— Мадемуазель Ноэми Шастен? Падение ее автомобиля последовательно тормозилось деревьями, и только им она была обязана жизнью. Она очнулась, вцепившаяся в ремень безопасности, окруженная мутным облаком бензина, уткнувшись лицом в землю сквозь разбитое стекло, с заполненным черт-те чем ртом. Теперь багровая ссадина шла у нее через всю щеку. Разумеется, через левую, словно судьба стремилась симметрично выстраивать свои подлянки. — Судя по вашим анализам и рентгенограмме, — заявил доктор, — я полагаю, что для вас этот день ничем не отличается от любого другого. — Когда я выйду? — Черт знает что, — огорчился он. — Сегодня вы переночуете здесь, потом мы проведем обычное сканирование, и вы будете вольны бросаться в следующую пропасть. — Не стоит ругать меня, это был не несчастный случай. Врач прикреплял ее довольно увесистую историю болезни к изголовью кровати, но замер от удивления. — Не несчастный случай? — повторил он. — Вы хотите сказать, что… Но тогда необходимо предупредить… Тут он осознал, что разговаривает как раз с полицией. — Ага, — прервала его Ноэми. — Я всем этим и займусь. Левую часть лица пронзила боль, и она провела пальцами по новым ранам. — Скажите только, очень ли глубокие порезы. Мне бы не хотелось, чтобы они обезобразили мое лицо, — усмехнулась она. — Бетадин и зарубцовывающая мазь — и все заживет за неделю. Я выпишу вам рецепт. Зато ремень безопасности оставил вам зловещий синяк, который начинается от плеча и идет до самого бедра. Со временем он пройдет. А пока, знаете, уже час ночи, и я бы хотел, чтобы вы поспали. — Мне понадобится помощь. — Это в моих силах. 46 Проснувшись, Ноэми увидела возле постели маленькую девочку в костюмчике — будто ангел-хранитель сторожил ее сон. — Как дела, Но? — спросила Лили. Ноэми села и протерла глаза: — Не беспокойся, бывало и похуже. Потом она посмотрела на напарников: — Так что, даже никаких шуток, вообще ничего? Вы меня разочаровываете, парни. — Просто мы уже все сказали в машине, пока ехали, — заверил ее Милк. — Но это только чтобы разрядить атмосферу, на самом деле мы совсем не смеялись. Ромен подошел к кровати: — Ты видела что-нибудь? Или кого-нибудь? — К сожалению, нет. Но посыл ясен. Мы рыщем вокруг кладбища, а час спустя меня насильно приглашают принять участие в самодеятельном краш-тесте. Причина и следствие. Так что я думаю, что мы недалеки от верного решения. Этой ночью вы установили наблюдение за кладбищем? — Да, конечно, — заверил ее Валант. — Внутреннее и наружное. Все спокойно. — Значит, возвращаемся туда, находим эту чертову могилу и заглядываем внутрь. — Следи за речью, — предостерег Ромен. — Ты сказала «чертову», — развеселилась Лили. — Невозможно, я никогда не употребляю это слово. — Ноэми скорчила оскорбленную мину. — Но ты ведь должна быть в школе? Ты что, прогуливаешь? Тебе известно, что ты нарушаешь закон? — Я хотела видеть тебя, — сказала Лили, дергая тоненькую золотую цепочку на шейке, чтобы найти прикрепленный к ней медальон. — И я за тебя молилась. Ноэми ухватила медальон двумя пальцами, чтобы лучше рассмотреть: — Дева Мария? — Да. Это от моей бабушки из Африки. Я получила его на первое причастие. Он мне нравится больше, чем браслетики. Цепочка или браслет. Шастен снова ощутила все то же беспокойство, уже привычное: — У нас есть ответ из фотоархива насчет браслета? — Э-э-э, да, — удивился Милк. — Я вам еще вчера сказал, но вас, похоже, это не заинтересовало. И тут же получил от Ромена удар локтем. — Хотя я, наверное, забыл, — спохватился он. — Они ответили точно. Снимок сделан под правильным углом, но качество изображения не позволяет разобрать выгравированное на пластинке имя. — Значит, он пропал в промежуток между фотографированием в сарае и составлением списка личных вещей. Родным было известно о том, что все предметы и одежда, находившиеся при покойной, будут возвращены в течение сорока восьми часов, если не представят интереса для расследования. — Иначе они ни за что не позволили бы уйти с дорогими их сердцу вещами, — подтвердил Буске. — Тогда к чему стараться забрать браслет прямо у жертвы? И почему только его? Разве что потому, что именно он может заинтересовать правосудие. Возможно, даже особенно заинтересовать. И как Серж Дорен мог не заметить, когда ему вернули украшения жены, что одного недостает? Что-то здесь не сходится. Или даже чересчур сходится. — Ты слишком поспешно исключаешь наших коллег. Мы все знавали одного полицейского, который был нечист на руку. — А вот ты представляешь себя снимающим украшения с трупа? Минус в карму. Ладно, допустим, ты человек, испорченный до мозга костей: ты что, возьмешь наименее ценную вещь? Почти все драгоценности золотые, а пропало серебряное? Нет, с этим браслетом связано что-то очень важное, поэтому его украли с тела мадам Дорен сразу же, чтобы он не попал в лапы к фликам. А поскольку в тот день, помимо полицейских, там были только Серж и Брюно Дорены, подозреваемых остается не много. — Боюсь, нам не удастся толком пообщаться, — встревожился Ромен. — Дознавательные меры в отношении родственников детей будут сильно буксовать… — А мне плевать. — Да знаю я. — Если считать кладбище, у нас теперь есть две зацепки, — отметил Буске. — Кладбище — это зацепка. Браслет — всего лишь зона тени. — Так с чего начнем? — Прекрасно можно заниматься и тем и другим. Ромен, прошу тебя доложить майору Розу. Все усложняется, мы не можем оставлять начальство в стороне. Лили потянулась к Ноэми, чтобы поцеловать ее, и шепнула на ушко, как это делают дети, желая поделиться секретом, то есть так, что это услышали все: — Там в зале ожидания твой возлюбленный. При мысли об Адриэле лицо Ноэми исказилось, Ромен мгновенно сообразил, о ком речь. — Нет, не он. Другой, — успокоил он ее. — Должно быть, он в штаб-квартире узнал о несчастном случае с тобой. Так что, едва прибыв в Париж, сделал разворот на сто восемьдесят градусов. Думаю, это хороший знак, согласна? Тревога Ноэми сменилась угрызениями совести. По крайней мере, на Адриэля она могла бы наорать, разозлиться; могла бы быть мерзкой, укрыться под броней ненависти… Но с Юго… с ним она будет совершенно обнажена, без щита. Самой собой. — Ждем тебя в комиссариате, Но. * * * — Зачем ты вернулся? — В ее голосе прозвучала признательность, которая никак не вязалась с вопросом. Юго присел на кровать сантиметрах в двадцати от нее: — Потому что стоит мне на несколько часов отлучиться, как ты творишь глупости со своим телом.