Наши лица совсем рядом, мы соприкасаемся лбами. Аарон смотрит на меня так, будто хочет высвободиться, будто понимает, что нужно высвободиться, но вместо этого его рука находит мое бедро, потом руку, волосы. Вот он уже отвечает на поцелуй; его губы вжались в мои, пальцы хватаются за все, до чего удается дотянуться. Я запускаю собственные пальцы ему в волосы, потом принимаюсь расстегивать ему рубашку, джинсы. Я снова в университете, бросаюсь навстречу чужому бьющемуся сердцу, чтобы собственное не чувствовало себя столь одиноким. Он осторожно укладывает меня на кровать, прижимается сверху, сильные руки отводят мои собственные за голову, сжимают запястья. Губы касаются моей шеи, груди. Пару минут спустя я чувствую Аарона внутри себя и позволяю себе забыть обо всем. Когда все заканчивается, снаружи уже темно, комнату освещает лишь тусклое сияние прикроватной лампы. Аарон лежит рядом, его пальцы перебирают мои волосы. Мы не произнесли ни слова. – Я тебе верю, – говорит он наконец. – Насчет Патрика. Ты это понимаешь, правда? – Да. – Я киваю. – Да, понимаю. – Значит, завтра ты идешь в полицию? – Аарон, они мне не поверят. Я ведь тебе сказала. Я уже начинаю думать… – Поколебавшись, поворачиваюсь на бок, к нему лицом. Он все еще смотрит в потолок, просто силуэт во мраке. – Начинаю думать, что мне, наверное, нужно с ним повидаться. С отцом. Он садится, упирается голой спиной в изголовье кровати. Голова поворачивается ко мне. – Начинаю думать, что, может статься, только он знает ответы, – продолжаю я. – Может статься, он один способен помочь мне понять… – Хлоя, это опасно. – Что здесь опасного? Он в тюрьме. Он не может причинить мне вреда. – Может. Даже из-за решетки. Вред не обязан быть физическим… Аарон умолкает, закрывает лицо руками. – Тебе нужно поспать, – говорит он. – Пообещай мне ничего не решать, пока не поспишь. Утром обсудим. И если захочешь, чтобы я тебя сопровождал, так и будет. Я готов присутствовать при вашем разговоре. – Хорошо, – говорю я после паузы. – Хорошо, обещаю. – Вот и отлично. Аарон опускает ноги с кровати, наклоняется, чтобы поднять с пола джинсы. Я смотрю, как он их натягивает, как направляется в ванную, включает там свет. Закрываю глаза, слышу, как взвизгивает кран, потом шум душа. Когда открываю глаза, он снова входит в комнату; в руке у него стакан с водой. – Мне нужно будет уйти ненадолго, – говорит Аарон, протягивая мне воду. Я беру стакан, делаю глоток. – Я с редактором целый день не связывался. Ты как, справишься одна? – Справлюсь, – отвечаю я и снова валюсь на подушку. Аарон смотрит куда-то вниз, разглядывает что-то на полу. Нагибается и берет мой пузырек «Ксанакса», так и оставшийсяя наверху раскрытой сумки. – Хочешь одну? Чтобы лучше спалось? Я смотрю на пузырек, внутри которого – таблетки. Аарон чуть встряхивает его, таблетки гремят; он вопросительно смотрит на меня. Я киваю и протягиваю руку. – Если я выпью две, ты ведь меня не осудишь? – Нет. – Он улыбается, откручивает крышечку и высыпает мне на ладонь пару таблеток. – Денек у тебя выдался еще тот. Я разглядываю таблетки у себя на ладони, потом забрасываю их в рот и запиваю водой. Чувствую, как они царапают пищевод, словно цепляются зазубренными ногтями, не желая проваливаться. – Не могу не чувствовать себя виноватой, – говорю я, опираясь головой о спинку кровати. Я думаю о Лине. Об Обри. О Лэйси. О всех девочках, чья смерть на моей совести. О всех девочках, которых я, сама