И впервые за три месяца Шастен расхохоталась. Смех ее звучал так свободно, так приятно, что Ромен и Милк оторвались от архивов и высунулись в коридор — посмотреть, что случилось: они были удивлены больше, чем если бы она взвыла от боли. Ноэми ушла, а они так и застыли с выпученными глазами. — Чудо, — усмехнулся Ромен. — А я знал, что она — человек, — встрял Милк. 27 Обычной веревкой Ноэми привязала пса к столбу опоясывающей дом Валантов крытой галереи, которая защищала деревянную террасу шириной в несколько метров. Гирлянда разноцветных фонариков, висящая на опорах галереи, как в кабачках на берегах Марны, дружески подмигивала в знак приветствия. Ноэми присела перед Пикассо на корточки. — Сидеть на месте. Не гавкать. Не убегать, — приказала она, при каждой команде грозя пальцем и трепля его по холке. Именно в таком положении строгой школьной учительницы застал ее открывший дверь Ромен. — Если хотите, можете позвать его в дом. — Нет, спасибо. Собаки не должны жить в доме. — А если дождь? — Отвалите, Валант. У меня никогда не было живности, так что я учусь на ходу. — Кстати, у меня десятилетняя дочка, так что все эти выражения оставим за порогом, согласны? — Буду изо всех сил стараться. Придется продержаться всего полчасика, успокоила она себя. Но едва Ноэми перешагнула порог, пьянящий аромат с любовью приготовленной еды буквально завлек ее в ловушку. Ловушка. — Да, простите. Я, честное слово, хотел пропустить по стаканчику, а она превратила все это в ужин. Только сами скажите ей, что не останетесь. Ноэми не успела даже рта раскрыть, как к дверям примчалась Амината, прижимая ладони к губам, словно встретила подругу детства. — Загадочная мадам капитан Ноэми Шастен из Парижа! Как я рада тебя видеть, — сразу обратилась она к гостье на «ты». Шастен попыталась расположить ее во вселенной. Сомали? Эфиопия? Гораздо проще оказалось найти место хозяйки на эстетической шкале. Амината обладала простой, совершенной и волнующей красотой; это была принцесса, ради которой можно умереть от любви или от ревности. И с кожей столь глубокого черного цвета, что Ноэми стал понятнее антагонизм между Роменом и отцом, не скрывавшим расистских взглядов. Появление этой африканки в сердце его сына наверняка стало для Пьера оскорблением и угрозой генетическому достоянию Валантов. Кстати, само достояние, безупречный результат союза пары, уже высунуло кончик носа из-за коленей матери. — Познакомься, это Лили, и должна тебе сказать, она стала просто невыносимой, когда узнала, что встретится с тобой. На протяжении всего ужина Ноэми едва отбивалась от вопросов о прошлых расследованиях. Самых сложных и самых чудовищных; рассказывая о них, ей приходилось мучительно подбирать слова, чтобы не наполнить кошмарами ночи девчушки, не спускавшей с нее глаз. А главное, она вдруг осознала, что ни разу не заметила, чтобы Амината хоть на секунду задержала взгляд на рубцах или рассматривала ее лицо. Ей было абсолютно плевать на внешность Ноэми, можно было даже подумать, будто на пороге дома та мгновенно избавилась от всех шрамов. Только сидящая справа от гостьи Лили украдкой косилась на нее — так, спрятавшись в норке, мышка следит за кошкой. — Ты бы, детка, лучше рассмотрела все за один раз, но как следует, иначе твоя вилка промахнется мимо рта, — сказала Ноэми, с благожелательной полуулыбкой повернувшись к девочке. Глаза Лили широко распахнулись, и она совершенно неожиданно потянулась пальцами к еще багровым шрамам. Не зная, чего ждать от гостьи, Амината с Роменом затаили дыхание. — Если ты ко мне прикоснешься… Ручка Лили замерла в воздухе. — Если ты ко мне прикоснешься, то будешь первой. Лили кончиками пальцев погладила шрамы Ноэми, а потом прихватила короткий вихор серебряной пряди. — Ты красивая. — Ты маленькая. — Нет, ты красивая, — подтвердила Амината, нежно