В этот вечер никто не мешал Мегрэ смотреть телевизионную передачу. В домашних тапочках, сидя в теплой комнате рядом с женой, он удобно расположился перед экраном. Однако в глубине души комиссар предпочел бы заменить Жанвье и Лапуэнта, которые в хорошо знакомом ему квартале, на Монмартре, обходили сейчас все питейные заведения в поисках следов Планшона. Каждый из инспекторов следовал своим определенным маршрутом, заглядывая в старые и современного вида кафе и бары, освещенные желтоватыми лампами или неоновыми вывесками, и ощущая запахи пива и кальвадоса[3]. Разумеется, Мегрэ был горд тем, что дослужился до звания дивизионного комиссара и занимал пост начальника бригады уголовной полиции. И все же он испытывал нечто вроде ностальгии по тем временам, когда, будучи рядовым инспектором, он мерз зимними вечерами на улице, посещал комнаты консьержек с их специфическими запахами, обходил злачные места в поисках хоть незначительных улик. Разве не упрекали его высокие начальники за то, что он слишком часто покидал свой рабочий кабинет и самолично уподоблялся ищейке? Как им можно было объяснить, особенно этим важным господам из прокуратуры, что ему было просто необходимо увидеть и разнюхать все самому, проникнуться атмосферой ведущегося расследования? Словно по иронии, на экране шла одна из трагедий Корнеля. Король и одетые в боевые доспехи воины по очереди декламировали полные пафоса стихи, которые напоминали Мегрэ его учебу в колледже. Комиссару пришлось некоторое время приходить в себя, когда телефонный звонок оторвал его от телевизионной пьесы и вернул к действительности. Самым будничным голосом Жанвье, позвонивший первым, сообщил: — Кажется, шеф, я напал на след… Звоню из бара на улице Жермен-Пилон, это в двухстах метрах от площади Аббес… Заведение называется «Приятный уголок»… Хозяин уже спит, а за стойкой прислуживает его жена. Выполнив заказы клиентов, она присаживается погреться у печки… Лишь только я заикнулся о человеке с заячьей губой, как она тут же вспомнила о нем. «С ним что-нибудь случилось? — спросила она меня. — Он часто заходил сюда около восьми часов вечера, чтобы пропустить одну-две рюмки. Кажется, наш кот его полюбил: он терся о ноги клиента, а тот нагибался, чтобы его погладить…» Бар небольшой, — продолжал рассказывать Жанвье, — плохо освещен, а стены темного цвета… Не знаю, почему он открыт по вечерам: в зале всего лишь какой-то старик, он сидит у окна и пьет грог… — Она видела Планшона после понедельника? — Нет. Утверждает, что он приходил в понедельник в последний раз… Во всяком случае, вчера она обратила внимание мужа на отсутствие клиента с заячьей губой и опасалась, не заболел ли он… — Он никогда не делился с ней своими неприятностями? — Нет. Он все время молчал. Она жалела его, видела, что он переживает, и пыталась его приободрить… — Продолжай поиски дальше… Жанвье предстояло снова окунуться в холод и темноту, зайти в другой бар, расположенный чуть дальше, затем в третий. Этим же занимался и Лапуэнт. А Мегрэ вновь вернулся к телевизору, к героям пьесы Корнеля. Жена, сидевшая рядом в кресле, бросала на мужа вопросительные взгляды. В половине девятого позвонил уже Лапуэнт. Он был в баре на улице Лепик, просторном и светлом, где завсегдатаи играли в карты и где тоже отыскался след Планшона. — Он всегда заказывал коньяк, шеф!.. Здесь знали, кем он был и где жил: однажды днем его видели за рулем грузовика, на борту которого большими буквами были выведены его фамилия и адрес мастерской… Его жалели… Он приходил сюда уже сильно навеселе… Ни с кем не разговаривал… Один из игроков в белот припомнил, что видел его в последний раз в понедельник… Планшон съел два крутых яйца, достав их из проволочной сетки, стоявшей на прилавке… Жанвье попался, должно быть, неудачный маршрут: он позвонил второй раз и сообщил, что безрезультатно обошел пять кафе и баров, поскольку человек с заячьей губой там не бывал. Персонажей трагедии Корнеля сменили на экране певцы, когда около одиннадцати часов Лапуэнт позвонил снова. Голос его звучал возбужденно: — Есть новости, шеф… Нам бы лучше встретиться и поговорить на набережной Орфевр… Через дверь телефонной кабины я слежу за одной женщиной и боюсь, как бы она не смылась… Звоню из пивной, с площади Бланш… Здесь застекленная терраса, ее подогревают двумя жаровнями… Вы слушаете? — Да-да, я тебя слушаю… — Первый же официант, к которому я обратился, сказал, что знает Планшона в лицо… Похоже, тот всегда приходил сюда поздно вечером и зачастую уже нетвердо держался на ногах… Он усаживался на террасе и заказывал пиво… — Хотел, вероятно, выгнать весь коньяк, который выпивал до этого в других барах? — Не знаю, бывали ли вы в этой пивной… Две или три женщины постоянно маячат на террасе и призывно смотрят на всех проходящих мимо мужчин… В основном, они работают у выхода из соседнего кинотеатра… Официант указал мне на одну из них и посоветовал: «Кстати, вы можете обратиться к Клементине… Это ее имя… Она расскажет вам больше, чем я… Несколько раз я видел, как они уходили вместе…» Женщина сразу догадалась, что я из полиции, и вначале никак не хотела признавать, что была знакома с Планшоном. «Что он натворил? — спрашивала она меня. — Почему его ищет полиция? А вы уверены, что