Я беру телефон, даю ему еще немного повибрировать в ладони, потом провожу пальцем по экрану и подношу к уху. Прокашливаюсь и говорю: – Доктор Дэвис слушает. – Здравствуйте, доктор Дэвис, это детектив Майкл Томас. Мы в понедельник беседовали у вас в офисе насчет исчезновения Лэйси Деклер. – Да, – говорю я, бросая взгляд на Патрика. Он тоже взял телефон и проверяет сейчас почту. – Я вас помню. Чем могу быть полезна? – Тело Лэйси обнаружено сегодня утром в переулке за вашим офисом. Прошу прощения, что сообщаю подобное по телефону. Я резко вздыхаю, инстинктивно прикрыв рукой рот. Патрик смотрит на меня, опускает телефон. Я молча отрицательно трясу головой, по моим щекам текут слезы. – Нужно, чтобы вы подъехали в морг и взглянули на тело. – Но… – Я не уверена, что правильно его поняла. – Прошу прощения, детектив, я ведь Лэйси всего один раз в жизни видела. Вы наверняка предпочли бы, чтобы ее опознала собственная мать? Я с ней и знакома-то толком не была… – Тело уже опознано, – перебивает он. – Поскольку ее обнаружили у самого вашего офиса, а мать видела ее, только когда подвозила туда, на данной стадии разумно предположить, что вы последняя застали Лэйси живой. Мы бы хотели, чтобы вы взглянули на нее и сказали нам, изменилось ли что-нибудь с момента приема у вас. Может статься, что-то не на месте… Я выдыхаю, перевожу ладонь ото рта на лоб. Кажется, в комнате делается жарче, а дождь снаружи – громче. – Я правда не знаю, будет ли от меня какой-то прок. Мы всего час вместе провели. Я даже толком не помню, во что она была одета. – Полезной может оказаться любая мелочь, – говорит детектив. – Может быть, вы что-то вспомните, когда ее увидите… Чем быстрее вы приедете, тем лучше. Я киваю в знак согласия, кладу телефон и снова валюсь в постель. – Лэйси мертва, – сообщаю не столько даже Патрику, сколько самой себе. – Ее нашли рядом с моим офисом. Ее убили прямо у моего офиса. Я, наверное, еще у себя была… – Я уже понял, о чем речь, – говорит он, облокачиваясь на спинку кровати. Его рука нащупывает под одеялом мою, наши пальцы сплетаются. – Ты ничего не могла поделать, Хлоя. Ничего. Откуда тебе было знать? Я снова вспоминаю отца, лопату у него на плече. Темный силуэт, медленно пробирающийся через двор. Словно торопиться ему совершенно некуда. И я наверху, скрючившись на своей скамейке с фонариком для чтения в руке, гляжу в окно. И вижу все, но при этом понятия не имею, что именно. Простите, что я раньше ничего не сказала. Я… я не знала… Не говорила ли мне Лэйси что-то, что могло бы спасти ей жизнь? Не видела ли я в тот день чего-то подозрительного, какого-нибудь незнакомца рядом с офисом – видела, но не заметила? Как в тот раз? В голове эхом разносятся слова Аарона. Может оказаться, что он знает и вас. Наблюдает за вами. – Мне нужно ехать, – говорю я, выпускаю руку Патрика и свешиваю ноги с кровати. Без одеяла я ощущаю себя беззащитной; нагота перестала быть той же могучей, чувственной силой, что какие-то несколько минут назад. Теперь от нее пахнет уязвимостью и стыдом. Чувствуя на себе взгляд Патрика, я быстро пересекаю спальню, открываю дверь в ванную, шагаю во мрак и закрываю ее за собой. Глава 19 – Причиной смерти явилось удушение. Я стою над телом Лэйси, ее белое лицо отливает ледяной голубизной. Слева от меня – дознаватель с блокнотом, справа, очень близко, – детектив Томас. Я не знаю, что сказать, поэтому ничего не говорю; взгляд мой прыгает по телу девочки, которую я почти и не знала. Девочки, вошедшей ко мне в кабинет неделю назад, чтобы поделиться своими проблемами. Которые, как она надеялась, я помогу ей решить. – Это видно по синякам на шее. – Дознаватель указывает на них карандашом. – Отпечатки пальцев совершенно отчетливые. Размер и расстояние между ними то же, что и у Обри. Лигатуры, то есть следы от веревок на запястьях и лодыжках, тоже аналогичные. Я гляжу на дознавателя и сглатываю комок. – Так вы, значит, считаете, тут есть связь? Это один и тот же человек? – Об этом мы поговорим в другой раз, – обрывает меня детектив Томас. – Сейчас нас интересует только Лэйси. Как я уже сказал, ее нашли в переулке за вашим офисом. Вы туда когда-нибудь заглядываете? – Нет, – отвечаю я, глядя на тело перед собой. Светлые волосы намокли от дождя и липнут к коже, словно паутина. Бледная кожа каким-то образом сделалась еще белей, сделав заметней коллекцию шрамов – тонких алых порезов, разбросанных по груди, рукам, ногам. – Нет. А если и заглядываю, то крайне редко. По большому счету, им только мусоровоз пользуется, у нас бак с той стороны. Все остальные паркуются спереди. Детектив кивает, шумно выдыхает воздух. Какое-то время мы молчим – он дает мне возможность приглядеться, проникнуться мрачным зрелищем. Я вдруг осознаю, что, хотя вся моя жизнь неразрывно связана со смертями, собственно мертвое тело вижу впервые. Впервые гляжу в мертвые глаза. Предполагается, что я должна сейчас вспоминать лицо Лэйси, как она тогда выглядела в моем кабинете, выглядела до