На сегодня, похоже, всё. * * * До работы оставалось достаточно времени, чтобы успеть в клуб. Обычно она заявлялась в отделение рано, но первые несколько дней после наблюдения за девочкой в школьном дворе не чувствовала в себе силы вот так, сразу погрузиться в работу. Требовалась небольшая передышка. Перевалочный пункт. Мина думала позвонить Винсенту, но девочка оставалась тайной, которую сама Мина не знала, как объяснить. Куда проще заглушить чувство утраты другой тайной. Когда она подошла, все были на месте. Мина прошмыгнула на один из свободных стульев, которых всегда оставалось много. В этих стенах никто не должен был чувствовать себя незваным гостем, потому что оказывались здесь прежде всего те, кому не хватило места в жизни. Мина кивнула Сконцу и Тетушке с лиловой шалью. Девушка с дельфином закатала рукав. Кожа вокруг свежей надписи «Living on the edge» на предплечье выглядела воспаленной, поверх татуировки белела полоска пластыря. Мина тут же представила себе, как снующие под кожей смертоносные бактерии распространяются по телу до самых ног, разрушая на своем пути живую материю. Она потерла ладони о брюки и незаметно ущипнула себя за бедро, чтобы оживить мысли. Девушка с дельфином подняла руку и улыбнулась ей. Мина попыталась ответить на приветствие, но вышло неубедительно. Мужчина с собакой сидел как раз напротив Мины, с Боссе у ног. Собственно, его можно было смело переименовать в Мужчину с Боссе. Рядом была женщина в инвалидном кресле, в которой Мина узнала подругу Мужчины с Боссе. Пес насторожил уши и, прежде чем хозяин успел взять его на поводок, прыгнул Мине на колени и попытался лизнуть ее в лицо. Мина вскочила, лихорадочно отряхиваясь. Сегодня на улице сухо, тем не менее брюки, по-видимому, придется выбросить. Она с ужасом посмотрела на руки. Мужчина с собакой подскочил, натягивая поводок. — Простите, я думал, что привязал его к ножке стула… — Вам не за что извиняться, — холодно ответила Мина. — Просто я немного… боюсь собак. — Понимаю, Боссе ведь крупная собака… Но, клянусь, очень дружелюбная. Похоже, он просто влюбился в вас. Если попытаться взглянуть на это позитивно. — Взглянуть позитивно… — Мина выдавила из себя слабую улыбку. — Хорошо, я попытаюсь запомнить. Она села, а Боссе отправился на свое место. Пульс постепенно успокаивался. Все смотрели только на Мину, и она опустила глаза. Всего удобнее оставаться невидимой, вообще не занимать места. Только не здесь. Мина приехала сюда, чтобы слушать, наблюдать, учиться. На более тесное общение с группой она не могла решиться вот уже три года. Женщина в инвалидном кресле оглянулась на нее с сочувствием. Мина притворилась, что ничего не замечает. Боссе лег у ног хозяина большой головой на лапы, но влажные карие глаза, полные обиды, неотрывно смотрели на Мину. Его обманули, отвергли. В перерыве Мина держалась в стороне от остальных. Большинство, собравшись группами и группками, пили кофе, угощались печеньями и кексами, беседовали. Мина села в углу и достала мобильник. Никаких сообщений. Кликнула на игру «Кэнди краш», уровень 20. Она успела провести на этом уровне бессчетное множество часов, но это был лучший способ снять напряжение. При виде разноцветных леденцов, которые летали, подскакивали, стирались и снова появлялись, Мина буквально почувствовала, как расслабляется мозг. — Я тоже хочу извиниться за Боссе, — произнес вдруг слева женский голос, и Мина вздрогнула. — Он достался нам взрослым, поэтому и не удалось воспитать его так, как бы того хотелось. Мина посмотрела в улыбающееся лицо Женщины в инвалидном кресле, улыбнулась и положила телефон обратно в карман. Похоже, беседа ни о чем — это то, чего избежать не удастся, как ни старайся. Люди плохо понимают невербальные сигналы. Иногда Мина мечтала о мире, где всех с детства приучали бы мыть руки, носить маски и пластиковые перчатки и рекламные щиты со всех сторон призывали бы соблюдать дистанцию. — Вам и в самом деле не за что извиняться, — ответила Мина. — Ничего страшного не произошло. Она надеялась, что после этих слов Женщина в инвалидном кресле удалится восвояси, но та оставалась сидеть где сидела и разглядывать Мину улыбающимися глазами. Мужчина с собакой принес две чашки кофе, протянул одну Женщине в кресле и виновато посмотрел на Мину: — Простите, я ничего вам не взял. Вы ведь обычно не пьете… — Ничего, ничего, всё в порядке, — успокоила его Мина. Боссе любезно улегся под ногами, всем своим видом выражая готовность в любой момент снова наброситься на Мину с поцелуями. Она осторожно отодвинулась. — Он на поводке, — сказал Мужчина и занял стул рядом с Миной. Ей сразу захотелось уйти, чтобы больше ничего не слышать о них. Чтобы не знать, как его зовут, где и с кем он работает. Это