– Не уверен, что переживу это. – Есть и похуже способы отдать концы. Беттингер допил обжигающие остатки сока. – Он почти как серная кислота. – Да? Закрыв дверь в соседнюю комнату, детектив посмотрел в коридор. – Гордон? – Что? – Обед в семь тридцать. – Хорошо. – Если опоздаешь, будешь мыть посуду всю неделю. – Вольно, офицер. – Иди сюда. Стройный пятнадцатилетний парнишка с сонными глазами появился в дверном проеме и вытащил из правого уха белый наушник. – Что? – угрюмо спросил он. – Ты когда-нибудь готовил обед для всей семьи? – Нет. – Думаешь, это легко? Гордон обдумал несколько вариантов остроумных ответов, не уверенный, стоит ли дальше раздражать отца. – Я знаю, что это нелегко, – наконец ответил он, решив не обострять обстановку. – Не заставляй меня угрожать тебе лишней работой, словно ты еще не вышел из десятилетнего возраста. Уважай и цени то, что делает твоя мать, которая много трудится, чтобы мы питались вкусной и полезной едой. – Я ценю – она хорошо готовит. – Казалось, восстание юноши закончилось. – И поздравь ее. Гордон напряг свой подростковый ум. – Она беременна? Алисса рассмеялась. Несмотря на то что она выглядела молодо и женственно для своих сорока шести, ее смех звучал так, словно он исходил из груди белого старика, больного плевритом. – Картины твоей матери будут выставлены в престижной чикагской галерее. – Правда? – Лицо Гордона прояснилось. – Это здорово! – Он вытащил наушник из другого уха, подошел к матери и обнял ее. – Похоже, вкус у них лучше, чем у тех, кто живет в Аризоне. Они – настоящие интеллектуалы. Алисса сжала руку сына. – Спасибо. – Потрясающе. Беттингер поставил пустой стакан в раковину. – Тебе придется присматривать за сестрой, когда мы с твоей матерью поедем на открытие. – Отлично. – Гордон засунул наушники обратно. – Ты поведешь там маму в роскошный ресторан? – Конечно. – Вы возьмете лимузин? Закажете шампанское и горячую ванну? Снова раздалось ревматическое хихиканье старика, жившего в груди Алиссы. – Я все сделаю правильно, – заверил сына полицейский. – Можешь не беспокоиться. – Сделай так, как в Новый год, когда наступило третье тысячелетие, – заявил подросток, включил музыку и удалился. Погруженный в раздумья детектив сполоснул стакан и поставил его в посудомоечную машину. – У него своеобразные идеи насчет женщин. – Очень правильные. – Папочка, – сказала Карен, входя на кухню с доской с магнитными шахматами в маленьких руках. – Тебя сейчас уничтожат. – Ты видишь, где стоит мой слон? Девочка посмотрела на расположение белых фигур. – О… не заметила. – Но твой шахматный сленг достоин уважения. – Могу я взять ход назад? – После того как поздравишь маму. – У нее будет ребенок? – Даже лучше. * * * Красивая и ароматная еда перебралась из тарелок во рты, после чего заработала перистальтика, переправившая пищу в желудок. Карен и Гордон вышли из-за стола, Беттингер взялся за мытье посуды, а Алисса устроилась в кресле с бокалом белого вина. Вскоре до кухни донеслись телевизионные голоса и приглушенная музыка, и супруги обменялись многозначительными взглядами. Алисса повела мужа в спальню и заперла дверь. Они тихо сняли одежду, от которой пахло кориандром, и забрались под одеяло. Нежные пальцы исследовали мягкую кожу, член Жюля напрягся, и он ощутил приятную боль. Алисса оседлала мужа, и они нашли общий медленный ритм. Испачканное фекалиями лицо мальчишки и вскрытый труп Элейн Джеймс не помешали детективу извергнуть жидкость, горячую как кофе, лишь через мгновение после того, как его жена достигла высшей точки удовольствия. Он уже давно научился изолировать работу от дома. Вскоре к содрогающимся животным вернулась сдержанность, и они накрыли свои тела, глупо улыбаясь друг другу. Ритм их сердец стал медленнее, и прошло десять роскошных минут, прежде чем один из них нарушил молчание. – Я всегда хотел переспать со знаменитостью, – признался Беттингер. – Знаменитостью? – Алисса повернула голову, чтобы видеть мужа. – Всего лишь одна выставка. Детектив провел рукой по спине жены. – Это нечто большее. – Ну… Я не хочу слишком на многое рассчитывать. – Вовсе нет, это очень серьезно. – Посмотрим. – Не увиливай, – сказал Жюль. – С тобой произошло кое-что очень хорошее – для твоей карьеры художника – прямо сейчас. Наслаждайся успехом. – А если выставка пройдет неудачно… – Все будет хорошо. – Но если нет? Такой вариант возможен.