Все-таки пока еще живой. Я еще немного полежал, уютно согревшись под одеялом. Спешки вставать не было, и я, старательно оценив свое состояние, решил, что чувствую себя лучше. Намного лучше. И голоден. Добрый знак. Вечером я почти ничего не ел. После того, как Рэйчел Дерби ушла, я подумал, не принять ли душ, но сил на это не хватило. Проглотил пару таблеток парацетамола, чтобы сбить температуру, открыл консервированный томатный суп и, пока стягивал с себя все еще мокрые брюки, подогрел его на электрической варочной панели. Съел, сколько мог, но так сильно дрожал, что ложка бренчала, колотясь о чашку. Аппетита не было, и большая часть супа осталась нетронутой. Я улегся на кровать и натянул на себя одеяло. Каждый приступ озноба вызывал сомнения: не случилось ли так, что в этот полный неправильных решений день решение отказаться от больницы оказалось роковым. Несколько часов я словно в лихорадке дремал, но в какой-то момент провалился в настоящий сон. Взглянув на часы, я обнаружил, что перевалило за десять. Глядел на деревянные балки над головой и слушал, как птицы царапают ногами по крыше. Не удивительно, что у меня сложилось впечатление, что они рядом, – практически так и было. Источник другого звука я определил не сразу. Я находился на верхнем этаже эллинга, под которым располагался док. Наступило, по-видимому, время прилива, и под досками пола раздавался негромкий плеск воды. Я осторожно сел, спустил ноги с кровати и, выждав несколько мгновений, встал. Чувствовал себя измочаленным, но гораздо лучше, чем накануне. Следовательно, моя болезнь не результат постпленэктомического сепсиса, а какой-то недолговечный вирус, с которым справился антибиотик или моя иммунная система. Если не перенапрягаться, через день-другой я приду в себя. И вот я проголодался. И, поведя носом, почувствовал, что мне срочно необходимо встать под душ. Как бы ни хотелось есть, я получу от пищи двойное удовольствие, если примусь за нее чистым. Ванная была миниатюрной, но спланирована так же хорошо, как все остальное в студии. Я стоял под горячими иглами воды, наслаждаясь каждым уколом. Чистый и выбритый, я переоделся в то, что захватил для вечеринки у Джейсона и Анжи. Затем принялся изучать, что у меня есть на завтрак. Обнаружил в холодильнике молоко, масло, яйца и полбатона хлеба, плюс на кухонном столе неоткрытую банку с мармеладом. Сделал два тоста, пожарил яичницу из двух яиц, а в это время в чайнике закипал кофе. Жадно поел за маленьким столом, затем сделал еще тост с маслом и мармеладом. Закончив, я почувствовал себя лучше, чем в несколько прошлых дней. Еще заварил кофе и, захватив к окну чашку и глядя, как плещутся чайки в наполовину обмелевшей протоке, впервые позволил себе задуматься о ситуации, в которую сам себя загнал. По всем понятиям, я здорово свалял дурака. Ланди мне сообщил, что предполагаемая жертва Лео Уиллерса Эмма Дерби была замужем. Но мне даже не пришло в голову, что у нее может быть другая, чем у супруга, фамилия. Даже когда Траск упомянул о жене, я не связал одно с другим, полагая, что он говорит о Рэйчел. Сестре Эммы Дерби. Меня поразила степень моей оплошности. Неудивительно, что все они на взводе. Вчера Траску и его родным пришлось выдержать мучительные испытания. Если им ничего не сказали полицейские, слухи все равно ползли о том, что обнаружили в устье. Хотя Эмма Дерби пропала слишком давно, чтобы выловленное из воды тело принадлежало ей, родственники не могли не заволноваться, понимая, что если это не она, значит, тот, кто ее убил. Рэйчел прямо сказала накануне вечером: Странный день. Эмоции у нас у всех зашкаливали. Я поморщился, понимая, каким