Теперь стало ясно, что Нина в действительности любит больше всего. Деньги. Она обычная продажная сука. Вроде тех, что обслуживают дальнобойщиков. Просто тем повезло меньше, а его жене – больше. Вот и вся разница между ними. Юрий ненавидел ее с такой силой, что выцарапал бы из салона, как устрицу из раковины. Он размочалил бы эту стерву по тротуару, мордой в придорожную грязь, в талый снег, в окурки и плевки! Юрий сделал шаг к обочине, но водитель прикрыл дверь перед его носом, даже не взглянув на него. Когда «Мерседес» замигал поворотником, Юрий вышел из оцепенения и кинулся к своей машине. – Я поехал за ними и потерял их на следующем повороте, – сказал Забелин. – Больше ее не видел. Номер не запомнил. – Ну, допустим, – согласился Бабкин. – А перед нами зачем комедию ломал? Почему не сказал, что знаешь, что Нина жива? – А это, Сергей, не твое собачье дело. – Юрий говорил почти весело, и Илюшин бросил на Бабкина предупреждающий взгляд: веселье это звучало очень нехорошо. – Кому какая разница! – Ты и сам отлично знаешь, какая разница. Жена твоя исчезла… – Она мне не жена! – оборвал его Забелин. – Ее, если ты не в курсе, объявили умершей через пять лет после того, как она пропала. Как я могу быть женат на мертвой бабе? Это уже некрофилия какая-то получается! Сергей услышал за спиной шевеление, обернулся, увидел Егора с Леней и выругался про себя. Какого дьявола они оба дома утром в будний день! В темноте коридора мальчишки, тесно стоявшие друг за другом, казались сиамскими близнецами со сросшимся телом. Илюшин вкрадчиво расспрашивал Забелина, вился вокруг, словно кот… Юрий молчал. На все вопросы он отвечал только: «Я тебе уже все сказал». – А как же сумка с деньгами? – мурлыкнул Макар. Юрий поднял голову: – Какая сумка? – Вы еще спросите, какие деньги! Которые вы поделили на троих, свистнув у ваших незадачливых нанимателей. В глазах Юрия мелькнул страх. У кота вырос змеиный хвост, и этот хвост обвился вокруг его шеи. – Не знаю, о чем ты… – пробормотал он и ухватился за сиденье. Бабкин про себя хмыкнул: Илюшин, фигурально выражаясь, занимался именно тем, что расшатывал стул под Забелиным. – Предложение такое, – ласково говорил Макар. – Вы рассказываете правду о вашей последней встрече с Ниной, а мы не идем к хозяевам денег и не сообщаем им о вашем маленьком грешке. Илюшин подталкивал Забелина хотя бы к одному признанию. Юрий окружил себя непроницаемой стеной. Стоит ему сказать: «Ладно, я соврал, мы с Ниной встречались две недели назад», – и первый расшатанный кирпич выпадет из кладки. Тогда разрушение всей стены – лишь вопрос времени. Но Забелин ушел в глухую оборону. «Никаких денег не брал, впервые слышу, это все вранье», – бормотал он, не глядя на Макара. – Очень глупо выглядит ваше запирательство, Юрий Геннадьевич, – заметил Илюшин. – Ваши бывшие друзья подписали признательные показания, сдав вас с потрохами. – У меня нет друзей! – Мордовин и Колодаев. – С этими козлами я десять лет не разговаривал! – Потому и не разговаривали, – спокойно сказал Макар. – Вы вернулись к ним, чтобы перераспределить деньги, а им – вот поразительно! – не понравилось это предложение. Странно, что они вас там же в кустиках не закопали. Забелин уставился на него, пораженный тем, что сыщику известны такие подробности. – Так когда вы в последний раз виделись с Ниной? – Илюшин был сама доброжелательность. – Никогда! – заорал Юрий и вскочил. – Все, пошли вон! Буду праздновать, что эта сука наконец-то сдохла окончательно! – Для празднования вам не хватает мамы, – участливо заметил Макар. Бабкин еле успел перехватить Забелина. Юрий рванулся к Илюшину, обезумев от ярости. Скрутив ему руки за спиной, Сергей силой усадил его на стул и собирался толкнуть короткую нравоучительную речь о вреде физического насилия, но Макар, не двинувшийся с места, вдруг спросил: – Вы ведь посвятили маму в подробности февральской встречи, не так ли? Забелин окаменел в его руках, словно