— Да. — Когда он вышел оттуда, карабин был у него в руках? — Что с отцом сделают? — Это зависит от многого… Ты решил, что не будешь больше мне врать. — Я расскажу вам всю правду. — Мог ли отец видеть тебя в эту минуту? — Не думаю. Я отошел от окна. — Нарочно отошел? Пусть, мол, он не знает, что ты его видел, так? — Наверно. Я не помню. Все произошло так быстро… — Что произошло «так быстро»? — Он посмотрел вокруг и выстрелил. Я услышал, как он пробормотал: «Получай свое, проклятая!» — Он хорошо прицелился? — Нет. Он приложил карабин к плечу и выстрелил. — Он хороший стрелок? — Он не может попасть в воробья с расстояния десяти шагов. — Он видел, что Леони Бирар упала? — Да. С минуту он стоял неподвижно, как громом пораженный. Потом побежал в сарай, чтобы положить на место карабин. — А потом? — Он посмотрел на мое окно и вошел в дом. Затем я услышал, как он ушел. — Куда он пошел? — К Луи. — Как ты узнал об этом? — Когда он вернулся, он был пьян. — А Тео был в саду? — Он вышел из винного погреба. — Он видел, как твой отец стрелял? — Со своего места он ничего не мог видеть. — Но он видел тебя у окна? — Наверно, видел. — И слышал выстрел? — Должно быть, слышал. — С тех пор отец ничего тебе не говорил? — Нет, ничего. — И ты ничего ему не сказал? — Я не решался. — Марсель думал, что стрелял ты? — Конечно. — Поэтому он солгал? — Я его друг. Мегрэ машинально погладил его по голове. — Все, малыш! — сказал он, вставая. Он не добавил: «Вот кто узнал жизнь раньше, чем другие». Почему? Жозеф не воспринимал все случившееся слишком трагично. Он так привык к подобным ежедневным маленьким трагедиям, что событие это казалось ему не более серьезным, чем все остальные. — Его посадят в тюрьму? — Не надолго. Если докажут, что он не целился в Леони Бирар и, следовательно, не собирался ее убить. — Он хотел только попугать ее. — Я знаю. Вся деревня будет свидетельствовать в его пользу. Подумав, мальчик подтвердил его мнение: — Я думаю, что да: его все очень любят, несмотря ни на что. Он не виноват. — В чем не виноват? — Ни в чем. Мегрэ уже спускался по лестнице, когда Жозеф окликнул его: — Вы не хотите снять гипс с моей ноги? — Пожалуй, лучше прислать тебе доктора. — Вы пришлете его сейчас же? — Если он у себя. — Не забудьте. И когда Мегрэ спустился вниз, услышал, как тот прошептал: — Спасибо… Он не пошел через кухню. Солнце уже спускалось за дома, от земли поднимался пар. Все три женщины по-прежнему неподвижно сидели за столом и молча посмотрели на комиссара, когда тот проходил мимо окна. На церковной паперти священник беседовал с какой-то пожилой женщиной, и комиссару Мегрэ показалось, будто священнику хотелось подойти к нему и заговорить. Он тоже знал правду. Во время исповеди он узнал про ложь Марселя. Но он был единственный, кто имел право ничего не сказать. Мегрэ поклонился ему, и священник взглянул на него с удивлением. Потом комиссар вошел в мэрию, где застал Даньелу, курившего в ожидании его сигару. Он вопросительно посмотрел на комиссара. — Можете освободить учителя, — сказал Мегрэ. — Это Жозеф? Мегрэ отрицательно покачал головой. — Кто? — Его отец. Марселин. — Значит, мне следует его арестовать? — Я должен сначала сказать ему два слова. — Марселин признался? — Он в таком состоянии, что ни в чем не может признаться. Если хотите, пойдемте со мной…