— Понятно… — Вообще-то нет. — А мы точно говорим об одной и той же Хлое? — Худая, с черными волосами, часто завязывает их в хвостики? — Да, похоже на нее. Он изучает меня настороженным взглядом. — Вы сказали, вы — друзья? — Да… мне так казалось. — Скажу вам честно, мне пришлось ее уволить. — Почему? — Она так вела себя… Нагрубила нескольким покупателям. И снова похоже на нее. — Я думал, в таком магазине это… неудивительно. Он усмехается: — Можно проявлять равнодушие, но уж точно не грубость. Да потом она еще и наорала на какую-то покупательницу. Пришлось вмешаться. Мне показалось, что еще немного, и она взорвется. После этого я ее рассчитал. — Ясно. Несколько минут я перевариваю эту информацию — примерно так же люди переваривают сальмонеллу. Они оба наблюдают за мной. — Простите, — говорю я. — Похоже, меня неправильно информировали. Вежливый способ сказать, что мне навешали лапши на уши. Причем сделал это тот человек, которого, как мне казалось, я хорошо знаю. — Спасибо за помощь. — Я иду к двери, и тут наступает мой момент Коломбо[23]. Я оборачиваюсь. — Скажите, а как выглядела та женщина, с которой поругалась Хлоя? — Стройная, довольно привлекательная и подтянутая для таких-то лет. Еще у нее длинные волосы. Рыжие. Я замираю. Нервы натягиваются. — Вы сказали, рыжие волосы? — Ага. Прямо огненные. Честно говоря, она была просто чертовски горя… — А имя вы не запомнили? — Я даже записал. Вообще-то она этого не хотела, но я должен был — на случай, если она захочет жалобу подать или еще что-то… — Вы его не потеряли? То есть я понимаю, что прошу уже слишком многого, но… Это очень важно. — Что ж, я всегда рад помочь нашим покупателям. — Он хмурится и почесывает бороду, внимательно разглядывая меня. — А вы покупатель? Что-то я не вижу у вас покупок… Ну конечно. Бесплатно никто ничего вам не даст. Я вздыхаю, подхожу к вешалке и беру первую попавшуюся черную футболку с черепушками. Протягиваю ее Девушке с Пирсингом. — Я возьму вот это. Она улыбается, открывает ящик и достает оттуда мятую бумажку. Вручает ее мне. Я вглядываюсь в мелкие буковки, похожие на рой жучков: «Никола Мартин». Никки. 1986 год «У всех должна быть мечта. Если нет мечты, как она может сбыться?»[24] Странно, но я всегда вспоминаю эту песню, когда думаю о том дне, когда мы нашли ее. Я знаю много песен из старых мюзиклов, возможно, потому, что именно они обычно звучали в доме престарелых, когда мы навещали папу. Это было уже после того, как мама наконец сдалась и признала, что не может приглядывать за ним как следует. Я повидал немало ужасов, но именно тот день, когда моего отца уничтожила болезнь Альцгеймера, — еще до того, как он достиг пенсионного возраста, — заставляет меня просыпаться в холодном поту. Если выбирать между жестокой, внезапной, кровавой смертью и этим… я точно знаю, что бы я выбрал. Мне было двадцать семь, когда я увидел, как умирает мой отец. Мне было двенадцать лет, одиннадцать месяцев и восемь дней, когда я впервые увидел мертвеца. Странно, но в каком-то смысле я этого ожидал. С того самого дня, как кто-то напал на отца Мартина. Или с того, когда умер Шон Купер. Или с того момента, когда я увидел первого мелового человечка. А может, все дело было в том сне. Мне снилось, что я в лесу. В глухой-глухой чаще. Деревья толпились вокруг, как мрачные старые великаны, и тянули ко мне узловатые скрипучие конечности. Бледный лунный свет сочился сквозь их изогнутые кривые пальцы. Я стоял на маленькой