— Не знаю. Пожалуй, был домоседом. — Чем он занимался? — Последние два года — ничем. А раньше владел картонажной фабрикой на улице Сен-Готар. Там выпускают роскошные картонные коробки, например для духов... Но по состоянию здоровья ему пришлось уступить свое дело. — Сколько ему было лет? — Шестьдесят пять или шестьдесят шесть... Итак, вчера вечером он был дома один... Потом, точно не знаю в котором часу, пришел его зять, и они стали играть в шахматы... Действительно, на столике стояла шахматная доска с фигурами, расставленными в той позиции, когда игра была прервана. Сент-Юбер говорил вполголоса, и было слышно, как за неплотно закрытыми дверями кто-то ходит. — Когда мать с дочерью вернулись из театра... — В котором часу? — В четверть первого... Так вот, когда они вернулись, то нашли Рене Жослена в таком виде. — Сколько пуль? — Две... Обе в области сердца... — Соседи ничего не слышали? — Ближайшие соседи еще не вернулись из отпуска... — Вам сразу сообщили? — Нет. Сначала они вызвали своего домашнего врача, доктора Ларю, он живет в двух шагах от них, на улице Асса. На это ушло какое-то время, и только в десять минут второго мне позвонили из комиссариата. Я немедленно оделся и приехал сюда... Я смог задать всего несколько вопросов. Учитывая состояние мадам Жослен... — А зять? — Он пришел незадолго до вас. — Что он говорит? — Его с трудом разыскали. В конце концов нашли в больнице, куда он зашел проведать, если я не ошибаюсь, ребенка, больного энцефалитом... — Где он сейчас? — Там... — Сент-Юбер указал на одну из дверей, откуда доносился шепот. — Судя по тому немногому, что мне удалось узнать, речь не идет об ограблении, поскольку мы не обнаружили никаких следов взлома... У Жосленов нет врагов... Это порядочные люди, с ними не случалось никаких скандальных историй... В дверь постучали. Пришел Ламаль, судебный медик. Он пожал руки присутствующим, потом поставил на комод свой чемоданчик и открыл его. — Мне позвонили из прокуратуры, — сказал он. — Сейчас приедет заместитель прокурора. — Я хотел бы задать несколько вопросов дочери, — прошептал Мегрэ, внимательно оглядев комнату. Он понимал ощущение Сент-Юбера. Обстановка здесь была не просто элегантной и комфортабельной, все здесь дышало миром, семейным покоем. Они находились не в гостиной с показной роскошью, а скорее в комнате, где все было приспособлено для жизни. Каждый предмет имел свое назначение и свою историю. В огромном кресле из рыжеватой кожи, без сомнения, по вечерам любил сидеть перед телевизором Рене Жослен. На этом рояле долгие годы играла маленькая девочка, портрет которой висел на стене, а возле другого кресла, не такого глубокого, как у хозяина дома, стоял красивый рабочий столик в стиле Людовика XV. — Позвать ее? — Я предпочел бы поговорить с ней в другой комнате. Сент-Юбер постучал в какую-то дверь, на минуту исчез, а потом вернулся. Идя за ним, Мегрэ заглянул в спальню и увидел там на кровати женщину, над которой склонился врач. Другая женщина, помоложе, вышла к комиссару и спросила шепотом: — Вы не возражаете, если мы пройдем в мою бывшую комнату? Они вошли в комнату молодой девушки, с сувенирами, безделушками, фотографиями, словно она, уже будучи замужней женщиной и приходя в родительский дом, снова хотела вернуться в обстановку своей юности. — Ведь вы комиссар Мегрэ, не так ли? Он кивнул. — Пожалуйста, курите. Мой муж с утра до вечера не выпускает изо рта сигареты. Не курит он разве что у постели своих пациентов... Она была в нарядном платье, а перед театром побывала в парикмахерской. Она нервно теребила в руке носовой платок. — Вы не хотите присесть? — Нет. И вы тоже? Она не могла оставаться на одном месте, ходила по комнате, не зная, на чем остановить взгляд. — Вы представляете, что это значит для нас? В газетах, по радио каждый день говорят о преступлениях, но трудно представить, что такое может случиться в твоей семье... Бедный папа! — Вы были очень близки с отцом? — Это был человек редкой доброты... Я значила для него все на свете... Единственная дочь. Месье Мегрэ, вы непременно должны разобраться в том, что произошло, и объяснить нам... У меня не выходит из головы, что это чудовищная ошибка... — Вы думаете, убийца мог, например, ошибиться этажом? Она посмотрела на него как человек, которому бросают якорь спасения, но тут же покачала головой: — Это невозможно... Замок не сломан... Отец сам открыл дверь... — Лапуэнт, можешь войти! — позвал Мегрэ. Он представил его, и тот покраснел от неловкости, очутившись в девичьей комнате. — Позвольте задать вам несколько вопросов. Кому именно, вам или матери, пришла в голову мысль этим вечером пойти в театр? — Не помню. Кажется, маме. Она всегда настаивает на том, чтобы я куда-то выходила. У меня двое детей. Старшему три года, младшему — десять месяцев. Муж мой либо принимает в своем кабинете, тогда я его совсем не вижу, либо находится в больнице или у своих больных. Он весь в работе. И вот, время от времени, два-три раза в месяц мама звонит мне и предлагает нам куда-нибудь вместе пойти. Сегодня шел спектакль, который я давно хотела посмотреть... — Ваш муж был занят? — По крайней мере до половины десятого. А это слишком поздно. Кроме того, он не любит театр. — В котором часу вы пришли сюда? — К половине девятого. — Где вы живете? — На бульваре Брюн, возле университетского городка. — Вы приехали на такси? — Нет. Меня подвез муж на машине. У него было окно между двумя визитами. — Он поднялся с вами наверх? — Нет. Он высадил меня около дома и уехал. — А позже он должен был вернуться сюда? — Обычно, когда мы с мамой уходили, Поль, так зовут моего мужа, закончив свои дела, заезжал сюда. Они с отцом играли в шахматы или смотрели телевизор. — Так было и вчера? — Он говорит, что так. Приехал Поль вскоре после половины десятого. Они начали партию, потом мужа вызвали по телефону к больному. — В котором часу? — Он не успел мне сказать... Он уехал, а когда мы с мамой вернулись, то застали... — А где был в это время ваш муж? — Я сразу же позвонила домой, и Жермена, наша няня, сказала, что он еще не вернулся. — Вам не пришло в голову позвонить в полицию?