того не зная, заманила прямо в лапы чудовищ. Сперва – отца. Теперь – Патрика. – Ты ни в чем не виновата. – Аарон садится на кровать и гладит мне волосы. Комната начинает чуть покачиваться, мои веки ползут вниз. Когда я закрываю глаза, в памяти возникает картинка из сна – я стою под окном собственной детской спальни, а в руках у меня окровавленная лопата. – Все из-за меня, – говорю я заплетающимся языком, еще чувствуя на лбу теплую руку Аарона. – Все из-за меня. – Поспи. – Его голос доносится до меня, словно эхо. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, губы прилипают к моей коже. – Я запру за собой дверь. Я киваю в последний раз, чувствуя, что куда-то уплываю. Глава 39 Просыпаюсь я оттого, что на прикроватной тумбочке вибрирует телефон, колотится о деревянную поверхность, потом в конце концов валится вниз и стукается об пол. Я, все еще полусонная, открываю глаза и щурюсь на будильник. Десять вечера. Я пытаюсь пошире открыть глаза, но зрение плывет, в голове – глухие удары. Я думаю про поездку к Патрику домой – его мать внутри старого обветшавшего домика, вырезка из газеты между книжных страниц. Внезапно подкатывает тошнота; я заставляю себя выбраться из кровати, несусь в ванную, откидываю крышку унитаза и блюю туда. Выходит лишь желчь, она кислотно-желтая и обжигает язык. К задней стенке гортани прилипла тоненькая струйка слюны, и я долго откашливаюсь. Вытерев рот тыльной стороной ладони, плетусь в комнату и присаживаюсь на край кровати. Тянусь за стаканом с водой на тумбочке, но обнаруживаю, что он на боку; с краешка еще капает вода и впитывается в ковер. Наверное, телефоном опрокинуло. Так что вместо стакана я тянусь за телефоном и нажимаю кнопку сбоку, чтобы зажегся экран. Несколько пропущенных звонков от Аарона, какие-то эсэмэски. Я мгновенно вспоминаю тяжесть его тела поверх своего. Его руки у меня на запястьях, его губы на шее. То, что между нами случилось, было ошибкой, но разбираться с ней я буду потом. Для того чтобы просмотреть весь список пропущенных звонков и эсэмэсок, мне приходится прокрутить несколько экранов – в основном от Шэннон, между ними затесалось несколько от Патрика. Откуда столько, недоумеваю я. Сейчас всего десять, я проспала самое большее четыре часа. Потом я обращаю внимание на дату на экране. Десять вечера пятницы. Я продрыхла целые сутки. Разблокировав телефон, быстро просматриваю эсэмэски, и с каждой новой мне делается все тревожней. Хлоя, позвони мне. Очень важно. Хлоя, где ты? Хлоя, позвони НЕМЕДЛЕННО! «Хреново», – думаю я, растирая виски. Они продолжают пульсировать, протестующе огрызаются. Две таблетки «Ксанакса» на пустой желудок явно были ошибкой, я это и сама тогда понимала. Но очень уж хотелось уснуть. Забыть обо всем. В конце концов, всю эту неделю с Патриком под боком я почти не спала. Очевидно, недосып и сказался. Выбрав в списке имя Шэннон, я нажимаю «Вызов», подношу телефон к уху и слушаю гудки. Очевидно, мой обман раскрыт. Видимо, Патрик все же написал ей, хоть я и просила его этого не делать. Когда они поняли, что я обманула обоих, что меня нет и никто не знает, куда я отправилась и с кем, то начали паниковать. Вот только сейчас меня это не слишком волнует. Домой, к Патрику, я возвращаться не собираюсь. Правда, я все еще сомневаюсь, что смогу пойти в полицию, – ведь детектив Томас недвусмысленно запретил мне лезть в расследование. Но теперь, когда есть вырезка из газеты и кольцо, чеки из Энголы и