— Я разговаривал со служанкой. Она здесь всего шесть месяцев. Гости бывали редко, да и сами не часто ходили куда-нибудь. Монсины, кажется, не имеют близких друзей. Время от времени они ездили проводить уик-энд у ее родителей, у них, кажется, вилла в Триеле. — Что они за люди? — Ее отец работает фармацевтом на площади Клиши. Лапуэнт показал Мегрэ фотографию людей, сделанную в саду. Он узнал Монсина в светлом костюме, его жену. Кроме них, там были мужчина с проседью в бороде и смеющаяся женщина, облокотившаяся на капот автомобиля. — А вот еще одна. Эта молодая дама с двумя детьми — сестра мадам Монсин. Она замужем за владельцем гаража в Левалуа. У них есть еще брат. Он сейчас в Африке. Альбом был полон фотографий, в основном мадам Монсин, только на первом снимке была запечатлена молодая чета в день свадьбы. — Несколько деловых писем. У него, кажется, было не больше дюжины заказчиков. Счета. Как я понял, они не платили по ним, пока им не напоминали об этом по три-четыре раза. Мадам Монсин, видимо, услышавшая приход Мегрэ или предупрежденная об этом служанкой, показалась в дверном проеме. Лицо ее осунулось, хотя она была аккуратно причесана и напудрена. — Вы не привезли его обратно? — спросила она. — Пока мы не получили от него удовлетворительного объяснения по некоторым фактам. — Вы всерьез думаете, что это он? Мегрэ не ответил, а она в свою очередь не стала горячо протестовать, а только пожала плечами. — Однажды вы узнаете, что обманулись, и будете сожалеть о той боли, которую причинили другим. — Вы любите его? — Он мой муж, — ответила она. Значило ли это, что она любит его или что, будучи его женой, она должна оставаться на его стороне? — Он в тюрьме? — Нет еще. Он на набережной Орфевр. Мы будем его допрашивать. — Что он сказал? — Он отказался отвечать. Вам действительно нечего сказать, мадам Монсин? — Нечего. — Вы ведь оттого спокойны, что если даже ваш муж виновен, что я очень и очень предполагаю, ему не грозят ни гильотина, ни каторжные работы. Я только что сказал ему об этом. Не сомневаюсь, что врачи признают его невменяемым. Человек, совершающий пять убийств только затем, чтобы разрезать их одежду, — больной. Когда у него нет кризиса, он может ввести в заблуждение. Действительно, он сбивает с толку, ведь до сих пор его никто не подозревал. Вы слушаете меня? — Слушаю. — Она слышала, но было видно, что не относит его выступление на свой счет. Это не было проблемой ее мужа. Мегрэ посмотрел на муху, бьющуюся за занавеской. — Пять женщин было убито, и пока убийца или маньяк, или сумасшедший, называйте его как хотите, находится на свободе, другие жизни в опасности. И вы спокойны? Ведь он убивает на улице прохожих. А вдруг все изменится, и он примется за окружающих? Вы не боитесь? — Нет. — Вам не кажется, что все эти месяцы, может быть, годы вы подвергались смертельной опасности? — Нет. Это было обескураживающе. Ее поведение не было поведением проигравшего. Она оставалась спокойной, почти безмятежной. — Вы видели мою свекровь? Что она сказала? — Она протестует. Могу я спросить, почему вы с ней в холодных отношениях? — Неважно. Это не тема для разговора. Что же оставалось делать? — Можешь возвращаться, Жанвье. — Муж вернется домой? — Нет. Она проводила их до двери. Ну, на сегодня, кажется, все. Мегрэ пообедал в компании с Лапуэнтом и Жанвье, а Люка сидел с глазу на глаз с Марселем Монсином в кабинете комиссара. Потом надо было прибегать к уловке, чтобы увести задержанного из полицейского управления обходным путем, поскольку коридоры здания были оккупированы журналистами и фотографами. Около восьми часов на тротуар упало несколько крупных капель дождя, и все ждали грозы, но она, если и была, то где-то в стороне, а тут все небо оставалось такого же ядовито-черного цвета. Точного часа нападения в тот вечер дожидаться не стали: уже к девяти часам стало темно, и уличное освещение было включено. Мегрэ, переговариваясь с репортерами, спустился по лестнице. Люка и Жанвье сделали вид, что ведут Монсина в тюрьму (на этот раз в наручниках), но, оказавшись во дворе, все сели в машину. Вскоре они были на углу улицы Норвин, где их поджидали Марта и ее жених. Все остальное заняло несколько минут. Монсина отвели в закоулок, где было совершено нападение. Он был в своем прожженном пиджаке. — Освещение такое же? Марта осмотрелась вокруг. — Да. Все так же. — А теперь постарайся посмотреть на него, как в тот раз, когда ты увидела его при нападении. По ее указанию Монсин несколько раз переходил с места на место. — Вы узнали его? Сильно волнуясь, прерывисто дыша, она что-то бормотала. Потом посмотрела на жениха, державшегося все время в стороне, и резко спросила: — Мой долг говорить правду, не так ли? — Да, конечно. И она, взглянув на Монсина, всем своим видом выражавшего безразличие, и как бы извиняясь перед ним, сказала: — Я уверена, что это он. — Вы категорически заявляете это? Она утвердительно кивнула головой и внезапно разрыдалась. — Вы нам больше не потребуетесь. Благодарю вас, — сказал ей Мегрэ и подтолкнул в направлении к жениху. — Вы слышали, мосье Монсин? — Я слышал. — Вам нечего сказать? — Нечего. — Уведите его. — Спокойной ночи, шеф. — Спокойной ночи, ребята. Мегрэ забрался в одну из машин. — Домой, бульвар Ришар-Ленуар. Но у сквера Анвер он остановил машину и вышел, чтобы выпить кружку пива. Теперь все определилось. Завтра судья Комельо, без сомнения, захочет допросить Монсина и отправить его к специалистам на проверку умственных способностей. Полиции осталась обычная работа: найти свидетелей, допросить их, сформулировать и как можно полнее аргументировать дело. Откуда же эта неудовлетворенность? С профессиональной точки зрения он сделал все, что нужно. Просто он еще не все понял. Не было самого главного. Ни разу он не почувствовал человеческого контакта со своим собеседником. Волновало его и отношение ко всему этому мадам Монсин. Он еще надеялся на нее.