полянке. Вокруг меня гнили кучи коричневых листьев. Влажный ночной воздух липнул к моей коже и пробирал до костей. На мне была пижама, кроссовки и куртка с капюшоном. Я дрожал от холода, куртка была застегнута до конца. Железный замок касался подбородка. Все казалось реальным. Слишком реальным. Но было еще кое-что. Я чувствовал запах. Болезненно-сладкий и в то же время горький. Он терзал мой нос и комом застревал в горле. Однажды мы наткнулись на мертвого барсука в лесу. Он разлагался, в нем поселились лягушки. И вот тогда ощущался точно такой же запах. Я сразу все понял. Прошло уже почти три месяца с того несчастного случая. Он долго пролежал под землей. В твердом блестящем гробу, пока извивающиеся коричневые черви ползали по его размягченной плоти и проедали путь внутрь… Я обернулся. Шон Купер, а точнее, то, что от него осталось, улыбался мне растрескавшимися гнилыми губами, под которыми виднелся ряд белых зубов, торчавших из черных прогнивших десен. — Привет, говноед. Там, где должны быть его глаза, теперь зияли две черные дыры. Хотя они не были совсем пустыми. Я видел, как внутри что-то шевелится. Что-то черное и блестящее бурлило внутри его головы и выглядывало из глазниц. — Что я здесь делаю? — Ты скажи мне, говноед. — Я не знаю. Я не знаю, почему я здесь. И почему ты здесь. — Все просто, говноед. Я — Смерть, твой первый близкий опыт. Похоже, ты частенько обо мне думаешь, а? — Я не хочу думать о тебе. Я хочу, чтобы ты ушел. — Это сложно. Но ты не переживай. Скоро у тебя появится новая причина для кошмаров. — Какая? — А ты как думаешь? Я огляделся. Стволы деревьев были покрыты рисунками. Белые меловые человечки. Они все двигались. Прыгали и дергались так, словно танцевали какую-то жуткую джигу. Их ручки и ножки колебались и вздрагивали. Лиц у них не было, но я знал, что они улыбаются мне. И это были нехорошие улыбки. Совсем нехорошие. Мне показалось, что из меня выпустили весь воздух. — Кто их нарисовал? — А ты как думаешь, говноед? — Я не знаю! — Да нет, знаешь, говноед. Но пока не понял. Он каким-то образом подмигнул мне, а затем просто исчез. Но не в облачке пыли, на этот раз он рассыпался кучей листьев, которые тут же свернулись и засохли. Я снова поднял взгляд. Меловые человечки тоже исчезли. И лес. Я был в своей спальне, дрожал от ужаса и холода, мои руки онемели, их покалывало. Я засунул их в карманы. И понял, что мои карманы полны мела. Наша банда не собиралась вместе с той самой драки. Никки уехала, а у Майки теперь были новые друзья. Заметив Толстяка Гава, Хоппо и меня, он часто просто игнорировал нас. Иногда мы слышали, как его дружки хихикают, когда мы проходим мимо, или называют нас педиками, ушлепками и еще как-то так. В то утро, когда я пришел на площадку, я едва узнал Майки. Его волосы отросли и стали светлее. Он стал невероятно похож на своего брата. Уверен, в тот момент на нем даже была его одежда. По правде сказать, на одну жуткую секунду я даже поверил, что это и правда Шон Купер сидит на карусели и ждет меня. «Эй, говноед! Отсосать мне не хочешь?» И в этот раз я был уверен… ну, или почти уверен, что это не сон. Для начала светило солнце. А призраки или зомби не ходят при свете солнца. Они обитают в сонном царстве между полуночью и рассветом и рассыпаются в пыль при первых лучах. Ну или вроде того. В двенадцать лет я все еще верил во всякое такое. А потом Майки улыбнулся и я понял, что это он. Он спрыгнул с карусели и подошел, громко чавкая жвачкой.