К скверу подъехал фургон, как Жанна поняла, спецмашина из морга. Прохожие замедляли шаг, выворачивали головы, полицейские отгоняли их, показывая «проходите, проходите». Несколько зевак все же стояли поодаль, любопытствуя. На крыльце столпилось человек пять в таких же рубашках и галстуках, как и у покойного Зябликова, до скверика доносился лишь гул и обрывки фраз «…что, и правда Пашку?..», «да не может быть… мы же вот только кофе пили…» Жанна невольно прислушивалась к этим голосам, разглядывая сослуживцев Павла Зябликова и прикидывая, мог ли кто-то из них знать о Пашкиных делах или даже убить его. Элеонора Белковская, как было заметно, тоже наблюдала за суетой возле скверика. Когда к фургону понесли носилки, она даже подставила руку козырьком надо лбом, чтобы солнце меньше слепило глаза. Губы ее что-то шепнули, она села в салон, машина тронулась. Глава 21 Ожидание всегда томительно. Но терпения Камаеву было не занимать. Врач обещал до обеда подготовить все документы. Рейс был назначен на семь вечера, значит, в аэропорт надо прибыть к трем. Медосмотр, предполетный брифинг, подготовка самолета… Потом вспоминал, что сегодня это к нему не относится, и начинал грустить. Год назад ему с трудом удалось приучить себя к мысли, что теперь он всего лишь второй пилот. Сейчас вот придется привыкнуть, что он простой пассажир. Кажется, он все же вышел на критический угол атаки. Сейчас главное – это не свалиться в штопор. Ранение – на самом деле ерунда. На нем с детства все заживало как на собаке. Главная неприятность в том, что, кажется, он утратил с таким трудом достигнутое душевное равновесие. Некогда ему удалось выстроить специальный алгоритм жизни: подъем, зарядка, пробежка, завтрак, если не надо было в рейс, то остаток дня он себе расписывал по минутам, а иначе мозг тут же начинал заниматься любимым делом – самоедством. Допускать этого было нельзя. Пока жив и с руками, он не сдастся. Рано или поздно он произнесет заветную фразу: «Дамы и господа, с вами говорит командир воздушного судна Камаев…» Он усмехнулся и поправил сползающую лямку плечевого бандажа. Глянул на дисплей телефона – почти двенадцать. Телефон был лаврушинский. Степан Андреевич отдал ему один из своих. Что ж, консерватизм тоже иногда приносит пользу. Вместо телефона на две сим-карты командир предпочитал по старинке возить с собой два мобильника. Об утраченном на сгоревшей даче Ильяс жалел не сильно. Даже радовался. Где-то в недрах памяти смартфона еще прятались фотографии Ангелины. С того счастливого парижского периода, когда они только-только познакомились. Каждый день он заставлял себя удалить их и все время уверял, что вот завтра так точно, а сегодня пусть еще останутся. Причем сами фотографии он не смотрел, нет. А вот удалить их, оборвать последнее, что связывало его с именем Ангелина, не мог. Что ж, судьба решила все за него. Так даже лучше. Вчерашний день вспоминался через дымку наркоза: будто было, а будто и нет. Как сон, яркий, реалистичный, через какое-то время начинает таять, терять очертания, менять сюжет, путать начало и конец. Если бы не повязка на руке и не легкая ноющая боль, то сразу после пробуждения он бы так и решил, что все это наркотический бред. Медленно, минута за минутой, он восстанавливал все, что с ним случилось, и понимал, что все было наяву. Почему-то отчетливо помнились детали. Возможно, опасность обострила все органы чувств: зрение, слух, осязание. Пальцы на руке шевельнулись, словно до сих пор трогали гибкое и теплое тело под тонкой материей. Еще он помнил запах. В духах Ильяс разбирался не очень. Обилие флаконов на многоярусных полках, смесь ароматов, от которых щекотало в носу, много странных названий: «иланг-иланг, бергамот», произносимых с придыханием девушкой-консультантом, вводили его в состояние прострации. Запах духов Ангелины, когда-то казавшийся волшебным пропуском в райские кущи, теперь служил стоп-сигналом. Вчера он уловил знакомый аромат, хоть и узнал его не сразу. Вроде тот самый, но как бы приглушенный, еле уловимый, словно картина, на которой специально размыли, растушевали яркие краски. Вполне вероятно, это и сорвало ему крышу, когда он вдруг решил, что нашел ее, свою женщину, он даже что-то такое ей говорил, вспомнить бы еще, что