Тут корреспондентка протянула микрофон Боскюсу, который старался избежать сенсации: — Вам известно, что процедура осушения, будь то по требованию правосудия или обслуживания турбин гидроэлектростанции, всегда одна и та же. Мы будем последовательно открывать затворы, чтобы осушить Авалонское озеро. Для того чтобы избежать выхода из берегов реки Сантинель, скорость сброса воды не превысит тридцати кубометров в секунду, Тем не менее мы готовы к тому, что уровень озера будет понижаться на пять сантиметров в час. Вместе с тем мы предполагаем использовать инфразвуковую систему, называемую «предохранительной решеткой» или «заграждением» для контроля движения рыбы, чтобы она следовала одним путем. Внимание к обеспечению биологической безопасности лежит в основе всей нашей деятельности. И тут лицо чиновника побагровело, потому что он осознал, что увлекся скорее рассуждениями о судьбе щуки, нежели принятием мер по обнаружению тела ребенка. Он попытался продолжить речь, но корреспондентка отобрала у него микрофон, оператор перевел объектив на нее, руководитель Агентства по осушению пропал с экрана, и Милк выключил телевизор. — Конец рабочего дня, господа, — объявила Шастен. — Завтра в восемь утра жду вас на мосту. И чтобы никто не разговаривал с журналистами. И с мамой Милка. 39 Усталая до изнеможения, Ноэми осыпалась во всех смыслах этого слова. Ключи упали рядом со столом, пальто пролетело мимо дивана. Она вскипятила воду и готовилась уже выбрать между ромашкой и солодкой, когда неожиданно осознала, что ей недостает потявкивания и радостной встречи. За кухонным окном она увидела, что солнце, уже готовое потонуть в озере, касается его поверхности; а на краю мостков — к сожалению, слишком хорошо знакомый силуэт мужчины, рассевшегося как у себя дома, наслаждающегося видом и поглаживающего ее собаку. Она узнала его даже со спины. Почти не владея собой, Ноэми выскочила в такой ярости, что Пикассо поджал хвост и пулей влетел в дом через приоткрытую дверь. Когда пес промелькнул мимо нее, она мрачно глянула на него: — Скажи еще только, что ты можешь хоть на что-то сгодиться. Она пересекла стриженую лужайку и едва удержалась, чтобы не спихнуть незваного гостя прямо в воду. — Какого черта тебе здесь надо, Адриэль? Как ты меня нашел? — Спросил. — Я почти никого здесь не знаю. — Зато тебя знают все. Тоже мне: найти парижского флика в Авалоне. У меня случались расследования и посложнее. — Браво, ты в этом деле ас. Но спрашиваю еще раз: какого черта тебе здесь надо? — Очень миленькое местечко эта твоя лагуна, — уклонился от ответа Адриэль. Озеро мельчало довольно быстро, над водой уже виднелся крест, увенчивавший колокольню старой церкви. Внезапно появившийся среди вод простой каменный крест. — Это не лагуна, а озеро. Впрочем, теперь уже и не озеро, а кладбище. — Да, я видел по телику, и тебя тоже видел. У нас в тридцать шестом все следят за твоим делом, хотя вслух об этом не говорят. — Послушай, признаюсь, было страшно мило повидаться, но теперь тебе пора отсюда валить, пока я не сделала тебе больно. Он ничего не ответил и с осторожностью укротителя подошел к ней, не слишком уверенный в правильности такого решения. — Я приехал, чтобы извиниться, понимаешь? Я страшно накосячил. Поступил как полное ничтожество. — Мне плевать на угрызения твоей совести, Адриэль. Ты даже представить себе не можешь, как я тебя сейчас ненавижу. Так что скажи, где ты припрятал тачку, и я тебя туда провожу. — Я приехал на поезде. И до завтрашнего утра другого нет. Ноэми почувствовала, как ловушка захлопнулась. Невозможно попросить никого из членов команды приютить ее бывшего без объяснений. А гостиница «Парк» вообще не вариант, потому что там находится Юго. Ноэми сотни раз была готова сбежать из Авалона, как какая-нибудь воровка, так что наизусть знала расписание поездов до Парижа. — Завтра в шесть пятьдесят шесть отходит поезд до вокзала Аустерлиц. Дом большой, и у меня есть диван, одну ночь вполне можно потерпеть. — Я не боюсь бессонной ночи, в последнее время у меня было много таких. — Сложность ситуации касается только меня, кретин. Подъем в пять тридцать, после чего ты исчезаешь из моей жизни. А угрызения твоей совести мне не нужны. Адриэль сокрушенно сунул руки в карманы: — У тебя хотя бы найдется что-нибудь пожевать или отбой в двадцать один ноль-ноль? Чтобы попробовать, она выхватила из кастрюли спагетти и тут же обожгла и пальцы, и губы. Капля масла и соли, больше он ничего не получит. Вокруг нее распространился аромат туалетной воды Адриэля, который прежде ей так нравился. Два года счастливых, страстных отношений медленно, словно труп, всплывали на поверхность. Она слышала, как Адриэль ходит наверху, в гостиной, потом спускается по лестнице. Его шаги приблизились, она не решалась обернуться. Теперь его дыхание было совсем близко. Адриэль уверенно положил ладони на бедра Ноэми и, когда он поцеловал ее в затылок, его большие пальцы вонзились ей в поясницу. Он знал ее тело, как