“Что ж, душенька, пойдем обедать”, сказала Собакевичу супруга Собакевича. “Прошу покорнейше”, сказал Собакевич. За сим, приблизившись к столику, где была закуска, гость и хозяин выпили, как следует, по рюмке водки, и, закусив какой-то копченой рыбой, отправились в столовую, куда опять, как плавный гусь, поплыла вперед хозяйка. Небольшой стол был накрыт на четыре прибора. На четвертое место явилась очень скоро, трудно сказать утвердительно, кто такая: дама или девица, компаньонка или родственница, домоводка или просто проживающая в доме; что-то без чепца, лет тридцати пяти, в пестром платье, поклонилось очень скоро и уместилось на свое место и, казалось, больше ни до чего ему не было нужды. Есть лица, которые существуют на свете не так, как какой-нибудь предмет, а так, как посторонние крапинки или пятнышки на каком-нибудь предмете. На них если и остановишь взгляд, то уж верно глупо и не нарочно, как иногда вдруг, неизвестно по какой причине, станешь глядеть пристально на муху, лазящую на стене. В их лицах одно и то же никогда не [изменяющееся] исчезающее выражение. Сидят, они на том же месте, на том же стуле, тем же образом сложены у них руки, тот же всегда поворот головы. Их готов причислить к числу мебелей в комнате, и только где-нибудь в девичей или кладовой окажется, что у них есть и речи и даже кое-какие страстишки. [“Есть лица ~ страстишки” вписано. ] “Щи, моя душа, сегодня очень хороши”, сказал Собакевич, хлебнувши две ложки и засучив рукава своего фрака: “Вы эдаких щей не будете есть в городе”, сказал он, обращаясь к Чичикову: “там вам чорт знает чего подадут”. “У губернатора, впрочем, не дурен стол”, сказал Чичиков. [Вместо “У губернатора ~ Чичиков”: “Да, это правда, в городах обыкновенно уж не то”, отвечал Чичиков. “Впрочем, у губернатора я ел прекрасный стол, видно, что повар у него очень хорош”.] “Да знаете ли, из чего всё это готовится? Вы есть не станете, когда узнаете. Право, я вам это не шутя говорю”. “Я не знаю, как они там приготовлены, но на вкус [мне показа<лось>] были очень хороши”.[Вместо “Я не знаю ~ хороши”: “Конечно, у него больше французская кухня. Статься может, что иное не так приготовлено, как бы желалось сообразно с нашими обычаями и нравами”, отвечал Чичиков, и потом, минуту помолчавши, прибавил: “впрочем, многие блюда приготовлены очень вкусно”.] “Это вам так показалось”, сказал Собакевич: “где быть им хорошим? Я знаю, что они на рынке покупают. Купит вот тот каналья повар, что выучился у французов, [повар, что у французов учился] кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца”. “Фу! какую ты неприятность говоришь”, сказала супруга Собакевича. “А что ж, душенька, так у них делается, я не виноват. Так у них у всех делается. Всё, что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они всё в суп, да в суп! туда его”. “Ты за столом всегда эдакое расскажешь”, возразила опять супруга Собакевича. “Что ж, душа моя”, сказал Собакевич: “если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть. [если б я сам это делал, или был бы такой человек, который… тогда другое дело. Но ты сама, душенька, знаешь, что я гадостей не ем и не буду есть, это я тебе прямо в глаза говорю. ] Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, что ты там себе ни говори. [сахаром облепи, а я ее не стану есть, что ты себе ни говори. ] Возьмите барана”, продолжал он, обращаясь к Чичикову: “это бараний бок с кашей. Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, что может быть[из такой баранины, которая] суток по три на рынке валяется. Я вам скажу, что это заговор![скажу, что это просто заговор! да, я вам говорю это не шутя. Заговор, заговор!] Это секта такая; нарочно для того сговорились, чтобы переморить голодом. Вот и доктора, все эти французы и немцы — я бы их всех перевешал. Посмотрите, как едят все эти, что побывали в том Петербурге. Выдумали какой-то модный стол: [Вместо “Вот и доктора ~ стол”: Вы посмотрите, что они вам подают: ] налепят лепешку, величиною с пуговицу, даст тебе одну[положат одну а. дадут тебе одну] на тарелочку, да и ешь ее; а спрашивается, что есть? нечем по губам помазать. Нет, это всё выдумки, это всё…” Здесь Собакевич даже сердито покачал головою, [Здесь Собакевич несколько покрутил головою] что делал очень редко, потому что шея его, как уже читатель видел, почти никогда не двигалась. “Толкуют: просвещение, просвещение, а это просвещение… просто: фук; сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. [а это просвещение… и нечего и говорить”. Тут Собакевич махнул] У меня не так. У меня когда свинина — всю свинью давай на стол; баранина — всего барана тащи; гусь — всего гуся. Лучше я съем двух блюд, да съем столько, сколько душа желает”. Собакевич подтвердил это делом. Он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел всё, обгрыз и обсосал до последней косточки. “Да”, подумал Чичиков: “этот себе на уме”. “У меня не так”, говорил Собакевич, вытирая салфеткою руки: “у меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: 800 душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха”. “Кто такой этот Плюшкин?” спросил Чичиков. “Мошенник”, отвечал Собакевич: “Такой скряга, какого вообразить трудно: в тюрьме колодники лучше живут. Всех людей переморил голодом”. “В правду!” подхватил с участием Чичиков: “и вы говорите, что у него, точно, люди умирают в большом количестве?” “Как мухи мрут”. “Скажите, как странно! А позвольте спросить, как далеко живет он от вас?” “В пяти верстах”. “В пяти верстах!” Здесь автор должен сказать, что у героя его забилось слегка сердечко. [“Здесь ~ сердечко” вписано. ] “Вот уж я никаким образом не могу понять такого рода жизни. Когда сам не хочешь пользоваться состоянием, в таком случае доставь оным удовольствие ближним, дай бедным, чтобы за тебя молились и были вечно благодарны… Как же, например, если выехать из ваших ворот, нужно будет взять к нему, направо или налево?” “Я вам даже не советую и дороги знать к этой собаке”, сказал Собакевич: “гораздо извинительнее сходить в какое-нибудь непристойное место, нежели к нему”. Чичиков извинился и сказал, что ему всё равно, а что он о дороге спросил только, потому что интересуется вообще познанием всякого рода мест. [Вместо “Чичиков ~ мест”: “О, я ничуть не имею этого намерения; я спросил только потому, что вообще интересуюсь познанием мест”, сказал Чичиков. ] За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была величиною больше тарелки. Этим обед и кончился; но Чичиков, вставши из-за стола, почувствовал в своем животе тяжести на целый пуд. Пошли в гостиную, где было поставлено на столе варенье двух сортов. Из чего состояло это варенье, нельзя было знать; с виду же оно было ни груша, ни слива, драло жестоким образом горло, и приготовлялось[Из чего состояло это варенье, вряд ли бы какой химик добрался, оно было ни груша, ни слива, и приготовлялось] руками самой хозяйки. Хозяйка на минуту вышла с тем, чтобы наложить еще[наложить его] и на третье блюдечко. Воспользовавшись этим отсутствием ее, Чичиков обратился с такими словами к Собакевичу, который, сидя в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал звуки в роде икотки, закрывая поминутно рот рукою. “Я хотел было поговорить с вами об одном очень нужном для меня деле”. “Вот еще варенье”, сказала хозяйка, возвращаясь с какою-то редькою в сахаре. [сказала хозяйка, возвращаясь: “огурцы в сахаре, пополам с вымоченною редькою”. Дальше текст в ПБЛ3 прерывается, пагинация же идет последовательно (л. 37, л. 38). Лист 38 начинается с середины фразы. ] назначено быть после завтра. Чичиков попросил выписочку вкратце всех умерших, на что Собакевич согласился охотно и, подошедши тут же к бюру, собственноручно принялся выписывать всех не только поименно, но даже с означением похвальных качеств. В продолжении того времени, как он писал, стоя у бюра, Чичиков от нечего делать занялся рассматриванием всего просторного его сзади оклада. [Вместо “назначено ~ оклада”: “А как скоро ~ в карман (ЛБ1, стр. 298–299). а. “А как скоро полагаете быть в городе?” “Для удовольствия вашего могу даже приехать завтра”. “Очень хорошо, в таком случае мы завтра и крепость совершим. Еще я хотел у вас попросить об одном: не можете ли вы мне дать небольшую выписочку, в которой были бы прописаны имена душ”. “С большою готовностью”, сказал Собакевич и подошедши к какой-то неуклюжей мебели, в виде бюра, которого Чичиков вначале было совсем не заметил. Затем он вынул лоскуток исписанной бумаги, на котором <1 нрзб.> очень обстоятельно было прописано, кто столяр, кто плотник. К иным было приписано: нраву хорошего и работящий, к другим просто хозяин, к третьим: хмельного в рот не берет. Он приписал еще кое-что тут же карандашом и подал Чичикову сказавши: “Да, за это приобретение будете всегда благодарить”. Чичиков поблагодарил сквозь зубы и спрятал записку в карман. У этого текста на полях вписано карандашом и затем зачеркнуто: и даже не только одни имена, но и звания и ремесло и чем кто занимается, и скольку оброку. “Вы увидите сами, что за народ. Только, право, для знакомства, а то бы ни за что не отдал”.] “Теперь пожалуйте же задаточек”, сказал Собакевич. “К чему же вам задаточек? Вы получите в городе за одним разом все деньги”.