На пороге стоит Берт Родс. Глава 24 Кажется, мы разглядываем друг друга целую вечность, и каждый бросает другому беззвучный вызов – ну, говори же! Но даже будь у меня что сказать, ничего не вышло бы. Мои губы словно примерзли к зубам, а ужас оттого, что я вижу Берта Родса во плоти, лишил меня способности двигаться. Я не могу ни шевельнуться, ни заговорить. Только таращиться. От его глаз мой взгляд перескакивает на ладони, мозолистые и грязные. И очень большие. Я легко воображаю себе, как они без труда охватывают мою шею и сжимают – сперва ласково, но давление увеличивается с каждой попыткой вдохнуть. Я царапаю его руки ногтями, мои вылезающие из орбит глаза вглядываются в его, пытаясь отыскать во мраке хоть какой-то проблеск жизни. На его потрескавшихся губах змеится ухмылка. Детектив Томас найдет у меня на шее синяки в форме отпечатков пальцев. Берт Родс прокашливается: – Патрик Бриггс здесь проживает? Я таращусь на него еще секунду-другую, несколько раз моргаю, словно мозг пытается таким образом стряхнуть оцепенение. Я все верно расслышала – ему нужен Патрик? Когда я так и не отвечаю, он заговаривает снова: – Где-то с полчаса назад нам позвонил Патрик Бриггс и попросил установить охранную систему по этому адресу. – Он смотрит на бланк заказа, потом бросает взгляд на табличку с названием улицы у себя за спиной, словно пытаясь убедиться, что не заблудился. – Сказал, нужно срочно. Я смотрю ему через плечо на припаркованную на подъездной дорожке машину, на боку у нее логотип «Охранных систем». Похоже, Патрик позвонил прямо из машины – очень мило с его стороны, и намерения у него были самые лучшие, вот только в результате они привели ко мне Берта Родса. Патрик понятия не имел, какому риску меня сейчас подвергает. Я снова смотрю на человека из собственного прошлого, который переминается с ноги на ногу у меня на пороге, вежливо ожидая приглашения войти. Я постепенно начинаю понимать. Он не узнает меня. Не знает, кто я. Тут я наконец замечаю, что дышу очень часто; моя грудь резко вздымается с каждым отчаянным вдохом. Похоже, Берт замечает это одновременно со мной и глядит на меня с подозрением. Его любопытство вполне закономерно: отчего бы это одно его присутствие вызывает у совершенно незнакомого человека гипервентиляцию? Мне необходимо успокоиться. Хлоя, дыши нормально. Ради меня. Попробуй вдохнуть носом. Представив, что мама рядом, я крепко сжимаю губы и втягиваю воздух через ноздри, пока грудная клетка не заполнится. Теперь выдыхай через рот. Поджав губы, я медленно выпускаю воздух наружу и чувствую, что пульс начинает замедляться. Я сжимаю кулаки, чтобы руки не тряслись. – Да, – отвечаю наконец, отступаю в сторону и жестом приглашаю его войти. Его нога переступает порог моего дома, моей крепости. Моего священного места и убежища, старательно обустроенного, чтобы излучать ощущение нормальности и уверенности в себе – но иллюзия тут же разлетается в клочья, как только внутри оказывается некто из моего прошлого. Даже атмосфера в доме мгновенно меняется, от мельтешения молекул воздуха у меня волоски на руках дыбом встают. Когда Берт стоит совсем рядом, чуть ли не касаясь моего лица, он кажется даже крупней, чем мне помнится, – притом что последний раз я оказывалась с ним в одной комнате, когда мне было всего двенадцать. Но он-то этого не знает. Даже не подозревает, что я – двенадцатилетняя девочка, плоть от плоти того, кто убил его дочь. Что это я закричала, когда брошенный им камень разбил окно в комнате моей мамы. Что это я спряталась под кровать, когда он объявился у нас на крыльце, распространяя вонь от виски, пота и слез. Берт не подозревает, что у нас общая история. И теперь, когда он у меня дома, я прикидываю, не удастся ли это обернуть в свою пользу. Родс проходит еще дальше в дом и принимается оглядываться; его глаза внимательно изучают коридор, примыкающую к нему гостиную, кухню и ведущую на второй этаж лестницу. Сделав несколько шагов, он заглядывает в каждую из комнат и сам себе кивает. Внезапно меня окатывает волной ужаса. А если он все-таки меня узнал? Если хочет сейчас убедиться, что я одна? – Муж наверху, – говорю я поспешно, стреляя глазами в сторону лестницы. В спальне, где-то в шкафу, Патрик хранит пистолет на случай визита грабителей. Я копаюсь в памяти, пытаясь вспомнить, где