихо ответил: «Меня никто не лишал права заниматься врачебной практикой». — Он выписал вам рецепт? — Нет. Только попросил немножко денег — насколько я помню, двести франков — и сам сходил за порошками к аптекарю. «Будете растворять по одному порошку в теплой воде и пить перед каждым приемом пищи. Утром и вечером умывайтесь очень соленой водой». Хотите верьте, хотите нет, но через два месяца кожа у меня стала такой же гладкой, как теперь. — Тубиб лечил еще кого-нибудь, кроме вас? — Не знаю. Ведь разговорчивым его не назовешь… — Он приходил к вам каждый день? — Почти каждый день… и покупал свои два литра вина. — Он всегда был один? Вам никогда не приходилось видеть его в обществе неизвестных людей? — Нет… — Он не называл вам своей фамилии, не говорил, где раньше жил? — Знаю только, что у него была дочь. У нас тоже есть дочка, сейчас она в школе… Как-то она принялась разглядывать Тубиба, он ей и сказал: «Не бойся… У меня тоже была маленькая девочка». Лапуэнт, должно быть, только удивлялся: почему это Мегрэ вдруг заинтересовался историей какого-то бродяги? В газетах, в отделе происшествий, ей отведут всего несколько строк, не больше. Но Лапуэнт не знал — он был еще слишком молод, — что за всю свою служебную карьеру Мегрэ впервые пришлось иметь дело с покушением на жизнь бродяги. — Сколько с меня? — Не выпьете ли еще стаканчик — за здоровье бедного Тубиба? Они выпили еще по стакану кьянти — на сей раз угощал хозяин. Миновав мост Мари, Мегрэ и Лапуэнт вскоре вошли под серые своды больницы. Там им пришлось вести долгие переговоры с неуступчивой женщиной, восседавшей в регистратуре. — Вы не знаете его фамилии? — Мне известно лишь, что на набережных его звали Тубиб и что сюда его доставили прошлой ночью. — Прошлой ночью дежурила не я. В какое отделение его поместили? — Не знаю… Я говорил по телефону с одним из практикантов. Он не сказал мне, будут его оперировать или нет. — Как фамилия практиканта? Регистраторша несколько раз перелистала книгу записей и позвонила куда-то по телефону. — А кто вы будете? — Комиссар Мегрэ. Ясно было, что это имя ничего ей не говорят, и она повторила в трубку: — Комиссар Мегрэ… Прошло не меньше десяти минут, пока она, словно оказывая ему великую услугу, со вздохом произнесла: — Пройдите по лестнице «С». Подниметесь на четвертый этаж. Там вы найдете старшую сестру. По пути Мегрэ и Лапуэнту встречались санитары, молодые врачи, больные в халатах, а через открытые двери палат виднелись ряды коек. На четвертом этаже им снова пришлось ждать; старшая сестра раздраженно разговаривала с двумя мужчинами, которые тщетно старались ее в чем-то убедить. — Ничего не могу сделать, — бросила она напоследок. — Обращайтесь к администрации, не я устанавливаю порядки. Мужчины удалились, проворчав сквозь зубы что-то нелестное. Старшая сестра повернулась к Мегрэ: — Вы по поводу бродяги? — Комиссар Мегрэ, — представился тот. Сестра тщетно пыталась вспомнить, кто это, но и ей имя комиссара ничего не говорило. Здесь был совсем другой мир — мир занумерованных кабинетов, разделенных перегородками отделений, коек, расставленных рядами в просторных палатах, и в ногах каждой койки — дощечка с начертанными на ней таинственными знаками. — Как он себя чувствует? — Если я не ошибаюсь, его как раз сейчас осматривает профессор Маньен. — Его оперировали? — Кто вам сказал про операцию? — Не помню… Я полагал… Здесь, в этой больнице, Мегрэ чувствовал себя явно не в своей тарелке и даже как-то робел. — Под какой фамилией он у вас значится? — Под той, что стоит в его удостоверении личности. — Оно хранится у вас? — Могу вам его показать. Сестра зашла в маленький кабинетик за стеклянной перегородкой в конце коридора и тотчас вернулась, неся засаленное удостоверение личности, еще влажное после пребывания в водах Сены. Фамилия — Келлер. Имя — Франсуа Мари Флорантен.