– Вы правы, сходство есть, – говорю я. – Какой-то ублюдок убил девочку-подростка. Весьма прискорбно, но, как я уже сказала, такое происходит сплошь и рядом. – Хлоя, двадцатилетняя годовщина уже близко. Похищения и правда случаются постоянно – но не серийные убийства. У того, что они происходят здесь и сейчас, имеется причина. И вам она известна. – Ого, с каких это пор речь идет о серийных убийствах? Вы в своих выводах слишком далеко заходите. Есть только одно тело. Одно. Лэйси, насколько мы знаем, могла просто убежать из дому. Аарон смотрит на меня, в его глазах мелькает разочарованная искорка. Теперь его очередь понизить голос. – Мы с вами прекрасно знаем, что никуда Лэйси не убегала. Вздохнув, я устремляю взгляд поверх плеча Аарона и сквозь окно, наружу. Усиливается бриз, пряди мха развеваются на ветру. Я вижу, что небо стремительно меняется – из бледно-голубого, словно яйцо малиновки, делается разбухшим и серым; даже находясь внутри, я прекрасно чувствую надвигающуюся грозу. С фотографии с надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» на меня смотрит Лэйси; ее глаза нашли меня здесь, за столиком. Я не могу заставить себя встретить ее взгляд. – И что же, по-вашему, сейчас происходит? – спрашиваю, продолжая смотреть наружу, на деревья вдалеке. – Мой отец в тюрьме. Он – чудовище, с этим я не спорю, но ведь не призрак же во плоти. Он уже никому не способен причинить вред. – Я знаю. – Аарон кивает. – Само собой, это не он. Но я думаю, это кто-то, желающий им стать. Я вновь смотрю на него, прикусив губу изнутри. – Думаю, у нас появился подражатель. И готов биться об заклад, что к концу недели будет новая жертва. Глава 17 Любой серийный убийца оставляет что-то вроде подписи. Подобно имени в уголке картины или пасхалке, скрытой в сцене фильма, – ведь любой художник хочет обессмертить собственные творения. Чтобы о них помнили годы и годы спустя. И не всегда эта подпись делается кровью, как любят показывать в кино – вырезанные прямо на теле зашифрованные символы или отчлененные конечности, разбросанные по всему городу. Иногда это нечто очень простое – идеальный порядок на месте преступления или то, в какой позе тело лежит на полу. Одни и те же приемы слежки за жертвой, зафиксированные ни о чем не подозревающими случайными свидетелями, с ритуальной точностью раз за разом повторяющиеся процедуры – пока постепенно не проявляется определенная схема. Которая не слишком-то отличается от методичности, с которой исполняют свои повседневные дела обычные люди, как если бы не существовало иных способов заправлять постель или мыть посуду. Люди, как меня учили, управляются своими привычками, и то, как человек лишает другого жизни, говорит о нем очень и очень многое. Любое убийство так же уникально, как и отпечаток пальца. Вот только после отца не осталось ни тел, на которых он мог оставить отметки, ни мест преступления, чтобы сохранить его автографы, ни даже отпечатков пальцев, которые можно снять и проанализировать. Целый город задавался вопросом: можно ли обнаружить подпись художника, если нет холста? Ответ: нельзя. Отдел полиции Бро-Бриджа потратил все лето девяносто девятого года, прочесывая Луизиану в поисках ключа к личности преступника. Вслушивались в каждый шепоток, надеясь, что тот укажет на реального подозреваемого, искали скрытые подписи на несуществующих местах преступления. И, само собой, ничего не нашли. Шесть пропавших девочек – и ни единого свидетеля, который заметил бы подозрительного типа, ошивавшегося рядом с общественным бассейном, либо машину, медленно ползущую по ночным улицам в поисках жертвы. Ответ в конце