Мистер Фрэнкленд серьезно покачал головой. – Это совершенно невозможно. Если ты задумаешься на минуту, моя дорогая, ты, конечно, поймешь, не может быть и речи о том, чтобы покупать у слуги документ, который он тайно добыл из библиотеки господина. – О, милый, не говори этого! – умоляла Розамонда, потрясенная решением мужа. – Что плохого мы сделаем, если отдадим этому человеку его пять фунтов? Он только сделал копию плана – он ничего не украл. – По моему мнению, он украл информацию, – заметил Леонард. – Ну хорошо, – продолжала настаивать Розамонда, – но какой в том вред его хозяину? По моему мнению, он даже заслуживает того, чтобы у него украли информацию, раз у него не хватило вежливости послать ее викарию. Во что бы то ни стало план должен быть у нас. О, Ленни, пожалуйста, не качай головой! Он должен быть у нас, ты сам это знаешь. Что толку быть щепетильным со старым негодяем – я вынуждена называть его так, хотя он мой дядя, – который не хочет подчиняться общепринятым нормам общества? Нельзя относиться к нему как к человеку цивилизованному или разумному. Все знают, что он не в себе. Какая ему польза от плана северных комнат? И, кроме того, у него есть оригинал, так что его информация не украдена. – Розамонда, Розамонда, – сказал Леонард, улыбаясь логике жены, – ты рассуждаешь точно иезуит. Видя, что доводы ее не приносят пользы, Розамонда прибегнула к давно известному оружию женского пола – убеждению, и в конце концов добилась неохотного согласия мужа на компромисс. Он дал ей разрешение купить копию плана, но при одном условии. Итак, они договорились после отослать план обратно мистеру Тревертону, объяснив ему подробно, каким способом тот был добыт, и оправдывая свой поступок невозможностью получить его иначе, ведь сам мистер Тревертон утаил информацию, хотя любой другой ответил бы, посчитав вопрос за нечто само собой разумеющееся. Розамонда изо всех сил пыталась добиться отмены или изменения этого условия, но гордость мужа не позволила ему отступить. – Я уже и так во многом нарушил свои убеждения, – сказал он, – и больше не собираюсь отступать. Если нам придется опуститься до покупки информации у слуги, то давай, по крайней мере, не дадим ему возможности объявить нас своими сообщниками. Напиши от моего имени поверенному доктора Ченнери и скажи, что мы готовы купить копию плана на том условии, которое я объявил и которое должно быть передано слуге Тревертона во всех подробностях. – Ну а если слуга откажется, боясь потерять работу? – спросила Розамонда, нехотя подходя к письменному столу. – Давай не будем волноваться, строя предположения. Давай подождем, что произойдет, и будем действовать соответственно. Когда ты будешь готова писать, то скажи мне, я продиктую текст. Мне хочется дать понять поверенному доктора, что мы соглашаемся на этот поступок, зная, во-первых, что с Эндрю Тревертоном нельзя вести дела в соответствии с принятыми в обществе обычаями, и зная, во-вторых, что документ, предлагаемый нам слугой, копия из печатной книги, и никак, прямо или косвенно, не связан с личными делами мистера Тревертона. Ты заставила меня пойти на компромисс, Розамонда, но теперь я должен оправдываться перед другими и перед самим собой. Видя, что решение Леонарда было непоколебимо, Розамонда воздержалась от возражений. Она написала письмо под диктовку мужа. Когда оно было готово, а другие письма прочтены, мистер Фрэнкленд напомнил жене о ее намерении осмотреть северную часть сада и попросил взять его с собой. Он сознался, что готов бы заплатить в пять раз больше суммы, требуемой Шроулом за копию плана, если бы им удалось открыть Миртовую комнату без посторонней помощи и прежде, чем письмо к поверенному викария будет отправлено. Супруги вышли в сад, и Розамонда убедилась, что нет ни малейшего шанса обнаружить хоть какой-то след мирта под одним из окон. Из сада они вернулись в дом и открыли дверь, ведущую в северный холл. Им показали, куда упали ключи из рук миссис Джазеф, и где нашли ее саму, когда началась суматоха. По требованию мистера Фрэнкленда открыли дверь ближайшей к лестнице комнаты. Она