сближение уже угрожало нарушением границ ее личного пространства. Они — чужие. Мина не испытывала ни малейшего желания откровенничать с чужими, разве что по работе. Тем более что таких контактов действительно можно было избежать. По правде говоря, Мина не видела никакого проку и в том, чтобы разговаривать с теми, кто был ей более или менее знаком. Хотя их список был совсем короткий. И становился все короче по мере того, как люди уставали от бесчисленных попыток вовлечь ее в общение. — Кеннет говорил, вы работаете в полиции, — сказала женщина. — Да. — Мина кивнула. Теперь угроза стала еще больше. Кеннет — она давно знала, как его зовут, но имя — это слишком личное, интимное. И еще она не хотела поднимать в беседах с чужими тему работы, это не вело ни к чему хорошему. Чертов Кеннет, теперь она будет думать о нем по имени… И они слышали, как она разговаривала с Юлией на тему расследования, что, конечно, тоже не предвещало добра. Больше такое не повторится, не должно повториться. Отныне эти две стороны ее жизни разделены запечатанными противопожарными дверями. Другого способа справиться с этим Мина просто не видела. Она оглядела зал. Когда же наконец начнется занятие? Ей ведь совсем не обязательно оставаться здесь до конца. Мина может уйти, когда хочет, таковы правила. Но тишина уже давила. Сама не зная зачем, Мина показала на инвалидное кресло: — Что с вами случилось? — Сколиоз, — деловито ответила женщина. — Да, он ведь… Кеннет говорил, теперь я что-то припоминаю… Снова стало тихо. Мина ерзала на стуле, все сильнее ощущая присутствие Боссе. Как будто тот незаметно подкрадывался к ней, сантиметр за сантиметром. Мина отодвинула стул — на достаточное, как ей показалось, расстояние, чтобы окутывающее собаку грязное облако ее не задело. Тишина накрыла их словно влажным одеялом. Мина подумывала было пересесть на другой стул. Поинтересоваться, в качестве извинения, новой татуировкой Девушки с дельфином. Но не находила в себе сил приблизиться к ее воспаленной руке. Мобильник заверещал, и Мина, вздохнув с облегчением, запустила руку в карман. Прочитала эсэмэску, подумала и быстро набрала ответ. Подняв глаза, встретила заинтересованные взгляды Кеннета и его супруги. Потом быстро поднялась и сняла куртку со спинки стула. — Извините, работа. Рада была увидеться. Мина кивнула женщине в инвалидном кресле. Проскользнула мимо разочарованного Боссе. У туалета остановилась, но в конце концов решила, что от мытья рук лучше воздержаться. Этот грязный закуток — точно не то место, где избавляются от бактерий. В машине есть влажные салфетки и спирт для рук. Этого должно хватить. * * * Кристер вздохнул. Еще несколько часов пялиться в экран — если б это еще имело хоть какой-то смысл… Он уже успел прокрутить весь имевшийся в его распоряжении материал — трое суток до того момента, когда Тува в последний раз вышла из этих дверей. Навстречу своей смерти, как выяснилось впоследствии. Но камера не зафиксировала ни черный фургон, ни злоумышленника в маске — ничего такого, что указывало бы на похищение. Кристер вообще не увидел ничего стоящего. Прихрамывающий мужчина все еще не давал ему покоя, но что с этим было делать? Сама по себе обеспокоенность в любом случае ничего не даст. Он ведь не маг, в конце концов. Пусть обращаются к Винсенту… Кристер закрыл файл видеонаблюдения и вздохнул. Следующий этап работы вдохновлял его еще меньше. Когда Агнес обнаружили мертвой, первым делом позвонили ее отцу Йесперу Сеси. Шарлотта Сеси, мать, умерла, когда Агнес была маленькой. Йеспер переехал в Арвику, где создал новую семью, как только Агнес достаточно выросла, чтобы зарабатывать на жизнь самостоятельно. Кристер считался лучшим в группе по части разговоров с родственниками жертв. Коллеги, похоже, не догадывались, что подобные поручения даются ему не легче, чем остальным. Очень может быть, что у любого другого из них это получилось бы лучше, чем у Кристера. Он, правда, мог успокоить человека в случае необходимости, но выражать соболезнования явно не было его коньком. Кристер слишком хорошо помнил свой первый разговор с отцом Агнес. Он ведь не всегда занимался расследованиями убийств, поэтому имел опыт самых разных разговоров. Одних охватывала паника уже при слове «полиция» — даже если звонили по поводу пропавшей кошки, которую обнаружили мертвой. (То, что хозяева животных принимают потерю любимцев так близко к сердцу, не переставало удивлять Кристера. Ведь если чему его и научила жизнь, так это тому, что рано или поздно животные уходят.) Другие сразу становились агрессивными и обвиняли Кристера в том, что он плохо делает свою работу. Как, к примеру, та пятидесятилетняя дама, чья сумка от «Микаэля Корша» была обнаружена в целости и сохранности, но