— Почему? — Еще не время… Они сидят в столовой… Что мне там сейчас делать? — Вы собираетесь переждать какое-то время в одном из баров? Планшон обреченно пожал плечами, бросив жадный взгляд на графин со сливянкой. Раздраженный Мегрэ налил ему последний стаканчик. — Лучше пейте здесь, чем где-то… Держа стакан в руке и чувствуя себя немного униженным, посетитель колебался. — Вы меня презираете? — Никого я не презираю… — А если вам придется кого-нибудь презирать?.. — Уж конечно не вас… — Вы говорите это, чтобы как-то меня приободрить? — Нет. Я действительно так думаю. Планшон поднялся, взял шляпу и осмотрелся вокруг, словно искал что-то. — Вы не объясните своей жене… Мегрэ легонько подталкивал его к двери. — Я испортил вам весь вечер… И ей тоже… У порога он остановился: человек маленького роста выглядел таким заурядным, что на улице никто бы не обратил на него внимания. — До свидания, господин Мегрэ… Уф! Дверь наконец закрылась, и мадам Мегрэ выпорхнула из кухни. — Я думала, что он никогда не уйдет и ты от него не избавишься… Хотела даже войти в гостиную и под каким-нибудь предлогом вызволить тебя… Она внимательно посмотрела на мужа: — Ты чем-то озабочен? — Да, так оно и есть… — Он сумасшедший? — Не думаю… Жена редко задавала ему вопросы, но в этот раз Мегрэ беседовал с посетителем у них дома. Она принесла суп и рискнула спросить мужа тихим голосом: — Зачем он приходил? — Исповедоваться. Она не подала виду, что удивлена, и уселась за стол. — Почему ты не включаешь телевизор? — Передача, наверное, уже заканчивается… Раньше вечером по субботам, когда дела не задерживали Мегрэ на набережной Орфевр, супруги ходили в кинотеатр, не столько посмотреть фильм, а скорее вместе прогуляться. Рука об руку они направлялись к бульвару Бон-Нувель и чувствовали себя прекрасно даже тогда, когда шагали молча. — Завтра, — объявил Мегрэ, — мы пойдем на Монмартр… Как обычно, он возьмет жену под руку, и у них будет вид обычных прогуливающихся прохожих. Комиссару хотелось самому увидеть улицу Толозе, отыскать на ней стоящий в глубине двора дом, где жили Леонар Планшон, его жена, их дочь Изабелла и Роже Пру. Правильно ли Мегрэ вел беседу или нет? Удалось ли ему найти слова, которые нужно было сказать Планшону? И нашел ли тот на бульваре Ришар-Ленуар то, для чего он, собственно, и приходил? Сейчас он, вероятно, уже выпивал где-нибудь, мысленно перебирая в голове все, о чем рассказал комиссару. Трудно было судить, принесло ли Планшону столь желанное и часто откладываемое свидание с комиссаром облегчение или, наоборот, этот визит стал, по его мнению, осечкой. Впервые Мегрэ расстался с посетителем на пороге своей квартиры и задавал себе вопрос: не убьет ли позднее этот человек свою жену и ее любовника? Это могло произойти и сегодня ночью, и в любую минуту, даже именно в тот момент, когда Мегрэ об этом подумал. — Что с тобой? — Ничего… Не нравится мне вся эта история… Комиссар подумал, что ему не мешало бы позвонить в полицейское отделение восемнадцатого округа и дать указание установить за домом Планшона наблюдение. Но разве можно поставить наблюдателя в спальне? Слежка же с улицы ничего бы не дала. Глава 3 Это было самое обычное воскресное утро: тусклый рассвет за окном навевал ощущение полной безмятежности и покоя. В такой день, если ему везло и он проводил его дома, Мегрэ любил понежиться в постели. Даже проснувшись, он не спешил вставать, так как хорошо знал, что жене не нравилось, когда он «путался под ногами» и мешал ей заниматься уборкой. Обычно Мегрэ слышал, как около семи часов она осторожно, чтобы не разбудить его, вставала с постели, на цыпочках шла к двери, щелкала выключателем в соседней комнате, и полоса света проникала в спальню сквозь дверную щель на полу. Так и не проснувшись окончательно, Мегрэ вновь засыпал. Подобное происходило каждое воскресное утро и стало уже традицией. Воскресный сон не был похож на сон в другие дни: он был более глубоким и более приятным. Каждые полчаса до комиссара доносился звон колоколов, в полудреме он смутно ощущал пустоту улиц, отсутствие грузовиков, шум редких автобусов. В такой день, когда он не вел никаких дел, ничто не заставляло его спешить. Чуть позже где-то в квартире раздавалось жужжание пылесоса, а потом Мегрэ явственно ощущал приятный запах кофе, который готовила на кухне жена. Такое происходило, наверное, во всех семьях, и разве подобный ритуал не помогал скрасить самый тусклый начинающийся день. Мегрэ приснился Планшон. Это был даже не сон. Комиссару почудилось, что его недавний клиент стоит в их небольшой гостиной, но ведет себя совсем иначе, чем накануне. Вместо волнения, отчаяния его лицо, обезображенное заячьей губой, выражало ироническую хитрость. Хотя Планшон и не шевелил губами, Мегрэ казалось, что тот как бы говорил ему: — Вы же сами видите, что я прав. Мне не остается ничего другого, как убить ее! Вы не можете в этом признаться, потому что служите в полиции и печетесь о своей репутации. Но вы не имеете права арестовать меня до тех пор, пока я не прикончу их обоих… Чья-то рука легонько трясла Мегрэ за плечо, и знакомый голос, как всегда, произнес: — Уже девять часов… Жена протянула ему первую чашку кофе. Обычно он выпивал ее прямо в постели. — Какая сегодня погода? — Холодно и ветрено. Свежая и умывшаяся, в светло-голубом халате мадам Мегрэ раздвинула занавески. Небо по цвету напоминало белый лед. Не происходило ли то же самое в квартирах, расположенных по другую сторону бульвара Ришар-Ленуар, во всех семьях, которые жили в Париже и других городах? Разве можно было отказаться от этих привычек, устоявшихся воскресных традиций? — Тебя что-то тревожит? — спросила жена, заметив, что вид у Мегрэ озабоченный и угрюмый. — Меня волнует вчерашний тип. Жена Планшона не подавала своему мужу горячий кофе по утрам. Проснувшись после беспокойной ночи, проведенной на раскладушке в столовой и не совсем протрезвевший, он вставал первым и, наверное, слышал в соседней комнате ровное дыхание спящей жены и ее любовника, которые продолжали нежиться в теплой постели. Казалось, такая картина взволновала Мегрэ больше, чем вчерашняя исповедь его собеседника. Планшон рассказывал, как он проводит свои будничные дни, чем он занимался по воскресеньям. У рабочих его мастерской были выходные. Да и он не работал в воскресенье. В доме у Планшона в этот день, наверное, любили поваляться в постели Рене и ее любовник. Готовил ли Планшон кофе на всех, накрывал ли он стол на кухне? А его дочь в ночной рубашке и с еще сонным выражением лица, не помогала ли она ему готовить завтрак?