бесчувственным мог показаться окружающим. Ведь они полагали, что в качестве полицейского консультанта я знал, кто они такие. Однако, ослепленный собственными неурядицами, я не сумел разобраться, что оказался в убитой горем семье. Но что случилось, то случилось, теперь я ничего не мог изменить. Только извиниться и как можно скорее убраться отсюда, оставив их в покое. Но сказать это проще, чем сделать: продолжались выходные, и моя сломанная машина застыла на площадке у дома Траска. Допив кофе, я позвонил ремонтникам. Как сказала Рэйчел, сигнал мобильной связи в эллинге ловился, но был слабым. Пришлось искать место у окна, где он был сильнее. Но набрав номер и нажав из меню клавишу «не авария», обнаружил, что поставлен в очередь. И пока ждал с кем-нибудь поговорить, оглядел студию. Интерьер простой, но прекрасно выполненный – в таком месте в других обстоятельствах я с удовольствием пожил бы дольше. У жены Траска был явно дизайнерский талант. Подумав о ней, я заметил у стены фотографии в рамках и вспомнил, что Ланди упомянул, что она была фотографом. Сделал шаг к ним и – вот незадача – потерял сигнал, как только отошел от окна. Пришлось звонить снова и опять занимать очередь в самом конце. Невезуха! Я включил в трубке динамик громкой связи, положил телефон на подоконник и подошел к фотографиям. Их явно приготовили, чтобы развесить на стенах эллинга, и я посчитал, что никто не будет против, если я их посмотрю. Их было с дюжину, разного размера, но все черно-белые. В низу на каждой одна и та же витиеватая подпись: Эмма Дерби. Сюжеты в основном натюрморты и пейзажи. Этюды самого эллинга и протоки, тенистые унылые виды, отражения в воде. На других – морской форт, солнечные брызги на волнах, искусное изображение монохромного заката. Я не знаток фотографии, но эти показались мне достойными и лишь немного подражательными. Особенно одна: снимок сияющего мотоцикла на песке был явно постановочным, заявляя о своей принадлежности к искусству «арт-постера». Из портретов был всего один. В объектив улыбалась миловидная женщина с обрамляющими лицо длинными темными волосами. Обнаженная, если не считать искусно драпирующего ее белого полотна. Выполненное тем же почерком, что подписи, название гласило «Я». Это было первое фотографическое изображение Эммы Дерби, которое я увидел. Даже делая поправку на несамокритичность автопортрета, я не мог не отметить, что она женщина привлекательная. И Эмма, безусловно, об этом знала. Требовалось самоуверенность (или тщеславие), чтобы позировать подобным образом. В глядящих в объектив глазах довольство собой, в наклоне подбородка – надменность. Я понимал, что неправильно делать поспешные выводы, но не представлял, как могла изображенная на снимке уверенная в себе женщина поселиться в столь уединенном месте и выйти замуж за Траска – мужчину старше себя с сыном-тинейджером и маленькой дочерью. Ланди мне сказал, что Эмма Дерби переехала сюда два или три года назад после того, как вступила в брак, следовательно, она не могла быть матерью Фэй и Джемми. Инспектор также сообщил, что ее брак не заладился еще до ее интрижки с Лео Уиллерсом. Теперь я начал понимать, почему. Рассматривая фотографию, я искал сходство между сестрами. Немного похожи были глаза и пышные темные волосы, но если бы я не знал об их родстве, то никогда бы не догадался, что они сестры. Рэйчел Дерби не выглядела такой же эффектно привлекательной, но она, как я догадывался, не прибегала столь усердно к помощи макияжа и освещения. Вот еще одно поспешное суждение. Пока я рассматривал остальные фотографии, из динамика телефона записанный на пленку голос все еще предлагал оставаться