тролль при первых лучах солнца. Это было так неожиданно, что Бабкин едва его не выпустил. – Вижу, что посвятили, – кротко сказал Илюшин. – Занятно. Значит, восемь месяцев и вы, и Тамара Григорьевна знали о том, что Нина жива… Раздался звонкий голос: – Я вызвал полицию! Все трое обернулись. Леня стоял в дверном проеме с телефоном в руках. – Я вызвал полицию, – твердо повторил он. За его спиной маячил смущенный Егор. – Будьте добры, покиньте нашу квартиру. Сергей взглянул на Егора, и мальчик кивнул. – Очень напрасно. – Бабкин пожал плечами. – Теперь с вашим папой будут разговаривать совсем другие люди. – Я сомневаюсь, что их методы допроса сильно отличаются от ваших, – все с той же невыносимой вежливостью заявил Леня. – В таком случае, есть ли разница? Сергей покачал головой, с сожалением глядя на него, и сделал Илюшину короткий знак: выходим. Он сомневался, что кто-то приедет на вызов. Однако тратить время на разборки с полицией не хотелось. Макар бесстрастно прошел мимо сидящего Забелина, едва не коснувшись его. В прихожей он обернулся к близнецам: – Леонид, а где вы сами были в понедельник вечером? – Я гулял, – после долгой паузы сказал Леня. Лицо его было непроницаемо и казалось очень бледным в сумраке коридора. – А где вы гуляли? – поинтересовался Илюшин. – Я гулял на улице, – так же вежливо сказал Леня. Этот обмен репликами живо напомнил Бабкину диалоги из учебников по английскому языку. – Погодь, у тебя же занятия в рисовалке… – начал Егор и почему-то замолчал. – То есть занятия вы пропустили? – уточнил Илюшин. – Вы все правильно понимаете, – кивнул тот. – Извините, мне нужно наверстывать пропущенные уроки, нет возможности побеседовать с вами. К тому же, если мне не изменяет память, вы не имеете права вести со мной подобные разговоры без присутствия моего представителя: родителя, учителя или опекуна. – Всего хорошего, Леонид, – сказал Макар, с любопытством вглядываясь в его лицо. Бабкин только теперь заметил, что они с мальчишкой похожи, вернее, могли бы быть похожи, если бы Илюшину было четырнадцать. – Счастливо, Егор, – попрощался Сергей. – Увидимся! До свиданья, Леня. На улице Бабкин спросил, догоняя Макара: – Ты чего пристал к пацану? Илюшин посвистел и обернулся к подъезду, словно братья Забелины могли следовать за ними. – Юрий Забелин знал, что Нина жива, – сказал он с интонацией сороки-вороны, которая варила кашу, и начал загибать пальцы. – Тамара Забелина знала, что Нина жива. А их любимый сын и внук, ты полагаешь, не знал, что Нина жива? Думаешь, бабушка не проговорилась? – Ну, допустим… – Допускать это Бабкину отчего-то совсем не хотелось. – И что с того? – Мы ничего не знаем о Лене Забелине, кроме того, что он умный одаренный мальчик, очень привязанный к отцу и бабушке. – Он картинки такие душевные рисовал, изображал свою мать… – пробормотал Сергей. – Покойную мать, – уточнил Илюшин. – Вернее, воображаемую. Возможно, для живой Нины у Лени Забелина нашлись бы совсем другие образы. Теперь твоя очередь объяснять. Как ты догадался, что нужно показать в «Синей вербе» фотографию Юрия? – У меня кое-что всплыло в памяти. При нашей первой встрече Забелин высказался про Шурыгину: «Она как вторая мать мальчишкам. Вторая только хронологически, а если говорить про моральные качества, уж точно лучше, чем первая». Я тогда пропустил это мимо ушей, а вышел из салона, вспомнил эти слова и задумался. Забелин должен был считать, что Нина погибла. Откуда упреки про моральный облик? Для них было основание только в том случае, если Юрий знал, что его жена жива. – Упреки про моральный облик… – задумчиво повторил Макар. – Серега, ты большой молодец. – Не хвали меня, мне от этого не по себе! – Моральный, моральный… – Илюшин остановился и достал телефон. Взгляд его стал сосредоточенным. – Алло, Арсений? Здравствуйте. Я хотел у вас еще кое-что уточнить. Помните, вы сказали, что Нина много лет поддерживает односторонние отношения. Что вы имели в виду?