всего этого, – но в голове у меня совершенная пустота. Я не в состоянии вызвать в памяти другую Лэйси, с розовой кожей, дергающимися пальцами, полными слез глазами, как она лежит у меня на кожаной кушетке и рассказывает про своего отца. Я вижу только эту Лэйси. Мертвую Лэйси. Лэйси, в которую чужие люди тычут пальцами на столе у патологоанатома. – Вы замечаете какие-нибудь отличия? – спрашивает Томас в конце концов, чтобы хоть что-то происходило. – Одежда вся на месте? – Честное слово, не знаю, – откликаюсь я, вглядываясь в тело. На Лэйси черная футболка, линялые джинсовые шорты, грязные, разрисованные сбоку кеды. Я пытаюсь представить себе, как она сидит на уроке и от скуки что-то чертит шариковой ручкой на собственной обуви. Пытаюсь, но не могу. – Я ведь уже сказала, что не присматривалась, во что она одета. – Это ничего, – говорит он. – Ничего страшного. Просто попытайтесь еще. Торопиться не нужно. Я киваю и думаю – а Лина что, так же выглядела спустя неделю после смерти? Лежа где-нибудь в поле или в могилке? Пока с нее не слезла кожа, пока не разложилась одежда. Так же, как Лэйси? Бледная и разбухшая от влажной жары? – Она вам про это рассказывала? – Детектив Томас указывает глазами на ее руки, на тоненькие шрамы на коже. Я снова киваю. – Немного. – А про это? Теперь он смотрит на большой шрам на запястье – толстую, мясистую фиолетовую молнию, привлекшую тогда мое внимание. – Нет, – качаю я головой, – до этого мы не добрались. – Вот же хрень позорная, – ругается он негромко. – Слишком она юная была, чтобы так мучиться. – Да, – киваю я в третий раз. – Да, слишком. Какое-то время мы все трое молчим, нам нужно время для скорби – не только по безвременной смерти девочки, но и по ее жизни. – А вы раньше этот переулок проверяли? – спрашиваю я наконец. – Ну, то есть когда только узнали о ее исчезновении. Томас смотрит на меня, и я вижу в его глазах вспышку раздражения. В том обстоятельстве, что тело девочки обнаружили в нескольких шагах от места, где ее в последний раз видели, а ушла на это целая неделя, хорошего мало, и он это знает. – Да, – наконец произносит детектив, громко вздохнув. – Да, проверяли. Или как-то ухитрились ее не заметить, или она оказалась там уже потом. Ее убили где-то еще, а потом подкинули. – Там места всего ничего, – говорю я. – Переулок очень узкий. Бак его чуть ли не весь занимает. Если вы там проверяли, не могу поверить, что ее не заметили. Там и спрятаться-то толком негде… – Откуда вы все это знаете, если никогда туда не заглядывали? – Видела из приемной. Оттуда в переулок выходит окно. Какое-то время Томас вглядывается в меня, и я понимаю, что он прикидывает сейчас, не удалось ли поймать меня на лжи. – Вид, прямо скажем, так себе, – добавляю я, пытаясь улыбнуться. Он кивает – то ли удовлетворился моим ответом, то ли отложил проверку на потом. – Они-то ее и нашли. Мусорщики. Ее засунули за бак. Когда они его подняли, чтобы опорожнить, тело выпало. – В таком случае тело наверняка подбросили, – говорит дознаватель, дотрагиваясь снизу до ее рук. – Вот это – трупные пятна. Их расположение показывает, что она умерла, лежа на спине. Не сидя. И не засунутой куда-то. К желудку подкатывает волна тошноты; я пытаюсь закатить глаза, чтобы не смотреть больше на ее тело, не разглядывать раны, но у меня не выходит. Она в синяках; кожа там, где, как я понимаю, под воздействием силы тяжести застоялась кровь, сделалась мраморной. Дознаватель упоминал лигатуры, и мои глаза пробегают вдоль ее рук, от плеч и до кончиков пальцев. – Что вы еще выяснили? – спрашиваю я. – Она была под действием снотворного, – отвечает он. – В волосах обнаружены следы большой дозы диазепама. – Диазепама. Это ведь «Валиум»? – спрашивает детектив Томас. Я киваю. – Лэйси принимала лекарства от панических атак? Или от депрессии? – Нет. – Я качаю головой. – Нет, хотя я ей выписала рецепт. Но она еще не начала ничего пить. – Судя по анализам, лекарство было принято около недели назад, – добавляет дознаватель. – Примерно тогда же наступила и смерть. После этого нового откровения детектив Томас вперяет в дознавателя взгляд, и я чувствую повисшую вдруг в воздухе дрожь нетерпения. – Как скоро будут полные результаты вскрытия? Тот смотрит на детектива, потом на меня. – Чем быстрее мы сможем начать, тем раньше вы их и получите. Теперь уже оба смотрят на меня; в их глазах – намек, что пользы от меня не оказалось никакой. Но я никак не могу оторвать взгляд от руки Лэйси. От испещривших кожу крошечных порезов, от лигатур на запястье, от зигзагообразного фиолетового шрама, пересекающего вены. – Доктор Дэвис, не сочтите за грубость, но я вас сюда не поболтать пригласил, – говорит детектив Томас. – Если вам больше нечего вспомнить, можете идти. Я качаю головой, сверлю взглядом запястье. – Нет, кое-что я припоминаю. – Прослеживаю глазами траекторию бритвы, оставившей столь корявую отметку. Крови, наверное, было море. – Что-то, что я видела в тот день у Лэйси. И чего сейчас нет.