представляла печальное зрелище запустения, пыли и мрачности. Несколько старых картин стояло у одной из стен, несколько потрепанных стульев громоздилось посреди комнаты, на каминной доске валялись осколки разбитых фарфоровых ваз, а в углу стоял прогнивший шкаф. Все эти немногочисленные реликвии были тщательно осмотрены, но ничего важного, ничего, хоть в малейшей степени способного прояснить тайну Миртовой комнаты, обнаружено не было. – Осмотрим другие комнаты, Ленни? – спросила Розамонда, когда они вышли на лестничную площадку. – Думаю, это бесполезно. Наша единственная надежда разгадать тайну – это искать ответ именно в Миртовой комнате, и ни в какой другой. Нам придется тщательно все осмотреть, может, даже разобрать пол и стены. Это реально сделать в одной комнате, но не в шестнадцати. Пока мы обречены блуждать без ориентиров и подсказок. Но попробуем выяснить хоть что-то. Пол на лестничной площадке был пыльным? Нет ли на нем следов после визита миссис Джазеф, которые могли бы привести нас к нужной двери? Они тщательно осмотрели лестничную площадку и коридор, но никаких следов обнаружить не удалось. Когда-то давно на пол постелили ковровую дорожку, и она была настолько рваная, потрепанная и прогнившая от времени, чтобы пыль не могла лечь на нее ровно. Кое-где на досках были вмятины, и слуга мистера Фрэнкленда предположил, что их мог оставить носок или каблук ботинка, но они располагались так далеко друг от друга, что никаких выводов из их расположения сделать было нельзя. Потратив более часа на осмотр северной стороны дома, Розамонда вынуждена была признать: слуги оказались правы, когда, открыв дверь в холл, предсказали, что она ничего не обнаружит. – Придется отправлять письмо, Ленни, – сказала она, когда они вернулись в столовую. – Делать нечего, – согласился ее муж. – Вели отвезти письмо на почту и не будем больше говорить об этом. В тот же день письмо было отправлено. Учитывая отдаленность Портдженны и в то время еще недостроенную железную дорогу, должно было пройти два дня, прежде чем можно было надеяться на ответ из Лондона. Почувствовав, что для Розамонды будет лучше, если это ожидание пройдет вне дома, мистер Фрэнкленд предложил совершить небольшое путешествие вдоль побережья, известного своей живописностью. Это предложение было немедленно реализовано. Молодая чета покинула Портдженнскую Башню и вернулась только к вечеру второго дня. Утром третьего дня, когда Леонард и Розамонда зашли в столовую, их уже ждал долгожданный ответ от поверенного викария. Шроул решил принять условие мистера Фрэнкленда, во-первых, потому что, по его мнению, только сумасшедший человек мог отказаться от пяти фунтов стерлингов; во-вторых, он полагал, что хозяин слишком зависит от него, чтобы прогнать; и, в-третьих, если мистер Тревертон все же и уволит его, он не настолько привязан к этому месту, чтобы волноваться о его потере. Таким образом, сделка была заключена за пять минут, и в подтверждение тому – копия плана, приложенная к письму! Розамонда дрожащими руками разложила на столе лист, несколько мгновений внимательно рассматривала его и наконец приложила палец к квадрату, обозначавшему положение Миртовой комнаты. – Вот она! – воскликнула она. – О, Ленни, как бьется мое сердце! Первая, вторая, третья, четвертая – четвертая дверь ведет в Миртовую комнату! Она сейчас же хотела послать за ключами от северных комнат, но Леонард настоял, чтоб они позавтракали. Несмотря на его уговоры, ела Розамонда так быстро, что уже через десять минут держала мужа за руку и вела к лестнице. Предсказание садовника о перемене погоды сбылось: стояла жара – тяжелая и удушающая. Одно белое туманное облако тонко раскинулось по небу, уходя к морю на горизонте. Солнечный свет лился бледно и трепетно, листья цветов и деревьев были неподвижны, домашние животные сонно лежали в тенистых углах. Случайные звуки разносились тяжело и громко в этой вялой, безвоздушной тишине, которую жара, казалось, удерживала над землей. Даже в комнате для слуг обычная суета утренней работы была приостановлена. Когда Розамонда заглянула туда, направляясь