на линии. Я едва успел установить их обратно к стене, когда раздался стук в дверь. Я смутился, словно меня застали за чем-то неподобающим, и, убедившись, что фотографии не соскользнут на пол, пошел посмотреть, кто ко мне пришел. И немного растерялся, когда, открыв дверь, обнаружил за ней Траска. На нем была все та же поношенная кожаная куртка, но суровое лицо чисто выбрито. В одной руке он держал мои ботинки, в другой сумку-холодильник из моей машины. – Можно войти? Я посторонился, давая дорогу. Он огляделся так, словно впервые видел студию внутри. – Заварить кофе? – предложил я. – Нет. Я на минутку. Проверить, что с вами. – Спасибо. Мне лучше. – Рад слышать. Принес вам вот это. – Он протянул мне ботинки, а сумку-холодильник поставил на пол. – Рэйчел ботинки высушила, но их необходимо вычистить, иначе соль их разъест. – Благодарю. – Я оценил жест, но решил, что истинная причина, почему он явился, – проверить, пережил ли их постоялец ночь. Я его не винил. – Хочу извиниться за вчерашнее. Я понятия не имел, кто вы и ваши родные, иначе не поставил бы вас в такое положение. – Да, наслышан. – Он пожал плечами. – Откуда вам было знать? И я не должен был предполагать, что знаете. Траск опустил глаза на сумку-холодильник, и морщины на его лице стали глубже. Сумка была моя либо точно такая, как у меня, и я решил, что он сейчас объяснит, почему он ее принес. Но он вместо этого сказал: – Джемми по своей инициативе принялся за вашу машину. Соленая вода испортит двигатель, если оставить ее надолго. Надо было сначала поговорить с вами, но я подумал, что вы хотите пораньше уехать, и велел продолжать. Надеюсь, вы не возражаете. Я понимал, что Траск с родными не могли дождаться, чтобы я поскорее убрался, но был не в восторге, что за мою машину взялся его сын. Вчера он не хотел ее чинить. Я боялся показаться неблагодарным, если ремонт настолько сложен, как Джемми вчера сказал, но вовсе не обрадовался, что мой автомобиль оказался в руках подростка, и ответил, тщательно подбирая слова: – Я полагал, что нужна мастерская. Он сумеет справиться здесь? – Сказал: если соль не сильно коррозировала мотор, он все поправит. Не тревожьтесь, Джемми свое дело знает. Это он с нуля починил свой старый белый «Лендровер». Скопил деньги и купил его в пятнадцать лет. Что мог, восстановил, другие детали приобрел на барахолке или в Интернете. Он вполне способен разобрать и промыть двигатель. Слова Таска прозвучали как констатация факта, а не хвастовство. Я не мог не подумать, что лучше бы такое предложение мне сделали вчера, но у этих людей было много других забот, кроме того, чтобы выручать меня. – Смотрите, я еще могу позвонить в ремонтную службу, – предложил я. – Зачем портить вашему сыну выходной? – Он не против. Машины его хобби. Если вас устроит его работа, можете ему заплатить. На будущий год парень поступает в университет, так что деньги ему пригодятся. – Траск повернулся к телефону, который наигрывал резкую мелодию. – Не похоже, чтобы ваши ремонтники быстро приехали. В его словах был резон. Если его сын сумеет починить автомобиль, я избавлю их от своего присутствия гораздо быстрее, чем дожидаясь буксировщик ремонтной службы. Но тут мне кое-то пришло в голову. Я посмотрел на лежащие на кухонном столе ключи от машины. – Как ему удалось открыть капот? – Тем же способом, как багажник. Вы оставили машину незапертой. Я был вчера совершенно не в себе. Помнил, как брал вещи из багажника, помнил, как Рэйчел грузила в «Лендровер» коробку и пакеты, но ни за что не мог припомнить, чтобы потом закрывал автомобиль. Я лихорадочно пытался восстановить в памяти, что лежало в багажнике. Грязный