отводя руку дочери. И взгляд Ноэми слегка затуманился. Дьявольская ловушка. * * * На террасе Ромен поставил две чашки дымящегося кофе на служащий низким столиком поперечный спил дубового ствола. — Вам удастся ее уложить? — с беспокойством спросила Ноэми. — Она немного перевозбуждена, но история про Людоеда из Мальбуша все уладит. — Тогда надо будет, чтобы ты и мне ее рассказал. — Переходим на «ты»? — Так что там, с этим людоедом? — Ноэми уклонилась от ответа. — А, пардон. Людоед из Мальбуша. Это было в девятнадцатом веке, в черных горах Коса[29], в сотне километров отсюда. Ромен протянул Ноэми чашку и придвинул жестяную коробку из-под печенья с кубиками сахара. Пикассо уселся у его ног, прикрыл глаза и казался спокойным. Судя по тому, как Валант излагал историю, можно было догадаться, что это любимая сказка Лили. Он не сочинял, он повторял текст, пересказанный тысячу раз. — Один человек по имени Жан Грен, как говорят, почти великан, жил один-одинешенек в хижине с провалившейся крышей неподалеку от оврага Мальбуш. Он был охотником и одевался в шкуры убитых животных, так что случалось, трудно было понять, человек он или зверь. К несчастью для него, в тысяча восемьсот девяносто девятом году были похищены и съедены трое детишек, наверняка волком, ведь тогда в Авероне насчитывалось две тысячи этих хищников. Так вот, к несчастью для Жана Грена, этого оказалось достаточно, чтобы он прослыл Людоедом из Мальбуша — тем, кто пожирает детей, даже не жуя. Снарядили экспедицию, деревенские жители выследили, поймали Грена и заживо сожгли в раскаленной добела печи. Но кое-кто утверждает, будто спустя двадцать лет Людоеда видали на свадьбе его дочери. Легенды любят таинственность. — Выходит, когда через столетие вновь были похищены трое детей, Жан Грен воплотился в Фортена и возродил легенду? — Что-то вроде того. — А Атлантида? — Ты имеешь в виду старую деревню, затопленный Авалон? Это далеко не единственный случай и тем более не новая легенда. Для строительства гидроэлектростанций нужно преграждать реки плотинами, направлять силу воды, чтобы превращать в электроэнергию. А поскольку люди веками селятся на берегах, чтобы кормиться у водоемов, некоторые деревни попросту оказываются там, где будут затоплены. Эссертукс, Антиб, Сарран, Ле-Саль-сюр-Вердон, Драмон, Герледан, Сент-Мари-дю-Кессон… и это далеко не все. Дом Ромена стоял на возвышенности, в конце извилистой дороги — как точка вопросительного знака. Перед глазами Ноэми и Ромена под защитой холмов простирались пять из шести коммун, за которые они были в ответе. Пять ярко светящихся в темноте островков человеческого жилья. — Видишь, как здесь все спокойно? — спросил Валант. — Если когда-нибудь мы разберемся с этим делом, нам останется только поудобнее устроиться, чтобы наблюдать, как будет подниматься температура, пока не начнется пожар. — Мы не отвечаем за побочные эффекты расследования. — В больших городах, возможно, и так, потому что там у полиции нет лица. А вот в деревне — не уверен. Ноэми бегло просмотрела дела, и теперь имена жертв непрестанно приходили ей на ум. — Алекс Дорен, Сирил Кастеран и Эльза Сольнье. — Она неожиданно произнесла их вслух. — Ты знал этих детей? — На шесть коммун было две школы. Значит, половина здешних тридцатилетних с ними общались. Но без фотографий из дела я бы не смог их вспомнить. — Эльза Сольнье, случайно, не дочка той старой альпинистки, которую мы снимали с какой-то там горки? — С Вольфовой горки, да. Но я не уверен, что дочка, скорее, Сольнье ее удочерили. Надо будет свериться с делом. Появилась Амината с запыленной бутылкой без этикетки: — Ну что, переходим к серьезным вещам? Она тоже взглянула на освещенные деревни и, не спуская с них глаз, обратилась к Ноэми: — Ромен сказал тебе, что мы собственники? — Нет, мы об этом не говорили.