в комнату экономки за ключами, женщины обмахивались веерами, а мужчины сидели, сняв пиджаки. Все они говорили о жаре и сходились на том, что для июня такой день – что-то небывалое. Розамонда взяла ключи, отклонила предложение экономки сопровождать ее и, проведя мужа по коридорам, отперла дверь в северный холл. – Как здесь неестественно холодно! – сказала она, когда они вошли в пустынное помещение. У подножия лестницы она остановилась и крепче взяла мужа за руку. – Что случилось? – спросил он. – Не этот ли внезапный холод так действует на тебя? – Нет, нет, – поспешно ответила Розамонда. – Я слишком взволнована, чтобы чувствовать жару или прохладу, как я могла бы чувствовать их в другое время. Но, Ленни, если предположить, что твоя догадка насчет миссис Джазеф верна? – И что ж? – Не окажется ли, что тайна Миртовой комнаты касается моего отца или моей матери и что нам не следует знать? Об этом я подумала, когда миссис Пентрит предложила мне сопровождать нас, и это заставило меня отказаться от ее предложения. – Не менее вероятно, что тайна может быть чем-то, что мы как раз должны знать, – ответил мистер Фрэнкленд после минутного размышления. – Во всяком случае, моя идея относительно миссис Джазеф не больше чем безосновательное предположение. Впрочем, Розамонда, если у тебя есть какие-то сомнения… – Нет! Что бы там ни было, Ленни, мы не можем сейчас вернуться. Дай мне свою руку. Мы вместе разгадывали эту тайну, и вместе дойдем до конца. И Розамонда пошла вверх по лестнице, ведя за собой мужа. На площадке она снова посмотрела на план и убедилась, что правильно догадалась о расположении Миртовой комнаты. Она сосчитала двери до четвертой, достала из связки ключ с номером IV и вставила его в замок. Прежде чем повернуть его, она остановилась и оглянулась на мужа. Он стоял рядом с ней, его терпеливое лицо было обращено к двери. Розамонда положила правую руку на ключ, медленно повернула его в замке, левой рукой дотянулась до мужа и замерла. – Не знаю, что со мной, – прошептала она. – Я будто боюсь открыть эту дверь. – Твоя рука холодна, Розамонда. Давай подождем. Закрой дверь. Отложим это на другой день. Говоря это, Леонард чувствовал, как пальцы Розамонды сильнее и сильнее сжимались на его руке. Затем на мгновение – одно затаившее дыхание мгновение, которое никогда не забыть, – наступила полная тишина. И тут он услышал резкий треск открывающейся двери, почувствовал, как его повлекли вперед, заметил, как изменился воздух, – они с Розамондой были в Миртовой комнате. Глава V Миртовая комната Через большое квадратное окно, покрытое полувековой грязью, пробивался тусклый желтый свет. Всюду пыль: подлетающая в воздухе, перекатывающаяся по полу. Выцветшие красные обои. Брошенные в беспорядке столы и стулья. Высокий черный книжный шкаф с открытой дверцей, наполовину слетевшей с петель. Постамент, у ног которого валяется разбитый бюст. Потолок, потемневший от пятен, и пол, побелевший от пыли. Вот такой была Миртовая комната, когда Розамонда впервые вошла в нее, ведя за руку мужа. Сделав несколько шагов, Розамонда остановилась. Напряженная до предела, она ожидала появления в зловещей тишине, в тоскливом одиночестве, смутного Нечто, которое может находиться в комнате, которое может возникнуть перед ней, которое может издать звук позади нее, которое может внезапно коснуться ее сверху, снизу, с любой стороны. Минуту или больше она ждала, затаив дыхание, но никаких появлений, звуков или прикосновений. Тишина и одиночество хранили свою тайну. Розамонда оглянулась на мужа. Его лицо, всегда умиротворенное, выражало теперь сомнение и беспокойство. Одна рука его была вытянута вперед в тщетной попытке коснуться чего-то, что могло бы дать ему подсказку о новом месте. Выражение лица и движения его, немой призыв, обращенный к жене, вернули Розамонде самообладание. Глаза молодой женщины, еще мгновение назад с таким недоверием смотревшие на унылое зрелище запустения и разрухи, теперь с нежностью смотрели на мужа. Она быстро схватила его за протянутую руку и, прижав ее к себе, сказала: – Не делай так, любимый! Ты будто