комбинезон, болотные сапоги и саквояж с моими профессиональными инструментами. Никаких секретов и тайн, но обычно я веду себя аккуратнее. – А это я принес потому, что Джемми почувствовал запах. – Траск сделал движение, будто хотел пнуть сумку-холодильник, но лишь слегка дотронулся носком ботинка. Хмурое выражение лица сменила мина отвращения. – Мы не открывали, но я не хотел терпеть ее у дома. Не успел он сказать о запахе, как я почувствовал сам. Острый, аммиачный, он сочился изнутри. Я наклонился открыть крышку, запах стал сильнее, и Траск поспешно отступил. – Вчера я ехал к друзьям, – начал объяснять я, демонстрируя сыр и вино. Лед в пакетах давно растаял. С алкоголем ничего не случилось, а вот зрелый «Бри» от недостатка охлаждения пострадал. Траск огорошенно смотрел на мои продукты, а затем рассмеялся. – Господи, а я-то подумал… ну, вы понимаете… Я понял. Зная о моем ремесле, он предположил, что в сумке-холодильнике зловещая улика. Веселие прошло, и лицо Траска приняло обычное суровое выражение. – Мне звонил инспектор Ланди. – Он постарался, чтобы его голос звучал по-деловому. – Не официальный звонок – жест доброй воли. Он сказал, что обнаруженное в устье тело почти наверняка принадлежит Лео Уиллерсу. Я хотя и удивился, но понимал, что Ланди знаком с семьей Траска с тех пор, как пропала Эмма Дерби. Успокоить людей на этой стадии пусть не по протоколу, но зато по-человечески. Благодаря своему поступку детективный инспектор сразу вырос в моих глазах. Но комментировать его слова не собирался и безучастно кивнул. Траск, хмурясь, уставился в пол. – Понимаете… вчера нас совершенно переклинило… Так вот: Джемми рассчитывает починить вашу машину к обеду. Но точнее скажет позже, когда станет ясно, насколько пострадал двигатель. Если потребуется больше времени… – он как будто с трудом подбирал слова. – Поскольку это место предназначено для сдачи и если понадобится, вы можете остаться здесь еще на ночь. Великодушное предложение, но я понимал, что не давало ему покоя. – Спасибо. Но я предпочитаю уехать. Он коротко кивнул, стараясь не показать облегчения. – Как вам угодно. Но предложение остается в силе, если вы передумаете. Я дал ему ключи от машины и номер моего телефона, чтобы Джемми позвонил, когда управится с работой. После того, как Траск ушел, я достал из холодильника испорченный сыр и осторожно понюхал, чтобы убедиться, что он никуда не годится. Сыр окончательно сгнил, и я, завернув его в целлофановый пакет, оторванный из рулона в шкафу на кухне, выбросил в урну на улице. Сумка-холодильник сохранила запах, и, чтобы избавиться от вони, пришлось ее вымыть. Даже такое усилие вызвало дрожь, и я, заварив чай, устроился с чашкой у окна. Вспомнив оплошность Траска, я снова улыбнулся. Его поведение вполне объяснимо: человек не хотел, чтобы рядом с его домом находился контейнер с частью человеческого тела. Все это мне знакомо по опыту. Что-то возникло в моем подсознании, но снова моментально ускользнуло. После короткой передышки я почувствовал себя лучше и, допив чай, решил посмотреть возвращенные Траском ботинки. Такие не предназначены для купания в соленой воде. Но если не считать, что стали немного жестче, были вполне пригодны для носки. Я уже собирался поставить их на пол, когда снова вернулось ощущение тревоги. Только на этот раз оно было сильнее. Я смотрел на ботинки, стараясь разобраться, что меня беспокоило. И вдруг понял и прошептал: – Какой же я идиот! Глава 9 Воды в протоке было меньше, чем накануне, когда я прогуливался по ее берегу. Хотя не было способа проверить, но по ощущениям до самого высокого прилива оставался час или два. Я надеялся, что не меньше.