Она завалила Адриэля на диван, оседлала его и стиснула его голову в ладонях: — Смотри на меня. Смотри на меня хорошенько. Вот что я теперь такое. Как животное, она ластилась искалеченным лицом к его лицу, такому гладкому. Она бесстыдно поцеловала его жадно открытым ртом. Потом все так же бесстыдно разделась, одновременно стянув с него брюки, и почти заставила его войти в нее. Адриэль растерялся, не мог ни на что решиться, ему было не по себе. — Я ненавижу тебя, Адриэль, — прошептала она, и слова коснулись его кожи. Она схватила его ладони и приложила к своим рубцам. В приливе энергии он высвободился из ее хватки, стиснул руками ее груди словно для того, чтобы взять ситуацию под контроль, и все же Но грубым движением опять вернула его ладони на свои рубцы. — Ты больше не сможешь сделать мне больно. Ты больше никогда ничего от меня не получишь. Несколькими энергичными движениями бедер она достигла оргазма и покинула Адриэля, который не успел кончить. — Я теперь больше не даю. Я беру. Она не занималась с ним любовью. Она его отымела. Нет, не отымела, она его унизила. Прежде чем отправиться в спальню, оставив Адриэля на диване, она собрала в ком свою одежду. — Подъем завтра в пять тридцать. Я отвезу тебя на вокзал. И если еще раз увижу тебя здесь, пристрелю. Под душем, когда Ноэми до боли растирала себя жесткой мочалкой, ее невидимые слезы смешались с горячей водой. Потом как-то сама по себе на губах появилась неуловимая, почти незаметная улыбка. В гостиной Адриэль по-прежнему не двинулся с места ни на сантиметр. 40 3:3 °Cельскохозяйственное предприятие Пьера Валанта Разделить под конец жизни свое стойло с теленком, от которого с рождения отказалась мать, согласилась старая кобыла. Тепло лежащего на соломе животного вполне заменяло материнскую любовь, так что теленок прекратил наконец по ночам выплакивать свою боль и непонимание. Вокруг спокойно спали глубоким сном лошади и коровы, а два густошерстых и страдающих бессонницей барана пользовались отсутствием чужого внимания, чтобы потереться боками. Металлический звук. Кобыла встрепенулась. Остальные тоже насторожили уши, когда, распавшись надвое, замок сарая упал на землю. Мягко ступая и неся в вытянутой руке две полные канистры, вошел какой-то человек и одну за другой отвинтил крышки. Когда он стал опорожнять их на соломенные подстилки и деревянные дощатые стены, в помещении распространился запах бензина, от испарений которого картинка странно исказилась. Оказавшись опять снаружи, чужак пропитал бензином сухую сосновую шишку и подпалил от зажигалки. Этот самодельный снаряд он бросил в сарай. Подпрыгивая, шишка закатилась в глубину, при каждом контакте с полом провоцируя возгорание. Вскоре отдельные участки огня соединились в могучее пламя. Температура быстро повысилась, и дым плотным белым облаком, которое росло на глазах, растекся по потолку, опасно опускаясь к полу и приближаясь к перепуганным животным. Встревоженная кобыла поднялась на своих старых ногах и разбудила теленка, ткнув его мордой. Напуганные разгоревшимся огнем лошади из соседних стойл лягали двери своих узилищ. Свободные от пут бараны со всех ног бросились к выходу, но их шерсть в одно мгновение загорелась, они рванули назад и, заживо поджариваясь, метались, пока не рухнули замертво. Запах паленой шерсти и горестное блеяние растревожили остальных животных. Они застучали копытами, во тьме раздались крики. Кобыла лягнула дверь со всей силой, какую только позволил ее возраст, и ей удалось расколоть древесину, а потом сбить задвижку. Перепуганный теленок свернулся калачиком в углу и отказывался выйти из стойла. Однако кобыла не воспользовалась последними секундами, чтобы убежать. Она ни разу не жеребилась, и этот детеныш, когда его подложили ей под бок, сразу стал ее ребенком. Она развернулась, обошла его сзади и толкнула. Хвост у нее загорелся, она встала на дыбы и опрокинулась на спину. Грива ее тоже занялась, и, когда она увидела, что теленок исчез в дыму, она прекратила биться, закрыла глаза и вздохнула в последний раз. Коровы вообще не поняли, что происходит, и остались обжариваться и обугливаться, бессмысленно толкаясь боками. Другие стойла не выдержали, но гораздо позже, и тогда, в кромешной ночной тьме, из сарая выбежали охваченные пламенем лошади и устремились в поля, подобно пересекающим небо молниям. Ослепленные болью и пожирающим их огнем, жеребцы бешено мчались куда глаза глядят и ржали. Один из них неожиданно появился во дворе фермы обеспокоенного