— Почему вы не сообщили об этом? — Да потому, что она, когда первый раз взяла к себе какую-то продавщицу из картинной галереи, просила, чтобы я говорила, что это ее племянница. — Она дала вам что-нибудь за это? Консьержка пожала плечами. — Во-первых, домовладелица не разрешает жильцам сдавать комнаты. Во-вторых, если уж сдавать, то нужно обратиться в полицию, заполнить бумаги… А она не хочет указывать это в декларации о доходах. — И поэтому вы нам не сообщали? Поняла, наконец, на что они намекают: вчерашняя газета лежала на стуле, раскрытая на странице с фотографией девушки. — Вы ее знали? — Это последняя. — Последняя? — Последняя квартирантка. Племянница, как бы сказала старуха. — И когда вы видели ее в последний раз? — Не помню. Не обратила внимания. — Вы знаете, как ее звали? — Мадам Кремье звала ее Луизой. А поскольку все время, пока она тут жила, никакая корреспонденция ей не приходила, я не знаю ее фамилии. Я вам сказала, что не обязана была знать, что это квартирантка. Люди имеют право принимать у себя родственников. А теперь из-за этого я могу потерять место. Наверное, об этом будет в газетах? — Быть может. Что это была за девушка? — Она-то? Бесцветное создание. Иногда, когда она проходила мимо моего окошечка, ей ударяло в голову, что она должна кивнуть, но ни разу нормально не поздоровалась. — Долго она тут жила? Жанвье все записывал. Это произвело впечатление на консьержку, и она думала над каждым словом. — Если мне не изменяет память, явилась перед Новым годом. — У нее был багаж? — Только голубой чемоданчик. — Откуда она знала мадам Кремье? — Я должна была предусмотреть, что это плохо кончится. В первый раз дала себе так заморочить голову, но клянусь месье, что это никогда не повторится. Мадам Кремье жила тут еще до смерти мужа, вице-директора банка. Они уже жили здесь, когда я начала работать. — Когда он умер? — Лет пять или шесть назад. Детей у них нет. Она начала жаловаться, как ужасно жить одной в большом городе. Потом, уже позднее, начала разговоры о деньгах, о своей пенсии, которая не менялась, а жизнь все дорожала… — Она богата? — Еще как! Недавно призналась мне, что у нее два дома где-то в двадцатом округе. Когда первый раз сдала комнату, старалась меня убедить, что это ее родственница из провинции, но я подозревала неправду и зашла к ней. Тогда она пообещала мне четвертую часть квартплаты а я была настолько глупа, что согласилась. Это правда — ее квартира слишком просторна для одного человека. — Она давала объявления в газеты? — Да. Без адреса. Только номер телефона. — Чем занимались ее квартирантки? — Трудно сказать. Почти всегда это были девушки, которые где-то работали. Они были довольны, что имеют комнату, большую, чем в отеле, за ту же самую цену или даже дешевле. Только раз ей попалась девица, которая выглядела так же, как другие, а по ночам впускала мужчин. Но это продолжалось всего два дня. — Вы ничего не рассказали о последней квартирантке. — Что хочет знать месье? — Все. Консьержка непроизвольно посмотрела на фотографию в газете. — Я уже сказала, месье: я видела ее только, когда она проходила мимо. Выходила утром в девять или в полдесятого. — Вы не знаете, где она работала? — Нет. — Не приходила на обед? — Мадам Кремье не позволяет готовить в комнате. — А когда возвращалась? — Вечером. Иногда в семь, иногда около десяти или одиннадцати. — Она часто выходила развлечься? Бывали ли у нее какие-нибудь знакомые? — Никто никогда не спрашивал. — Видели ли вы ее когда-нибудь в вечернем платье? Консьержка покачала головой. — Месье не понимает? Это была девушка, каких много. Я никогда не обращала на нее внимания. А кроме того, догадывалась, что долго она здесь жить не будет. — Почему? — Уж догадывалась. Старуха охотно сдает комнату, но не хочет, чтобы ей что-то мешало. Она привыкла ложиться спать в пол-одиннадцатого, и если случалось, что жиличка возвращалась позднее, ее ждал скандал. По правде говоря, ей нужна не столько квартирантка, сколько компаньонка, чтобы играть с ней в карты. Консьержка не могла понять, почему Мегрэ улыбается. А он вспомнил хозяйку магазинчика с улицы Дуэ. Та тоже принимала девушек, сбившихся с пути. Может, делала это от доброго сердца, может, защищала себя от одиночества, но поскольку они были ей всем обязаны, то становились чем-то вроде рабынь. Мадам Кремье брала жильцов. В сущности, это та же история. Сколько же их было в Париже — стареющих женщин или старых дев, которые хотели, чтобы рядом было молодое и спокойное существо! — Я могла бы вернуть ей те деньги, которые с этого имела, и избежать наказания? — Значит, вы не знаете, кем она была, откуда взялась, чем занималась и с кем встречалась? — Нет. — Она вам не нравилась? — Я не люблю людей, которые нисколько не богаче, чем я, а изображают из себя бог знает каких важных. — Вы думаете, она была бедной? — Я видела ее всегда в одном и том же платье и пальто. — В доме есть служанки? — Для чего месье спрашивает? Три. Одна на втором этаже, потом та, с третьего, квартира направо, еще… — Среди них есть совсем молоденькая, только что приехавшая из деревни? — Месье имеет в виду Розу? — Это которая? — С третьего. В семье Лаше было двое детей. Два месяца назад мадам Лаше родила третьего и в помощь взяла девушку из Нормандии. — У них есть телефон? — Да. У месье Лаше хорошая должность где-то в страховой компании. Недавно купили автомобиль. — Спасибо, мадам. — Если можно, чтобы хозяйка дома не узнала… — Еще одно. Когда вчера вы увидели в газете фотографию, вы ее узнали?