же именно. Может, получится сочинить повод, чтобы сбегать наверх и на всякий случай прихватить оружие… – Он работает удаленно, сейчас на телефоне, но если что-то нужно, я могу у него спросить. Берт щурится на меня, потом чуть облизывает губы и с улыбкой отрицательно покачивает головой, отчего у меня возникает отчетливое ощущение, будто он издевается. Будто знает, что я все вру насчет Патрика и что дома совершенно одна. Он снова подходит ко мне и трет руками о штаны, как если б у него вспотели ладони. Я начинаю паниковать и думаю уже, не кинуться ли наружу, но он обходит меня и дважды стучит пальцем по двери. – Это ни к чему, я просто проверяю входы. Дверей две, передняя и задняя. Но и окон много, так что я рекомендовал бы датчики на стеклах. Наверху тоже проверить? – Нет, – поспешно отвечаю я. – Нет, главное – чтобы внизу. Насчет всего этого вы… вы совершенно правы. Спасибо. – Камеры нужны? – Что? – Камеры, – повторяет Берт. – Маленькие такие, мы их можем по всему дому поставить, и у вас будет доступ к видео через телефон… – Да, – говорю я быстро, не успев подумать. – Да, конечно. Камеры – это хорошо. – Вот и отлично. – Он кивает. Что-то царапает на бланке заказа и протягивает его мне. – Вот тут, внизу, имя и роспись, а я пока схожу за инструментом. Я беру бланк, а Берт выходит наружу и направляется к машине. Ясное дело, имя я написать не могу. Настоящее имя. Само собой, он его узнает. Так что я пишу на бланке «Элизабет Бриггс» – мое второе имя с фамилией Патрика – и, когда Родс снова входит, вручаю ему бланк. Пока он изучает мою подпись, я направляюсь к дивану. – Спасибо, что оперативно приехали, – говорю я, захлопываю ноутбук и сую телефон в задний карман. – Мы вас так скоро не ждали. – «Заботимся о вас круглосуточно», – цитирует Родс слоган с веб-сайта. Потом начинает обходить первый этаж, приклеивая датчики к каждому стеклу. Меня вдруг охватывает тревога при мысли, что он будет знать, куда здесь не следует лезть, чтобы сработала сигнализация; с него станется пропустить одно из стекол и тщательно запомнить то окно, через которое потом можно будет попасть внутрь. Может, он именно так и выбирает жертвы – может, он и Обри с Лэйси взял на заметку, когда у них дома сигнализацию ставил. Заходил к ним в спальни, в шкафчики с бельем заглядывал. Изучил все их привычки. Я молчу, а он бродит по дому, сует нос в каждый угол, прощупывает все щели. Потом, кряхтя, взбирается на складную лесенку и втыкает в углу гостиной маленькую круглую камеру. Я смотрю на нее, а крошечный глазок – на меня. – Вы – владелец компании? – спрашиваю я в конце концов. – Нет, – отвечает Родс. Я жду, чтобы он еще что-нибудь добавил, но Берт молчит. Я решаю не отступать. – Давно этим занимаетесь? Он слезает с лесенки, смотрит на меня и уже открывает рот, чтобы что-то сказать. Однако, передумав, направляется к двери, достает из сумки с инструментом дрель и прикручивает рядом с входом панель управления. Коридор заполняет шум дрели, я гляжу ему в затылок, потом делаю еще попытку: – Вы местный? Из Батон-Ружа? Жужжание прекращается, и я вижу, как у него напряглись плечи. Он не поворачивается, но теперь комнату заполняет уже звук его голоса: – Думаешь, Хлоя, я тебя не узнал? Я застываю на месте, лишившись слов. Просто гляжу ему в затылок, пока он наконец не оборачивается, медленно-медленно. – Сразу же узнал, стоило тебе дверь открыть. – Прошу прощения, – выдавливаю я из себя. – Не понимаю, о чем вы сейчас. – Все ты понимаешь, – говорит Берт, делая шаг в мою сторону. В руке он по-прежнему сжимает дрель. – Ты – Хлоя Дэвис. Твой жених, когда звонил, назвал мне твое имя. Сказал, что сам едет в Лафайетт, но ты будешь дома. Я таращу на него глаза, постепенно осознавая сказанное. Он знает, кто я. Знал с самого начала. И еще знал, что я дома одна. Родс делает еще шаг. – А написанное тобой на бланке чужое имя означает, что и ты меня узнала, так что я плохо понимаю, в какие игры ты тут пытаешься играть с этими своими вопросами. Телефон жжет мне кожу сквозь карман. Я могу достать его, набрать 911. Но Берт сейчас прямо передо мной, и я боюсь, что одно лишь мое движение – и он на меня кинется. – Хочешь знать, как я оказался в Батон-Руже? – спрашивает он. Постепенно заводясь – я вижу это по румянцу на лице, по потемневшим глазам. На