сильным шумом и уже выскочившего из дому с ружьем в руке Пьера Валанта. Конь едва не сшиб фермера и закончил бег, врезавшись в стену дома. Дезориентированный, он на мгновение рухнул на колени, затем в отчаянии поднялся на ноги прямо перед Валантом, весь охваченный пламенем, встал на дыбы и опрокинулся навзничь. Есть в пожаре необратимая грань, когда ничего уже нельзя сделать — только смотреть, как он пожирает свою добычу. Стоя в носках на влажной земле напротив сарая, Пьер Валант дал костру догореть. А потом пошел мимо дымящихся лошадиных туш, и, когда было надо, выстрелы клали конец их агонии. Затем, волоча ружье дулом вниз и оставляя за собой в горячей золе борозду, он направился к дому, чтобы позвонить пожарным. Когда он вернулся во двор, ветровое стекло его пикапа вдребезги разлетелось. Валант замер, но вокруг него была только ночь. Потом пришел черед окон, одного за другим. Некоторые покрывались паутиной трещин, другие вдребезги разлетались под градом пуль. Однако Валант не шелохнулся, словно был уверен, что его не осмелятся пристрелить прямо здесь, перед его собственным домом. Наконец выстрелы прекратились. 41 Ромен много раз пытался дозвониться Шастен на мобильник, но тщетно. Следуя за пучком света карманного фонарика, он обошел дом капитана и удивился, заметив, что в пять утра у Ноэми уже горит свет. Ноэми появилась на крыльце в льняных пижамных брюках и облегающей футболке, совершенно проснувшаяся. — Слишком рано для хорошей новости, — вместо приветствия бросила она. — Самое время, потому что ничего хорошего нет. Но это тебя не слишком касается, как, впрочем, и расследования. Хозяйственные строения моего отца подожгли. Он потерял много голов скота. — Черт. Сочувствую. Ты знаешь, как это случилось? — Пожарные почти повсюду обнаружили следы углеводорода. Вдобавок кто-то обстрелял дом. — Вот так новость… А как отец? — Не беспокойся. Чтобы его напугать, надо гораздо больше. Шастен на мгновение задумалась… — Что бы ты ни говорил, это может касаться расследования, — сказала она. — Поскольку у нас нет никаких улик, все странное, что творится в округе в радиусе десяти километров, надо считать связанным с нашим делом. За спиной Ромена на фоне рассветного неба появился еще один силуэт. — Именно это я говорил твоему заместителю по пути, — подтвердил ее слова Юго. Мгновенное удивление. Смущение. Теперь, в зависимости от развития событий и сдержанности Адриэля, все могло выйти из-под контроля. — Привет, капитан, — улыбнулся Юго. — А мы-то рассчитывали тебя разбудить. — Привет, водолаз. А с чего это ты рыщешь вокруг моего дома? — наигранно развязным тоном проговорила она. — Из гостиницы были видны языки пламени, а потом и дым. Флик остается фликом, так что я решил сходить глянуть и на месте повстречался с твоим заместителем. Он сделал шаг вперед, будто приглашение войти было совершенно очевидным, однако Ноэми не шелохнулась. — Предложишь кофе или нам так и торчать на улице с собакой? Именно этот момент выбрал Адриэль, чтобы выйти из душа с полотенцем, обернутым вокруг бедер, и глупой улыбкой на губах. — Буду готов через десять минут, — бросил он, ни к кому не обращаясь, и тут заметил на пороге стеклянной двери полицейских. Без всякого смущения он подошел к ним, одной рукой придерживая полотенце, а другую протянув для приветствия. — Здравствуйте, господа. Адриэль. Бывший коллега. Бывший бойфренд. Мужчины поздоровались. Ромен не знал, куда деться, а вид Юго не предвещал ничего хорошего. — Я делаю себе кофе, может, сделать для всех? — разворачиваясь, чтобы вернуться в дом, непринужденно и уверенно сказал Адриэль, будто всегда здесь жил. Юго сквозь зубы процедил: «Жду в машине» — и растворился в еще робком утреннем свете. Ромен уже заметил, что Ноэми рядом с Массе всегда испытывает смятение, а тот проявляет к ней явный интерес, недаром всю дорогу к дому только о ней и говорил. Так что Ромен предпочел отвести глаза. Она же в растерянности схватилась за голову с желанием надавать себе пощечин. — Что за идиотка, ну что за идиотка, вот ведь чистая идиотка! — бичевала она себя. — Ага, капитан, ты здорово облажалась, — подтвердил Валант. — Да еще с этим бывшим из тридцать шестого дома, про которого ты мне говорила. Через мгновение Ноэми взяла себя в руки и для начала решила избавиться от того, что ее больше всего раздражало: — Искренне сочувствую твоему отцу, но не мог бы ты отвезти этого козла на вокзал? Пожалуйста! — На шесть пятьдесят шесть? Я этим займусь. А ты беги давай!