– Я так и думала. Разочарование в ее голосе, несмотря на все прошедшие годы, вполне ощутимо. Я-то понимаю, каково это: все время подозревать, не в силах ни о чем забыть. И одновременно не желая себе признаться, что все еще надеешься – настанет тот день, когда ты узнаешь правду. Все поймешь. И в конце концов окажется, что ожидание того стоило. Я вдруг чувствую, как сильно меня тянет к этой практически незнакомой женщине. Я понимаю, что между нами есть связь. Такая же, как между мной и мамой. Мы с ней любим одного человека, одно чудовище. Я подхожу к кушетке, присаживаюсь на самый краешек. Накрываю ладонь Дианы своей. – Спасибо, что нашли возможность с нами поговорить, – говорю я, чуть сжимая пальцы. – Знаю, вам было нелегко. Она кивает, опускает взгляд на мою руку. Голова ее медленно отклоняется вбок, словно она что-то внимательно изучает. Потом вдруг разворачивает ладонь, хватает мою, притягивает ближе. – Откуда это у вас? Я тоже смотрю вниз и вижу, что на пальце у меня блестит кольцо, фамильная драгоценность Патрика. Меня охватывает паника, а она подносит мою ладонь прямо к глазам, вглядывается. – Откуда у вас это кольцо? – спрашивает она снова, теперь уже глядя мне прямо в глаза. – Это – кольцо Софи! – Ч-ч-что? – с трудом выдавливаю я, пытаясь забрать у нее руку. Но она держит цепко и не собирается отпускать. – Прошу прощения, что значит – кольцо Софи? – Это кольцо моей дочери, – повторяет она снова, уже громче, снова буравя его взглядом. Овальный бриллиант, окруженный камешками помельче, дымчатое золото 583-й пробы, на моем тощем костлявом пальце оно слегка болтается. – Кольцо у нас в семье с незапамятных пор. Мне его подарили на обручение, а когда Софи исполнилось тринадцать, я отдала его ей. Она его не снимала. Оно было на ней, когда… – Диана смотрит на меня, в ужасе вытаращив глаза. – Когда она исчезла. Я вырываю у нее свою руку и встаю. – Прошу прощения, нам пора идти. – Прохожу мимо Аарона, распахиваю раму с сеткой от насекомых. – Аарон, за мной. – Кто вы такие? – кричит женщина нам в спину, от потрясения не в силах подняться с кушетки. – Кто вы такие? Я выбегаю наружу, слетаю вниз по крыльцу. Голова кружится, я словно пьяная. Как же это я кольцо-то забыла снять? Как можно было забыть? Подбежав к машине, я дергаю ручку дверцы. Она не поддается. Машина заперта. – Аарон! – кричу я. Звучит глуховато, словно горло мне сдавили невидимые руки. – Аарон, откройте машину! – КТО ВЫ ТАКИЕ? – кричит женщина сзади. Я слышу, что она уже вскочила с кушетки и бежит через дом. Открывается и тут же захлопывается рама, но я даже не успеваю обернуться – слышен щелчок, машина открыта. Я снова хватаю за ручку, распахиваю дверцу и прыгаю внутрь. Следом запрыгивает на водительское сиденье Аарон, заводит двигатель. – ГДЕ МОЯ ДОЧЬ? Машина дергается вперед, разворачивается и катит обратно вдоль дорожки. В зеркале я вижу сзади поднятую нами тучу пыли и бегущую следом мать Патрика, с каждой секундой она все дальше от нас. – ГДЕ МОЯ ДОЧЬ? УМОЛЯЮ, СКАЖИТЕ МНЕ! Она несется за нами, размахивая руками, потом вдруг падает на колени, охватывает ладонями голову и разражается рыданиями. Мы молча едем через город, возвращаясь к шоссе. Мои сложенные на коленях руки трясутся от воспоминаний о том, как несчастная женщина бежала за нами по улице; живот сводит спазмами. Кольцо на пальце вдруг начинает невыносимо давить; я сдираю его другой рукой и бросаю вниз. Потом смотрю на него на полу и представляю себе, как Патрик аккуратно снимает кольцо с холодной, мертвой ладони своей сестры. – Хлоя, – шепчет Аарон, не отрывая глаз от дороги, – что это было? – Простите меня, – отвечаю я. – Простите меня, Аарон. Простите. – Хлоя, – повторяет он уже громче. Сердито. – Что это еще за херня вышла? – Простите меня, – еще раз повторяю я дрожащим голосом. – Я не знала. – Кто она такая? – продолжает спрашивать он, вцепившись в руль. – Как вы ее отыскали? Сидя рядом с ним, я молчу, не в силах ничего ответить. Его лицо поворачивается в мою сторону, рот широко открыт. – Вашего жениха разве не Патрик зовут? Я не отвечаю. – Хлоя, ответьте мне! Ваш жених разве не Патрик? Я киваю, по щекам струятся слезы. – Да, – говорю я. – Да, Аарон, только я не знала… – Какого хера? – Он качает головой. – Какого хера, Хлоя? Я ей свое имя назвал. Она знает, из какой я газеты. Вот черт, да я из-за этого работу могу потерять! – Простите меня, – повторяю я. – Вы сами помогли мне все увидеть – когда спрашивали про моего отца и украшения, и кто еще об этом мог знать. Патрик. Патрик об этом знал. Патрик знал все. – На вас наитие снизошло или?.. – Я у нас в шкафу нашла цепочку. Цепочку, очень похожую на ту, которую должна была носить Обри в день своего исчезновения. – Вот черт… – После этого я стала на многое обращать внимание. На то, как от него по-другому пахнет, когда он возвращается из командировок. Словно бы духами. Другими женщинами. Он утверждал, что