концов обнаружила я. Двенадцатилетняя девочка, решившая поиграть с маминой косметикой и забравшаяся в глубины родительского шкафа в поисках косынки, чтобы завязать волосы. Вот там-то, взяв в руки деревянную шкатулку, я и увидела то, что никто другой не мог увидеть. Отец не оставлял улики – он забирал их себе. * * * – Даже если это спасет чью-то жизнь, Хлоя? Я разглядывала капающий с шеи шерифа Дули пот. Он же смотрел на меня так пристально, как никто до сих пор не смотрел. На меня и на шкатулку, которую я сжимала в руках. – Если ты отдашь мне шкатулку, то сможешь спасти жизнь. Подумай об этом. Представь себе, что кто-то мог бы спасти жизнь Лине, но не стал, потому что не хотел неприятностей. Я опустила взгляд на колени и чуть кивнула. Потом быстро, чтобы не передумать, вытянула руки перед собой. Шериф охватил мои ладони своими – на них были резиновые перчатки, скользкие, но теплые на ощупь, – потом осторожно забрал у меня шкатулку. Вгляделся в крышку, подцепил ее пальцами и приподнял – кабинет заполнила звякающая мелодия. Чтобы не видеть, что написано у него на лице, я сосредоточилась на балерине, медленно описывающей идеальные круги. – Там украшения, – сказала я, не отводя глаз от танцующей девочки. В том, как она кружилась в своей выцветшей розовой юбочке, воздев руки над головой, было нечто завораживающее. Она напомнила мне Лину, ее пируэт во время фестиваля. – Я вижу. Ты знаешь, чьи они? Я кивнула. Я знала, что ему нужен более подробный ответ, но не могла заставить себя его произнести. Во всяком случае, по собственной воле. – Чьи это украшения, Хлоя? Я услышала, как из груди мамы рядом со мной вырвался всхлип, и кинула взгляд в ее сторону. Она зажимала себе рот рукой, голова ее дергалась. Мама уже видела, что находится внутри шкатулки, я ей дома показала. Я надеялась услышать от нее какое-то объяснение, отличное от того, что уже начало тогда оформляться в моей собственной голове. Того единственного, которое действительно что-то объясняло. Но у нее не нашлось что сказать. – Хлоя? Я снова посмотрела на шерифа. – Колечко для пупка – это Лины. Вон там, в самой середине. Шериф достал из шкатулки маленького серебряного светлячка. Проведя не одну неделю во мраке, тот казался сейчас мертвым. Там не было солнца, чтобы заставить его светиться. – Откуда ты знаешь? – Я видела его у Лины на фестивале. Она мне показывала. Он кивнул и опустил светлячка обратно в шкатулку. – А остальные? – Вон то жемчужное ожерелье я знаю, – произнесла мама, всхлипывая. Шериф глянул на нее, снова полез в шкатулку и достал нитку с нанизанными жемчужинами – крупными, розовыми; на концах нитки ленточки, чтобы завязывать. – Это Робин Макгилл. Я… я его на ней видела. Как-то в церкви, в воскресенье. Я еще сказала ей, что оно очень необычное. Ричард был там со мной. Он его тоже видел. Шериф вздохнул и положил ожерелье обратно. В течение последующего часа удалось идентифицировать и остальные украшения – бриллиантовые сережки Маргарет Уокер, серебряный браслет Керри Холлис, кольцо с сапфиром Джилл Стивенсон, серьги из белого золота Сьюзен Харди. Следов ДНК на них не было – все украшения оказались тщательно протертыми, как и сама шкатулка, – но родители девочек смогли все подтвердить. Это были подарки – на окончание восьмого класса, по случаю конфирмации, ко дню рождения. Предметы, назначением которых было отмечать вехи жизненного пути дочерей, вместо этого навеки остались памятниками их безвременной смерти. – Ты нам помогла, Хлоя. Спасибо тебе. Я лишь кивнула – позвякивающий ритм ввел меня в какой-то расслабленный ступор. Шериф Дули захлопнул крышку, и я