я его знаю?» Но понемногу она разговорилась, и, думаю, ее показания вас заинтересуют. Пока она готова их дать, нужно составить письменный протокол… Что мне делать?.. — Отведи ее в управление. Я там скоро буду… Мадам Мегрэ с безропотным видом уже искала ботинки мужа. — Тебе вызвать такси? — Да… Комиссар надел пальто и шарф. Во рту он еще ощущал вкус грога, который выпил незадолго до этого, чтобы побороть простуду. На набережной Орфевр он поздоровался с одиноко стоящим у входа дежурным полицейским, поднялся по сероватой и плохо освещенной широкой лестнице, прошел по пустому коридору, зажег свет в своем кабинете. Затем толкнул дверь в комнату инспекторов и увидел Лапуэнта, не успевшего снять шляпу. Сидевшая женщина поднялась со стула. В тот же самый час во всем Париже сотни ее товарок, похожие, как сестры, пританцовывали, пытаясь согреться, в темных улочках и старались заманить клиентов в меблированные комнаты. На худых длинных ногах женщины были туфли с непомерно высокими острыми каблуками. Выше бедер фигура у нее казалась более широкой из-за короткой меховой шубы с длинным ворсом, похожей на козью шкуру. Лицо у женщины было цвета розовой конфеты, а густо накрашенные угольного оттенка брови казались кукольными. — Мадемуазель любезно согласилась приехать со мной в управление… — пояснил Лапуэнт. Та без всякой злобы, но с иронией возразила: — Откажись я поехать, так вы привели бы меня сюда силой!.. Чувствовалось, что комиссар произвел на нее сильное впечатление: она внимательно оглядела его с головы до ног. Мегрэ снял пальто и знаком предложил женщине снова сесть. Лапуэнт, расположившийся за печатной машинкой, приготовился вести протокол. — Как вас зовут? — Антуанетта Лезур… Но все называют меня Сильвией… Антуанетта — это старо… Так звали мою бабушку, и я… — Вы были знакомы с Планшоном? — Я не знала, как его зовут… Он приходил в пивную каждый вечер и всегда еле держался на ногах… Вначале я думала, что он вдовец и напивался с горя… У него был такой несчастный вид… — Он первый заговорил с вами? — Нет. Я сама подошла к нему… Он испугался и готов был убежать… Тогда я сказала ему: «Не унывай, неприятности случаются со всеми… Я тоже намучилась, когда была замужем за одним шалопаем… Кончилось тем, что он меня бросил и увез с собой дочь…» Стоило мне было упомянуть о дочери, как он размяк… Повернувшись к Лапуэнту, женщина спросила: — Вы что, все это будете печатать? — Только главное, — перебил ее Мегрэ. — Когда вы познакомились? — Несколько месяцев назад… Подождите… Летом я ездила работать в Канны, куда прибыли американские моряки… Вернулась в Париж в сентябре… Должно быть, мы познакомились где-то в начале октября… — Он пошел с вами в первый же вечер? — Нет. Угостил меня кружкой пива, а потом сказал, что уже поздно, а ему рано вставать, чтобы идти на работу… Он пошел со мной только два или три дня спустя после этого… — К вам домой? — В свою квартиру я клиентов никогда не вожу… Да и консьержка этого не позволила бы… Жильцы в моем доме — люди порядочные… На втором этаже живет даже судья… Обычно я веду клиентов в меблированные комнаты на улице Лепик… Вы там бывали? Только прошу вас, не надо чинить им неприятности… Если соблюдать все эти новые законы… — Планшон часто вас туда сопровождал? — Нет, не часто… Может, раз десять всего?.. Да и потом, бывало, что у него ничего не получалось… — О чем он с вами говорил? — Как-то раз он сказал: «Вот видишь! Они правы…Я уже даже и не мужчина…» — О своей личной жизни он вам ничего не рассказывал? — Разумеется, я видела у него на руке обручальное кольцо… Однажды вечером я его спросила: «Над тобой измывается жена?» Он ответил, что его жене не повезло выбрать такого мужа, как он… — Когда вы видели его в последний раз? По тому, как на него посмотрел Лапуэнт, Мегрэ понял, что тот тоже считал этот вопрос самым важным. — В понедельник вечером… — Вы уверены, что это был понедельник? — Да, потому что на следующий день меня замели, и я провела целые сутки в полицейском участке… Вы можете справиться у своих коллег… Моя фамилия должна быть у них в списке… Они привезли тогда целый фургон задержанных… — В котором часу он появился в понедельник в пивной? — Около десяти часов… Я только что вышла из дома: рано начинать работу на Монмартре бесполезно… — В каком он был состоянии? — Едва держался на ногах… Я сразу заметила, что он был пьян больше обычного… Сел рядом со мной на террасе возле жаровни… Даже руки не мог поднять, чтобы подозвать официанта, и попросил чуть слышно: «Рюмку коньяка… Для мадам тоже…» Мы с ним чуть не поссорились… Видя, в каком он состоянии, я запрещала ему пить, а он упрямился и твердил: «Мне плохо… Добрая рюмка коньяка меня только взбодрит…» — Он ничего не сказал такого, что вас удивило? — Да, в самом деле… Мне показались странными слова, которые я еле разобрала… Он несколько раз произнес: «И он тоже мне не верит…» — Он не пояснил, что означали эти слова? — Только проворчал: «Не бойся… Я знаю, что говорю… Ты тоже когда-нибудь это поймешь…» Мегрэ вспомнил, каким тоном в тот понедельник Планшон сказал ему по телефону, когда звонил с площади Аббес: «Я благодарю вас…» Тогда комиссару показалось, что он уловил в его голосе не только горечь и разочарование, но и смутную угрозу.