именно. Нет. Конечно, он обманулся. Ему все привиделось, померещилось в голове, заполненной едким угарным газом. Надо перестать думать обо всем этом, о ней тоже. Дверь скрипнула, Камаев встал, решив, что вот наконец-то и доктор. Увидев вошедшего, неловко плюхнулся обратно на кровать, неловко задел раненую руку и зашипел от боли. Женщина, про которую он старался не вспоминать все утро, стояла на пороге и оглядывала палату с каким-то насмешливым любопытством. Возможно, из-за того, что сегодня ее волосы были собраны в высокий хвост, глаза казались огромными и совсем уж неприлично яркими. Сосед по палате, до половины закатанный в гипс, заерзал и попытался спрятаться под одеяло. Камаев вдруг увидел себя со стороны: небритого, в линялом больничном халате. Поймал себя на мысли, что непроизвольно хочет поджать под себя голые и покрытые жестким черным волосом ноги. – Привет. – Жанна протянула ему пакет. – Тут вот Антон тебе вещи собрал. Твои же наверняка дымом пропахли, да и вообще… – Спасибо. А ведь Степан Андреевич хотел за мной приехать? – А приехала я. Смирись. Когда тебя отпустят? – Да вот уже. Сейчас врачи справки подпишут, и можно будет ехать. – Тогда я тебя жду. Она вышла, сосед по палате вынырнул из-под защитного кокона одеяла и просипел: – Красивая. Не женись. А то будешь как я. Ильяс беззвучно хмыкнул. Сосед попал в аварию, когда мчал домой в надежде застать в квартире любовника жены. Что ж, у каждого свой опыт. У кого-то тело, а у кого-то сердце залито гипсом, кто знает, когда придет срок сломать затвердевшую оболочку? * * * Перед больницей сновали люди. Входили, выходили. Мелькали «Скорые». Двор ощетинился усталыми клумбами петуний. Головки цветов поникли. Дождей давно не было, а полив, может, не был запланирован администрацией. Но в целом больница производила хорошее впечатление. Жанна остановилась возле информационного щита. Здесь же была и схема расположения корпусов. Одна часть была посвящена коммерческим услугам: пластическая хирургия и косметологический центр, даже услуги по анализу ДНК – любой каприз за ваши деньги. Ее окликнули. Камаев стоял на крыльце, держа в здоровой руке пакет. Она подбежала и пакет отобрала. – Такси скоро будет. Можно пока посидеть на лавочке. – Ой, нет, я уж насиделся. Належался. – Болит? – Не очень. Что в мире творится? – Давай тогда прогуляемся. Расскажу. Они пошли по дорожке, ведущей вдоль главного корпуса к автостоянке. Эта встреча представлялась Жанне в мечтах немного по-другому. Вчера они были близки так, как только могут быть близки люди не телами, но душами. Вчера ей казалось, что между ними сломался тот невидимый барьер, который сознательно или нет они выставляли между собой, причем с обеих сторон. Но сегодня Камаев снова был не то чтобы холоден, но как-то вял. Ну и пусть. Жизнь давно приучила ее, что не раздает подарков просто так. Пока шел пересказ вчерашних событий, Камаев все молчал. Могло даже показаться, что ему не слишком интересно. Она оборвала рассказ на полуслове. Камаев не среагировал, но потом встрепенулся: – Значит, они решили, что это Инга все провернула? Получается, что все же слушал, и слушал внимательно. – Им так, наверное, проще. Но я не верю, что она могла такое придумать. Хотя знакомство с Саловым сильно не в ее пользу. – Как ты рассказала, друзьями они не были. С чего бы ему ей помогать? Наоборот, она бы его и опасаться должна. Вдруг он решит отомстить? – Да мы ж не знаем, как там все на самом деле. Может, она как раз и подбила его на это с целью компенсировать моральные убытки. Мол, денег заработаем. – Как? Документы еще надо знать, кому продать. Инга не походит на акулу финансового бизнеса. – Да, и тут не сходится. – А если кто-то, зная ее историю с Саловым, специально выбрал его для похищения? – Чтобы навести на нее подозрения? Что ж, Ильяс Закирович, ранение не повлияло на ваши аналитические способности. Камаев хмыкнул: – Вы, Жанна Викторовна, хоть и показали себя храбрым портняжкой, но язвительность натуры никуда не дели. – Почему портняжкой? – Потому что одним махом семерых побивахом. Ее тут же кинуло в жар. Почему-то показалось, что Ильяс намекает на ее драку с пассажиром. И не драку даже: она просто врезала от души уроду. Сейчас эта история не вызывала ничего кроме