вскинула голову – чары исчезли. Он снова пристально смотрел на меня, держа одну руку на закрытой теперь шкатулке. – Ты когда-нибудь видела своего отца рядом с Линой Родс или другими пропавшими девочками? – Да, – сказала я, и в памяти у меня вспыхнула картинка с фестиваля. Как он на нее смотрит, на ее высокий, гладкий живот. Как резко опускает голову, обнаружив, что его заметили. – Я видела, как он смотрел на нее на фестивале раков. Как раз когда она мне светлячка показала. – И что именно он делал? – Просто… глазел. Она задрала блузку вверх. Потом увидела, что он смотрит, и помахала ему. Мама неодобрительно хмыкнула и покачала головой. – Пока вы не ушли, больше ты ничего рассказать нам про отца не хочешь? Что-то такое, что нам следовало бы знать? Я выдохнула и покрепче охватила себя обеими руками. В кабинете было жарко, но меня вдруг пробрал озноб. – Я его однажды с лопатой видела, – сказала я, избегая встречаться взглядом с мамой. Она про это еще не знала. – Он шел к дому через двор, с болот возвращался. Все замолкли, новое откровение повисло в воздухе, подобно густому утреннему туману. – А сама ты где была? – У себя в спальне. Мне не спалось, а прямо под окном у меня скамейка, я там читать люблю. Простите, что я раньше ничего не сказала. Я… я не знала… – Конечно же, не знала, радость моя, – сказал шериф Дули. – Откуда тебе было знать? Ты и так уже сделала больше чем достаточно. * * * По всему дому прокатывается раскат грома, и висящие ножками вверх внутри винного шкафчика бокалы начинают дребезжать, словно кто-то зубами стучит. На подходе еще одна летняя гроза. В воздухе я ощущаю электричество, на губах привкус дождя. – Хло, ты меня слышала? Я поднимаю взгляд от бокала, наполовину наполненного каберне. Воспоминание о кабинете шерифа Дули медленно тает, и я вижу рядом с кухонной стойкой Патрика – рукава закатаны, в одной руке большой нож. Сегодня днем он вернулся со своей конференции раньше, чем ожидалось. Приехав домой из офиса, я застала его на кухне пританцовывающим под Луи Армстронга; на нем был мой фартук, а стол завален ингредиентами для ужина. Вспомнив эту картину, я улыбаюсь. – Извини, нет. Что ты такое сказал? – Я сказал, что ты и так уже сделала более чем достаточно. Я покрепче сжимаю ножку бокала, рискуя, что тонкое стекло треснет прямо под пальцами. И копаюсь в мозгу, пытаясь сообразить, о чем мы с ним только что разговаривали. Последние дни я блуждаю в собственных мыслях, погружена в воспоминания. Особенно пока Патрика не было и я оставалась дома одна, чувство было такое, словно я опять живу в прошлом. Когда с губ Патрика слетают какие-то слова, я даже не знаю, действительно ли он их произносит или это мое воображение извлекает их из чуланов памяти и вкладывает ему в рот, чтобы он выплюнул их мне обратно. Я тоже открываю рот, собираясь заговорить, но Патрик меня опережает. – Полицейские не имели никакого права заявляться к тебе прямо в офис, – продолжает он, не отводя взгляда от разделочной доски. Быстрыми плавными движениями шинкует морковь, потом сдвигает ее ближе к краю и принимается за помидоры. – Слава богу, у тебя в это время еще не было посетителей. Твоей репутации такое еще как могло навредить! – Это да, – отвечаю я. Вспомнила. Мы говорили про Лэйси Деклер и про детектива Томаса с Дойлом, допрашивавших меня прямо на работе. Мне показалось, ему следует об этом рассказать, на случай если о том, где в последний раз видели Лэйси, объявят по новостям. – С другой стороны, все-таки я последней видела ее в живых. – Может статься, она и сейчас жива, – говорит Патрик. – Тело не нашли. Уже целая неделя прошла.