разговор с матерью Патрика, может быть, они все-таки меня выслушают? Может быть, удастся их заставить? Тут до меня доходит. Кольцо! Я сняла его с руки в машине Аарона и швырнула на пол. И не помню, чтобы поднимала. Смотрю на свой пустой палец, потом разворачиваюсь и принимаюсь шарить руками по смятому покрывалу. Ладонь натыкается на что-то твердое, я откидываю одеяло, но это не кольцо. Это завалившаяся между простынями пресс-карта Аарона. Я снова вижу, как расстегиваю на нем рубашку, помогаю снять. Подняв карту, подношу ее к глазам. Смотрю на его фото и на секунду позволяю себе усомниться, что прошлая ночь была ошибкой. Может, судьба заложила неожиданный вираж и нам именно так и суждено было найти друг друга… Гудки прекращаются, слышен голос Шэннон, и я сразу понимаю – что-то стряслось. Она шмыгает носом. – Хлоя, где тебя носит, черт возьми? Голос у нее хриплый, будто она гвоздей наглоталась. – Шэннон, – говорю я, усаживаясь попрямей. Пресс-карту Аарона опускаю в карман. – С тобой все в порядке? – Ничего не в порядке, – отрезает она. Из ее глотки вырывается короткий всхлип. – Где ты? – Я… здесь, в городе. Мне нужно было немного проветрить голову. Что случилось? Из телефона доносится еще один всхлип, на этот раз громче; звук заставляет меня отшатнуться, словно от удара. Я отвожу руку подальше и слушаю завывания на другом конце; Шэннон пытается найти слова и собрать их вместе, чтобы выразить мысль. – Это… Райли… – выговаривает она наконец, и я немедленно чувствую, что меня сейчас снова стошнит. Я уже знаю, что она сейчас скажет. – Райли… пропала. – Что значит «пропала»? – переспрашиваю я, хотя и сама знаю, что это значит. Кишками чую. Я представляю себе Райли на вечеринке, ссутулившуюся в углу гостиной, скрестив худые ноги. Подошва кроссовки постукивает по ножке кресла; в одной руке телефон, другой она крутит локон. Я думаю о том, как Патрик на нее смотрел. О том, что он сказал тогда Шэннон, думалось – чтобы успокоить, но теперь его слова кажутся куда более зловещими. Настанет день, когда от этого останутся лишь воспоминания. – Пропала, я же говорю. – Шэннон быстро делает несколько вдохов. – Утром мы проснулись, а ее нет в спальне. Снова удрала через окно, но домой не вернулась. Ее весь день нет! – Патрику ты не звонила? – спрашиваю я, надеясь, что напряжение в голосе меня не выдаст. – Когда не смогла до меня дозвониться? – Звонила, – отвечает она, теперь уже у нее напряженный голос. – Он полагал, что мы с тобой сейчас вместе. На твоем девичнике. Понурив голову, я закрываю глаза. – Очевидно, между вами двумя что-то происходит. И ты нам врешь. Только знаешь, Хлоя, мне сейчас совершенно не до этого. Я просто хочу знать, где моя дочь! Я молчу, даже не зная, с чего начать. Ее дочь Райли в опасности, и я уверена, что знаю причину. Вот только как сказать об этом Шэннон? Как объяснить ей, что ее дочь, скорее всего, похитил Патрик? Что он, наверное, выжидал рядом с домом, пока она выкинет из окна спальни простыню и спустится во мрак? И что он знал об этом, потому что сама же Шэннон ему и рассказала тем вечером у нас дома? А прошлую ночь он выбрал, потому что это я уехала, предоставив ему свободу разгуливать, где он пожелает? Как сказать ей, что ее дочь, скорее всего, мертва – из-за меня? – Я сейчас приеду, – говорю я ей. – Я сейчас приеду и все объясню. – Я не дома, – отвечает Шэннон. – В машине, объезжаю окрестности. Ищу Райли. Но твоя помощь нам тоже пригодится.