языке у него лопаются пузырьки слюны. – Я, Хлоя, здесь уже давно. После развода с Аннабель мне требовалась перемена мест. Чтобы начать все заново. Там я чувствовал себя словно во мраке, поэтому собрал барахлишко да и убрался на хрен из города и от всех воспоминаний тоже. Какое-то время все было ничего, пока несколько лет назад я не раскрыл воскресную газету – и кого, по-твоему, я там увидел? Берт делает паузу, его губы кривятся в усмешке. – Да это ты на меня оттуда таращилась, – говорит он, тыча дрелью в мою сторону. – А под фото – веселенькая надпись насчет избавления от полученной в детстве травмы или еще какой-то подобной хрени. Прямо здесь, в Батон-Руже. Я помню эту статью – интервью, которое согласилась дать газете, когда начала работать в больнице Батон-Ружа. Мне показалось, что статья может сделаться чем-то вроде искупления. Возможностью переопределить себя, начать с новой страницы. Конечно же, ничем подобным она не стала. Просто очередная спекуляция на теме отца, прославление насилия под маской респектабельной журналистики. – Я прочитал ту статейку, – продолжает Берт. – До последнего говенного словечка. И знаешь что? Она меня только заново взбесила. Все эти твои оправдания собственного папаши, и как ты его делишками пользуешься, чтобы собственную карьеру продвигать… А потом еще и про мамашу прочитал, как она, после всего того, что натворила, нашла-таки лазейку. Чтобы не нужно было с самой собой мириться. Под грузом его слов я молчу, осознавая, с какой беспримесной ненавистью он на меня сейчас взирает. Его руки сжимают дрель с такой силой, что побелевшие костяшки пальцев, кажется, вот-вот прорвут кожу. – Мне от всего вашего семейства блевать уже охота, – говорит Родс. – А я, куда ни двинусь, только на вас и натыкаюсь. – Я никогда не оправдывала отца, – возражаю я. – И ничем не пыталась воспользоваться. Тому, что он сделал, нет прощения, никакого. Это меня тошнит. – Ах, вот оно как? Тошнит, значит? – вопрошает он, склонив набок голову. – Скажи-ка на милость, от собственной практики тебя тоже тошнит? От миленького офиса в центре? От шестизначной суммы в налоговой декларации? От сраного двухэтажного домика в Гарденс и женишка словно с картинки? От этого всего тебя ненароком не тошнит? Я сглатываю комок. Берта Родса я недооценила. Впускать его в дом было ошибкой. Изображать из себя детектива и допрашивать его – тоже. Он не просто меня знает – он обо мне все знает. Он искал обо мне информацию точно так же, как и я о нем, – но куда дольше. Он знает про мою практику, про мой офис. Может статься, знает даже, что Лэйси была моей пациенткой, а сам он таился рядом в засаде в тот день, когда она вышла наружу, чтобы исчезнуть… – А теперь ответь мне, – рычит он, – честно ли это, что дочка Дика Дэвиса выросла и живет идеальной жизнью, а моя гниет неизвестно где – там, где этот ублюдок ее бросил? – Я не живу идеальной жизнью, – обрываю его я. Меня вдруг тоже охватывает бешенство. – Вы и представления не имеете, через что мне довелось пройти, как меня всю перекорежило тем, что сделал отец! – Через что тебе довелось пройти? – орет он, снова тыча в меня дрелью. – Хочешь мне рассказать, через что тебе довелось пройти? Как тебя перекорежило? А моя дочь? Ей через что довелось пройти? – Лина была моей подругой. Она мне подругой была, мистер Родс! Не вы один тем летом кого-то потеряли! Выражение его лица слегка меняется – взгляд делается чуть мягче, лоб чуть глаже, – и он вдруг глядит на меня так, будто мне снова двенадцать. Может, оттого, что я обратилась к нему «мистер Родс», точно так же, как когда мама познакомила нас с ним однажды вечером: я вломилась домой после лагеря, вся в грязи, в поту и еще в недоумении от того, что кто-то незнакомый стоит с ней совсем рядом. Или от того, что я ее – Лину – назвала по имени. Он, наверное, уже очень давно не слышал его произнесенным вслух, сладкого, словно древесный сок от кусочка коры на языке. Пытаясь воспользоваться этой мгновенной переменой настроения, я решаю продолжить. – И мне очень жаль, что с вашей дочерью так случилось, – говорю, отступая на шажок, чтобы увеличить между нами расстояние. – Честное слово, жаль. Я про нее каждый день вспоминаю. Вздохнув, Берт опускает дрель. Поворачивается в сторону и смотрит куда-то сквозь жалюзи – очень, очень далеко.