— Да. — И не просыпался еще раз? — Было один раз, я искал таблетки. — И все? Мою память вспышкой озаряет фрагмент из сновидения. «Здравствуй, Эд. Давно не виделись». Я отгоняю его. — Да. А что? Она бросает на меня странный взгляд: — Давай я лучше кое-что тебе покажу. Она поднимается и выходит из кухни. Я нехотя встаю и следую за ней. У двери в гостиную она оборачивается: — Мне очень интересно теперь, что ты делал после того, как ушел твой друг? — Просто покажи мне, Хлоя. — О’кей. И она толкает дверь. Я не так много отремонтировал в старом доме, но последним новшеством была дровяная печь со сланцевым покрытием, которой я заменил старый камин. Я смотрю на нее и не могу отвести взгляд. Вся печь покрыта рисунками. Их белый контур горит на черном сланцевом фоне. Их дюжины. Они лезут друг на друга в каком-то исступлении. Белые меловые человечки. 1986 год К нам домой пришел полицейский. Раньше такого никогда не было. До этого лета я ни разу не видел никого из них так близко. Этот был высоким и худым, с темной гривой волос, с квадратным лицом. Он выглядел как гигантский человечек из лего, разве что не был желтым. И его звали констебль Томас. Он заглянул в коробку, сунул ее в мусорный пакет и унес в свою полицейскую машину. А затем вернулся, неловко взгромоздился на стул в кухне и начал задавать вопросы маме и папе. Ответы он заносил в маленький блокнот на пружине. — Значит, посылку нашел на крыльце ваш сын? — Именно так, — сказала мама и посмотрела на меня. — Так было, Эдди? Я кивнул: — Да, сэр. — Во сколько это случилось? — В четыре минуты пятого, — сказала мама. — Я как раз посмотрела на часы перед тем, как спуститься. Полицейский снова заскрипел ручкой: — И ты не видел, как кто-то отходил от дома или просто расхаживал по улице неподалеку? Я потряс головой: — Нет, сэр. — О’кей. Он снова что-то записал. Папа поерзал в кресле. — Слушайте, все это бессмысленно, мы и так знаем, кто оставил эту посылку. Констебль Томас бросил на него весьма странный взгляд. Не очень дружелюбный, как мне показалось. — Разве, сэр? — Да. Кто-то из шайки отца Мартина. Они все время пытаются запугать мою жену и всю мою семью. По-моему, пора положить этому конец. — У вас есть свидетели? — Нет, но это же очевидно, разве не так? — Думаю, сейчас не самое подходящее время для таких голословных обвинений. — Голословных? — Похоже, папа начал злиться. С ним такое редко происходило, но когда все-таки происходило, он сразу же выходил из себя. — Нет такого закона, который запрещал бы мирные протесты. И вот тогда-то я и понял. Полицейский был не на нашей стороне. Он тоже был на стороне протестующих. — Вы правы, — спокойно сказала мама. — Мирные протесты — это не преступление. Но запугивания, преследования и угрозы — это преступление. Я надеюсь, вы относитесь к этому серьезно? Констебль Томас захлопнул блокнот: — Разумеется. Если мы найдем виновных, можете не сомневаться, они получат по заслугам. Он встал, и ножки стула скрипнули, проехавшись по кухонному кафелю. — А теперь, с вашего позволения, мне пора идти. И он вышел из кухни. Входная дверь захлопнулась за ним. — Он не хочет нам помогать? — спросил я у мамы. — Конечно хочет, — вздохнула мама. — Может, хотел бы еще больше, не будь его дочурка одной из этих протестующих, — фыркнул папа. — Джефф, — прервала его мама, — хватит. — Ладно. — Он встал и на секунду показался мне совсем не похожим на себя. Его лицо было каменным от злости. — Но если полиция не станет разбираться с этим, тогда разберусь я. Перед началом учебы мы решили собраться еще раз и погулять напоследок. Встретились в доме у Толстяка Гава. Как обычно. У него были самая большая комната и самый большой сад с качелями и домиком на дереве. А его мама всегда щедро снабжала нас газировкой и чипсами. Мы валялись на траве, несли всякую чушь и подкалывали друг друга. Несмотря на наш договор с мистером Хэллораном, я кое-что рассказал им о встрече с братом Железного Майки. Мне пришлось, потому что, если этот тип пронюхал про меловых человечков, значит, вся наша тайная игра пошла прахом. Конечно, в моей версии я героически дрался с ним, а потом сбежал. Меня немного беспокоило то, что Шон мог рассказать обо всем Железному Майки; тот с удовольствием опровергнет всю мою ложь. Но, похоже, мистер Хэллоран здорово запугал Шона, и он ничего не сказал. — Так, значит, твой брат узнал о меловых человечках? — спросил Толстяк Гав, неодобрительно разглядывая Майки. — Ну ты и трепло. — Я ничего ему не говорил, — заскулил Железный Майки. — Наверное, он сам узнал. В смысле, вспомните: мы же рисовали их повсюду. Наверное, он просто увидел и все. Он лгал, конечно, но мне было плевать, как именно Шон обо всем догадался. Важно было лишь то, что он узнал, а это все меняло. — Думаю, нам стоит придумать какой-то новый способ для обмена сообщениями, — предложил Хоппо без особого энтузиазма. Я понимал, что он чувствует. Теперь, когда наша тайна вышла наружу, все было испорчено. А хуже всего то, что узнал о ней Шон. — В любом случае это была довольно глупая игра, — сказала Никки и встряхнула волосами. Я уставился на нее, чувствуя себя одновременно и уязвленным, и раздраженным. Она сегодня была какая-то странная. Иногда с ней такое случалось. Она становилась хмурой и вечно спорила с нами. — Нет, не была, — сказал Толстяк Гав. — Но я думаю, продолжать ее нет смысла, раз Шон знает. К тому же завтра уже начнется школа.