никто другой, умел сделать так, как ей нравилось; и его прикосновение пробудило воспоминание о тысяче проведенных вместе ночей. Она, будто обожженная, мгновенно развернулась к нему, потрясенная, злопамятная и оскорбленная: — В приглушенном свете это, возможно, не так четко видно, но напоминаю тебе: у меня в точности такая же физиономия, как та, что три месяца назад заставила тебя бежать. — Нет, уверяю тебя. Ты стала гораздо сильнее. Ты приняла себя. И я по тебе скучаю. — Ты не имеешь права так говорить. Ты даже не имеешь права находиться здесь. Она открыла кухонный шкаф и достала едва початую бутылку водки. — Не подумай, что я предлагаю тебе выпить. Я просто пытаюсь убедить себя, что с крепким алкоголем вечер пройдет быстрее. Ноэми плеснула себе в белую фарфоровую чашку. — Обслужи себя сам, если хочешь. Мое гостеприимство так далеко не заходит. Адриэль послушался, пока она не передумала, и заговорил на тему, которая, он знал, интересовала Ноэми. — Хочешь узнать, как дела в твоей бригаде? — Это теперь твоя бригада. Ты ведь упорно за нее бился, верно? А моя бригада здесь. — Хлоя беременна, — без подготовки выпалил он. Ноэми все оставила в прошлом: и Париж, и Штаб, и даже дружбу с Хлоей. Она поклялась себе позвонить ей и успокоить, но так ничего и не сделала. Ребенок, новая жизнь и новое будущее — во всем этом ей не было места. Оскорбленная тем, что подруга с ней не поделилась, и не имея возможности злиться ни на кого, кроме самой себя, Но одним глотком осушила чашку, снова наполнила ее и машинально съязвила: — А ее вы куда собираетесь отправить? В Сен-Пьер и Микелон?[42] Флик со здоровенным пузом не слишком полезен в тридцать шестом доме, верно? — Ты права, что злишься и сердишься на меня. Я заслуживаю всего этого. Приехать повидать тебя было глупо и эгоистично, я принес тебе больше боли, чем чего-то другого. Успокойся, ты даже не увидишь, как я завтра уйду. Он налил себе еще, хотя первая порция уже распалила его. Ноэми подхватила бутылку, поднялась наверх и уселась перед камином. Забытые спагетти остывали в кухне, разгоревшийся огонь окрасил гостиную в золотистые тона. — Она на каком месяце? — На шестом. Подсчитав, Ноэми поморщилась, и Адриэль подтвердил: — Да, она была на третьем месяце, когда с тобой произошло несчастье. Она как раз собиралась тогда сказать нам об этом. Тут Ноэми осознала, что в то время счастье Хлои должно было показаться ей неуместным. Жизнь, которая резко тормозит, против другой, новой, едва начавшейся… Это было бы достаточно жестоко, так что Хлоя предпочла ничего не говорить. — У тебя хотя бы фотография есть? — Конечно. Мы устроили безалкогольную вечеринку, чтобы отпраздновать такое событие. Было довольно нудно, но забавно. Адриэль покопался в мобильнике и протянул его Ноэми. Ее глаза немедленно увлажнились. — Я должна была бы переживать это событие вместе с вами. Но и его ты у меня украл. Третья порция улетела с такой же быстротой, как две первые. Адриэль несколько утратил сдержанную осторожность, зато на Ноэми напал новый приступ гнева. Эти угли, как и те, в камине, еще не потухли. — Но ты не права, — попытался оправдаться он. — Ты не права, что считала меня более сильным, чем я был. Взгляд Ноэми мгновенно помрачнел, но Адриэль не заметил сигнала тревоги. — Мне очень жаль, — продолжал он, — но твои раны не давали тебе выбора: жить с ними или без них. А у меня в какой-то момент выбор был. Всего мгновение, а я ужаснулся, что не смогу быть на высоте. Испугался, что не смогу помочь тебе выдержать это испытание. Несколько месяцев, прожитых Адриэлем в одиночестве, позволили ему переписать историю в свою пользу, однако Ноэми по-прежнему ощущала всю жестокость его малодушия. Она никогда не просила продолжать любить ее. Просто забыть, бросить, если он хочет, но дать ей возможность вернуться на службу. Адриэль, не ощущая опасности, как мышь, которая не видит, что кошка вот-вот сцапает ее, снова пытался оправдаться: — А то, что я подал рапорт о твоей неудаче на стрельбище, так это исключительно ради безопасности группы. Я принял решение, которое тебе следовало бы принять самостоятельно, потому что ты тогда была не способна это сделать. Рука Ноэми едва заметно задергалась, и на поверхности водки в чашке образовались концентрические круги, будто вдали громыхало и ворочалось землетрясение. Будто где-то вдали маршировала армия. Он вычеркнул ее из жизни, когда ее лицо было изуродовано. Удалил из бригады, когда она захотела вернуться к нормальной жизни. Отстранил от группы, когда она так нуждалась в поддержке. Он уничтожил ее жизнь с такой же жестокостью, с какой тот отморозок выстрелил ей в лицо. Внезапно Ноэми пришло в голову, что она ни разу не вспомнила про Сохана, человека по ту сторону направленного на нее ружья, но как же часто она проклинала Адриэля! Его, которому и теперь не удавалось дольше двух секунд смотреть на ее правый профиль. Ноэми, возможно, сдалась бы. Ноэми, возможно, простила бы. А вот Но предпочла месть.