стыда. Да, она была в стрессе, не владела собой. Но это не оправдывает… Камаев остановился и заглянул ей в лицо. Внимательно: – Прости, кажется, ляпнул что-то… Она махнула рукой и улыбнулась через силу. – Лучше скажи вот что. Допустим, твоя жена не может иметь детей… – Она услышала, как Камаев издал странный звук, но продолжила: – Но от любовницы есть сын. И сын хороший, отличный просто. И он как бы наследник же? Ты бы захотел, чтобы он рос в твоем доме, воспитывался так, как хочется тебе и так далее? – Возможно. Но как быть с матерью ребенка? – Во-от! – Жанна выставила указательный палец вверх. – Мать же не позволит забрать сына. Ей выгодно держать ребенка при себе: деньги и прочие плюшки прилагаются. – Может, она просто его любит, ребенка-то? Жанна посмотрела на него с уважением. – Любит, – согласилась она. – Одно другому не мешает. – Насколько я понял, всех все устраивало. И Белковского, и жену его, и даже Ингу. – Не скажи. Ни одна женщина не будет мириться с ролью любовницы. Нет, может, и будет, но недолго. Все равно начнутся ссоры, упреки и так далее. И тут у меня не складывается. Белковский категорически не хотел разводиться с женой. Внебрачного сына от жены скрывал, но жена про связь мужа на стороне знала, но делала вид, что все нормально. Веришь в такое? – Что ты ромашку устраиваешь: веришь, не веришь. Не понимаю, куда клонишь. – Сама плохо понимаю, просто у меня концы с концами не сходятся. – Жанна постучала пальцем по голове. – Чую, что именно в этом месте конь потоптался… – Собака порылась, – поправил Камаев. – Правильно сказать… – Ох, Ильяс… Где твое чувство юмора? Искажение пословиц очень часто делается специально, чтобы вызвать комический эффект… – Вы меня поучить решили, Жанна Викторовна? – Глаза Камаева зажглись холодным огнем. Жанна еле слышно чертыхнулась. Это какой-то вселенский ужас! – Знаете, Ильяс Закирович, ваш эгоцентризм особенно умиляет. В следующий раз пусть Степан Андреевич сам вас из больницы забирает. – То есть это Лаврушин вас попросил за мной приехать? – Нет, это я сама вызвалась, уж больно скучно стало без твоих умных в кавычках замечаний. Они остановились и уставились друг на друга, каждый подыскивая слова, которыми можно кинуть в противника. Камаев внезапно удивленно моргнул и уставился на что-то за ее плечом. Жанна обернулась по направлению его взгляда. От дверей небольшого двухэтажного корпуса, четко печатая шаг, шла Элеонора Белковская, сжимая в руках небольшой конверт, который на ходу сунула в сумку. Жанна снова позавидовала ее умению носить свою объемную фигуру. При росте больше ста восьмидесяти Нора еще и каблуки носила десятисантиметровые. Широкие брюки струились у щиколоток, шею и грудь прикрывал сиреневый палантин. Крупные синие камни в серьгах вспыхивали на мочках ушей. Короткий ежик волос придавал лицу уверенное и, как ни странно, задорное выражение. Нора шла прямо на них, и, конечно, ничего такого в этой встрече не было, но сталкиваться с мадам Белковской нос к носу Жанне категорически не хотелось. Хотя скорее всего та, может, и не узнала бы ее и не вспомнила, кто она такая. Жанна посмотрела на Камаева. Тот внезапно обнял ее за плечи здоровой рукой и притянул к себе. Все же он был очень высок, этот ордынец, ему пришлось чуть нагнуться, чтобы коснуться ее губ. От неожиданности она вцепилась ему в рубашку обеими руками. Пакет на локте, конечно, сейчас был совершенно лишним и громко шуршал, нарушая романтичность момента. «Видела бы Наташка», – мелькнуло у нее в голове, но тут же все мысли заглушились воем мотора идущего на взлет самолета: где-то внутри ее раскручивался маховик турбины, перегрузка привычно толкнула в пятки. – Она ушла, – сказал Камаев, который уже давно не целовал ее, а смотрел вслед удаляющейся женщине. Жанна передернула плечами, разжала руки, смущенно отвела взгляд от помятой рубашки. В воздухе до сих пор витал фиалковый аромат. И этот запах почти осязаемо струился за Норой, как и ее шелковый сиреневый палантин. – Что это она тут делала? – спросила Жанна, за деловым тоном вопроса пытаясь скрыть неловкость момента. – Давай посмотрим. – Камаев взял ее за руку и повел за собой, будто всю жизнь только этим и занимался. И она пошла, удобнее повесив на локоть пакет с его вещами.