в дни исчезновения Обри и Лэйси был в отъезде, но только там, куда он якобы ездил, его тоже не было. Я понятия не имела, где он пропадает по нескольку дней. Понятия не имела, чем занят, – пока не нашла у него в кейсе счета. Аарон уже смотрит на меня так, будто я – ниспосланная ему на голову чума. Будто он готов оказаться сейчас где угодно, лишь бы не здесь, не рядом со мной. – Какие еще счета? – Я покажу их вам в мотеле, – говорю я. – Пожалуйста. Мне нужна ваша помощь. Аарон колеблется, пальцы барабанят по рулевому колесу. – Я вам уже говорил, – произносит он до невозможности тихо. – В моей работе доверие – это все. Честность – это все. – Знаю, – отвечаю я. – И клянусь вам, что теперь расскажу все до самого конца. Мы въезжаем на парковку рядом с блеклым зданием мотеля. Аарон выключает зажигание и молча сидит рядом со мной. – Прошу вас, пойдемте в номер, – говорю я и кладу руку ему на колено. От прикосновения он отдергивается, но я вижу, что его решимость начинает таять. Аарон молча отстегивает ремень и, все так же не говоря ни слова, выходит из машины. Дверь, когда я открываю ее, скрипит; мы входим в номер и запираем ее за собой. Внутри темно и холодно. Шторы плотно запахнуты, моя сумка так и лежит на кровати. Подойдя к прикроватной тумбочке, я щелкаю выключателем; флуоресцентная лампа отбрасывает на лицо стоящего у двери Аарона резкие тени. – Вот что я нашла. Расстегиваю сумку. Сую руку внутрь; ладонь тут же натыкается на лежащий сверху пузырек «Ксанакса», который я отпихиваю в сторону. Достаю белый конверт. Пальцы трясутся так же, как они тряслись, пока я копалась в раскрытом на полу гостиной кейсе Патрика, перебирала бумаги, аккуратно разложенные по папкам и скоросшивателям. Были там и образцы лекарств внутри разделенных на секции прозрачных пластиковых коробок – будто коллекция. Названия мне были прекрасно знакомы по ящику собственного стола: алпразолам, хлордиазепоксид, диазепам. Помню, как у меня перехватило дыхание, когда я прочитала последнее из них; мне привиделся волосок, медленно, словно перышко, опускающийся на пол. Я заставила себя искать дальше, пока наконец не нашла. Счета. Мне нужны были счета. Я знала, что Патрик хранит все чеки, начиная от отельных и ресторанных, заканчивая бензоколонками и автомастерскими. Все, что можно списать с налогов. Открываю конверт и вываливаю его содержимое на кровать; пачка бумаг с шелестом опускается на одеяло. Я начинаю их перелистывать, вглядываясь в адреса, напечатанные внизу каждого листка. – Разумеется, часть счетов из Батон-Ружа, – говорю я. – Рестораны, отели. По чекам можно обрисовать картину того, где он провел день, а по датам на них – когда он там был. Аарон подходит и садится рядом со мной, наши бедра соприкасаются. Он берет верхний из чеков и смотрит на него, взгляд прикован к низу страницы. – Энгола, – говорит он. – Это в его зоне ответственности? – Нет, – я качаю головой. – Но он туда часто ездит. Это-то и привлекло мое внимание. – Почему? Я отбираю у него счет, держу его перед собой в вытянутой руке, зажав кончиками пальцев, словно он ядовитый. Словно может укусить. – В Энголе находится самая большая в Америке тюрьма строгого режима, – поясняю я. – Государственная тюрьма Луизианы. Аарон поднимает голову. Поворачивается ко мне, его брови приподняты. – А еще там находится мой отец. – Ни хрена себе… – Может статься, они знакомы, – продолжаю я, глядя на чек. Бутылка воды, бензин на двадцать долларов. И упаковка подсолнечных семечек. Помню, как отец мог высыпать такую целиком прямо в рот и принимался ими хрустеть, словно обрезанные ногти пережевывал. Как потом по всему дому обнаруживалась налипшая повсюду шелуха. В трещинах на кухонном столе, у меня на подошве. Кучкой на дне стакана, в лужице слюны. Я думаю про маму, пытающуюся выговорить пальцами имя «Патрик». – Потому-то он, наверное, все это и делал, – говорю я. – Потому и меня отыскал. Они поддерживают связь. – Хлоя, вам нужно обратиться в полицию. – Полиция мне не поверит, Аарон. Я уже пыталась. – Что значит – уже пытались? – У меня раньше были трения с полицией. Теперь прошлое работает против меня. Они думают, что я сумасшедшая… – Ты не сумасшедшая. Его слова заставляют меня умолкнуть. Я ошарашена так, будто он со мной сейчас заговорил по-французски. Впервые за последние несколько недель кто-то мне поверил. Кто-то принял мою сторону. Это так замечательно, когда тебе верят, когда на тебя смотрят с чистосердечной заботой, а не с подозрением, беспокойством или гневом. Я вспоминаю все наши с Аароном мелкие эпизоды, которые я старалась отодвинуть в сторону, старалась не придавать им значения. Как мы сидели рядом с мостом и говорили про воспоминания. Как тем вечером на диване, пьяная и одинокая, я собиралась ему позвонить. Вижу, что он собирается сказать что-то еще, поэтому наклоняюсь к нему и целую, пока он не заговорил снова. Пока ощущение не исчезло. – Хлоя…