— В один прекрасный вечер он возвращается сияющий и небрежно оплачивает счета. — И после этого все начинается сначала? — Совершенно верно. Это длится уже многие годы. — С тех пор, как он в министерстве, ничего не изменилось? — Теперь, когда он стал начальником канцелярии министра, люди считают его влиятельной личностью, и появилось больше дураков, которые ставят ему. До того ему случалось исчезать на несколько месяцев. Однажды его видели на Центральном рынке, где он считал ящики с капустой, которые сгружали с грузовика. Жанвье многозначительно взглянул на Мегрэ. — Где-то в Ване у него жена и двое детей. Предполагается, что он посылает им на жизнь. К счастью, его жена имеет работу: она что-то вроде компаньонки у одинокого старика. Дети тоже работают. — А с кем он бывает в барах? — Когда-то он появлялся с женщиной лет сорока. Пышная брюнетка, все ее называли Марсель. Флери выглядел влюбленным. Говорят, он ее нашел в кассе одной пивной у заставы Сен-Мартен; куда она делась потом, никто не знает. Уже год он в связи с некоей Жаклин Паж и живет с ней в квартире на улице Вашингтона над итальянской бакалейной лавкой. Жаклин Паж двадцать три года, иногда ее приглашают статисткой в какой-нибудь фильм. Она крутится вокруг продюсеров и кинорежиссеров, которые заходят в «Фуке», и ни в чем им не отказывает. — Флери влюблен в нее? — Производит такое впечатление. — Ревнует? — Говорят, да. Но протестовать не смеет, делает вид, что ничего не замечает. — Ты ее видел? — Я решил, что мне следует сходить на улицу Вашингтона. — Что ты придумал для нее? — Мне не пришлось ничего придумывать. Едва открыв мне дверь, она воскликнула: «Еще один!» Жанвье и Мегрэ, не удержавшись, обменялись улыбками. — Кто еще один? — спросил Мегрэ, зная заранее ответ. — Полицейский, конечно. До меня их было уже двое. — Порознь? — Вместе. — Интересовались Флери? — Спросили, работает ли он иногда по вечерам и приносит ли документы из министерства. — Что она ответила? — Что у него по вечерам есть другие занятия. Эта девица за словом в карман не лезет. Любопытная деталь: ее мать выдает напрокат стулья в церкви Пикпю. — Квартиру они обыскивали? — Нет, только заглянули во все комнаты. Это логово трудно назвать квартирой. Скорее, временное пристанище. В кухне разве что можно сварить утром кофе. В комнатах — в гостиной, спальне и так называемой столовой — жуткий беспорядок: дамские туфли, белье, газеты, пластинки, популярные романы, не говоря уже о бутылках и стаканах. — Жаклин видит его во время завтраков? — Редко. Чаще всего она валяется в постели часов до двух. Время от времени он звонит ей днем и приглашает встретиться в ресторане. — У них много друзей? — Их друзья — все те, с кем они вместе кутят. — Это все? Люка ответил, и впервые в его голосе прозвучал почти трогательный упрек: — Нет, далеко не все! Вы велели узнать как можно больше. Во-первых, у меня имеется список прежних любовников Жаклин, а также тех, с кем она встречается сейчас. С брезгливой миной он положил на стол, листок бумаги, на котором карандашом были записаны фамилии. — Можете убедиться: в этом списке имеются фамилии двух политических деятелей. Во-вторых, я почти нашел Марсель. — Каким образом? — Ножками. Я обошел все пивные на Больших бульварах, начав с площади Оперы. И, конечно, только на площади Республики мне повезло. — Марсель снова стала работать в кассе? — Нет. Но ее там помнят и даже видят в этом квартале. Хозяин пивной полагает, что она живет где-то поблизости, в районе улицы Блондель. Он часто встречает ее на улице Круасан, и у него сложилось впечатление, что она работает в газете либо в типографии. — Ты проверил? — Еще нет. А надо? Тон у него был такой, что Мегрэ нерешительно пробормотал: — Ты сердишься? Люка заставил себя улыбнуться. — Да нет. Но, согласитесь, это довольно странная работа. Особенно если потом узнаешь из газет, что она касается такого грязного дела! Если надо, я буду продолжать. Но, говоря откровенно… — Думаешь, я от нее в восторге? — Не думаю. — Улица Круасан не такая уж большая. Все там должны друг друга знать. — И я снова явлюсь после ребят с улицы Соссэ. — Не исключено. — Хорошо. Иду. Можно, я повторю? Он показал на свой пустой стакан. Мегрэ сделал гарсону знак повторить и в последний момент заказал себе перно вместо пива. Инспектора других отделов, закончившие рабочий день, заходили выпить аперитив у стойки. Они издали приветствовали своих коллег. Мегрэ, нахмурив лоб, думал в это время об Огюсте Пуане. Тот, должно быть, уже прочел статью и ждет, что вот-вот в газетах такими же огромными буквами будет напечатано и его имя. Его жена, которую он, безусловно, посвятил во все, волнуется, наверно, не меньше. Говорил ли он с мадемуазель Бланш? Отдают ли они себе, все трое, отчет в том, какая тайная, подспудная возня идет вокруг них? — А мне что делать? — спросил Жанвье тоном, показывающим, что работа ему противна, но тем не менее он за нее берется. — Сможешь установить наблюдение за улицей Вано? — На всю ночь? — Нет. Часов в одиннадцать я пришлю Торранса сменить тебя. — Вы предполагаете, что там может что-нибудь произойти? Мегрэ признался: — Нет, не предполагаю. Действительно, никаких предположений у него не было. Вернее, их было столько и они так запутались, что он уже сам не мог в них разобраться. Ему все время приходилось возвращаться к простейшим фактам, которые можно было проверить. Единственное, что ему было точно известно: в понедельник днем некий Пикмаль явился в кабинет министра общественных работ. Он должен был обратиться к чиновнику, ведающему приемом посетителей, заполнить карточку. Мегрэ ее не видел, но она должна быть зарегистрирована, и не померещился же Пуану этот визит! По крайней мере два человека, которые находились в соседних кабинетах, имели возможность услышать разговор — мадемуазель Бланш и Жак Флери. Политическая полиция тоже подумала об этом, раз допросила консьержек домов, где живут эти двое. Но действительно ли Пикмаль вручил Пуану отчет Калама? Мегрэ казалось неправдоподобным, чтобы министр разыграл комедию: помимо всего, это не имело никакого смысла.