забыл, что я с тобой, и кажешься человеком, оставленным без помощи. Зачем тебе касаться предметов, когда у тебя есть я? Ты слышал, как я открыла дверь, Ленни? Ты знаешь, что мы в Миртовой комнате? – Что ты увидела, Розамонда, когда распахнула дверь? Что ты видишь теперь? – спросил Леонард быстрым и порывистым шепотом. – Ничего, кроме пыли, грязи и запустения. Самое одинокое болото в Корнуолле выглядит не так мрачно, как эта комната, но здесь нет ничего, что бы могло напугать нас – кроме нашего собственного воображения – или чем-то угрожать нам. – Отчего ты так долго не заговаривала со мной? – Я испугалась, войдя в комнату, но не того, что увидела, а лишь собственных причудливых представлений, что могу увидеть. Я, как ребенок, боялась, что вдруг что-нибудь выйдет из стены или появится из-под пола, одним словом, я боялась, сама не знаю чего. Теперь я преодолела страх, но мрачный вид этой комнаты все еще влияет на меня. Чувствуешь ли ты это? – Я чувствую, – ответил он с тревогой, – будто ночь, всегда стоящая пред моими глазами, сделалась теперь темнее, чем когда-либо. Где мы сейчас стоим? – У самой двери. – Достаточно ли прочен пол, чтобы ходить по нему? – Совершенно прочен, – ответила Розамонда, – иначе он не выдержал бы всей мебели. Давай пройдемся по комнате. – С этими словами она медленно подвела его к окну. – Мне кажется, что свежий воздух стал ближе ко мне, – сказал Леонард, обращая лицо к одному из разбитых стекол. – Что теперь перед нами? Розамонда подробно описала ему окно, и Леонард небрежно отвернулся от него, как будто эта часть комнаты не представляла интереса. Розамонда все еще стояла у окна, будто ожидая дуновения ветра. Недолгое молчание нарушил вопросом Леонард: – Что ты сейчас делаешь? – Я смотрю сквозь разбитое стекло и пытаюсь подышать свежим воздухом. За окном тень от дома ложится на одинокий сад, но от него не веет прохладой. Я вижу высокую траву и дикие цветы, переплетающиеся между собой. Недалеко от окна растет дерево, и листья его будто лишены всякого движения. Вдали слева виднеется белое море и тоненькая полоска песка, дрожащая от желтого зноя. Не видно облаков или голубого неба. Туман гасит яркость солнечного света и не пропускает ничего, кроме его свечения. В небе словно копится что-то угрожающее, и земля, кажется, знает это! – Но комната, комната! – сказал Леонард, отводя ее от окна. – Не важен вид за окном, расскажи мне, на что похожа комната. Я не успокоюсь, Розамонда, пока ты не опишешь мне ее в подробностях. – Сейчас, милый. Ты знаешь, что можешь рассчитывать на самое подробное описание. Вот только я сомневаюсь, с чего начать, и как убедиться, что ты увидишь вещи наиболее достойные внимания. У стены стоит старый диван, недалеко от окна. Я сниму передник и вытру с дивана пыль, так что ты сможешь устроиться поудобнее и послушать мое описание. Прежде всего, я полагаю, ты хочешь знать, насколько велика комната? – Да, начни с этого. Попробуй сравнить ее с любой комнатой, которая была мне знакома до того, как я потерял зрение. Розамонда огляделась, отошла к камину и медленно прошла вдоль стены, считая шаги. Вышагивая по грязному полу, она с детским удовольствием разглядывала розочки на своих домашних туфельках, приподнимала от пыли яркое муслиновое платье, демонстрируя причудливую вышивку на подъюбнике и блестящие чулки, которые облегали ее маленькие ступни и лодыжки, как вторая кожа. Она двигалась сквозь уныние, запустение, мрачную разруху, окружавшую ее, – очаровательный и живой контраст молодости, здоровья и красоты с мертвым мраком. Она с минуту подумала и потом сказала: – Помнишь, Ленни, голубую гостиную в доме твоего отца? Мне кажется, что эта комната так же велика, если не больше. – Какие здесь стены? – спросил Леонард, положив руку на стену позади себя. – Кажется, они оклеены обоями? – Да, красными выцветшими обоями, за исключением одной стороны, где полосы были оторваны и брошены на пол. По низу стены обшиты деревом. Панели потрескались во многих местах, и в них дыры, которые, похоже, проделали крысы и мыши. – Есть ли на стенах какие-нибудь картины?