якобы без мобильника. Когда чаша терпения Кристера переполнилась, он поинтересовался у дамы, с какого мобильника она ему звонит. Чем и вызвал ее раздражение. Люди, что с вами происходит, в самом деле? Конечно, звонки бывали разные. На некоторые шок был вполне понятной реакцией. Последние давались Кристеру тяжелее всего — осознание собственного бессилия, когда человеку на другом конце провода требовалась помощь. Проблема заключалась в том, что предугадать реакцию и соответственно подстраховаться было сложно. Но Йеспер Сеси принадлежал к особой категории собеседников. Выслушав известие о смерти дочери, он нисколько не потерял самообладания и оставался таким же вежливым и невозмутимым. Это могло быть следствием шоковой реакции, способом дистанцирования, помогающим лучше справиться с ситуацией, но только не в его случае. У Йеспера были новая жена и пятилетний сын в Арвике. Он почти не общался со стокгольмской дочерью, с тех пор как та повзрослела. Во время разговора с Кристером говорил об Агнес как о дальней родственнице, с которой виделся один раз на семейном обеде много лет тому назад. И эта реакция заставила Кристера внутренне содрогнуться. И вот теперь ему предстояло снова звонить Йесперу, чтобы напомнить о том, что у него и в самом деле была дочь, которая, возможно, не лишала себя жизни. Кроме того, у Кристера была масса вопросов, на которые, как он догадывался, Йеспер не имел ни малейшего желания отвечать. Черт… Но только сделав этот звонок, Кристер мог считать свой рабочий день законченным. А завтра будет следующий день, вряд ли лучше. Кристер встал из-за стола и открыл дверь в коридор. Большинство коллег в таких случаях закрывались, но Кристер делал с точностью до наоборот. Вид коридора и звуки оттуда укрепляли ощущение сопричастности остальному миру. Кабинет сразу казался как-то уютнее… во всяком случае, просторнее. Информацию о родственниках Агнес удалили с полицейских серверов, как только подозрения были окончательно сняты. По новому закону полиции разрешалось хранить персональные данные лишь в связи с мероприятиями по предупреждению преступлений, с чем самоубийство Агнес не имело ничего общего. До сих пор, во всяком случае. Если б кто спросил мнение Кристера насчет нового закона, он, пожалуй, крепко выругался бы. Что плохого в том, чтобы иметь под рукой полезную информацию? Кристер не мог взять в толк, откуда вдруг такая секретность. Если б кому-то понадобились четыре последние цифры его персонального номера, он продиктовал бы их, не сомневаясь ни секунды. К счастью, рабочий телефон Йеспера отыскался в «Гугле». Заодно Кристер кликнул на свежую статью в «Арвика нюхетер». Йеспер состоял в партии «Шведское будущее» — местном варианте норвежской «Партии прогресса», только еще более правом, и активно занимался политикой. Партия Йеспера стала известной после того, как выдвинула тезис о том, что тот, кто не платит налоги, не должен рассчитывать и на социальные пособия. Эту максиму сразу окрестили «иммигрантским вопросом». Кристер рассматривал фотографию на газетной странице. Отец Агнес, с редкими, зачесанными назад волосами и в голубом пиджаке, дополненном красным шейным платком, холодно улыбался. Он как будто находился на яхте в открытом море. Йеспер заседал в управлении коммуны в Арвике, и речь в статье шла о его планах на ближайший год. Кристеру подумалось, что такой охотно раздал бы своим подчиненным нарукавные повязки. Углубляться в материал не было сил. Кристер набрал номер коммуны и попал на коммутатор. После трех попыток его соединили с Йеспером, который ответил почти сразу. — Прекрати немедленно! — закричал он в ухо Кристеру. — Я же просил не звонить сюда! — Э… добрый день, — робко ответил Кристер. — Это Кристер Бенгтсон из стокгольмской полиции… — Простите. — Голос Йеспера изменился до неузнаваемости. — Еще раз прошу вас меня простить. Я думал, это моя бывшая жена. — Нет, это Кристер Бентгсон, как я уже сказал. Мы как-то разговаривали с вами, когда… — Я помню, — оборвал его Йеспер. — Такие звонки не забываются. С первых же слов Йеспера Кристера удивило, что тот не говорил на вермландском диалекте, как в прошлый раз. При том что Кристер только что прочел в статье, что Йеспер Сеси родился в Хальмстаде. Должно быть, Кристера подвела память, потому что говор, раздававшийся у него в ушах, был откровенно халландский. «Такие звонки не забываются…» — мысленно повторил Кристер. Он был готов поклясться, что Йеспер Сеси сделал все возможное, чтобы забыть их первый разговор. — Прошу прощения, что побеспокоил вас снова, — продолжал Кристер, — но у нас новая информация, касающаяся смерти Агнес. Теперь мы уже не так уверены, что это было самоубийство. Расследование снова открыто. Повисла угрожающая тишина.