XI Пять лет назад Мерит В ночь, когда Виктор умер, Сидни не могла уснуть. Доминик проглотил горсть таблеток, запил их виски и рухнул на диван всего за несколько минут до того, как Митч, избитый и окровавленный, в тысяче миль от него, принял свою дозу. Но Сид так и сидела с Долом у ног, думая о теле Виктора в морге, обугленном трупе Серены на участке «Фолкон-прайс», пока наконец не плюнула на сон, не натянула сапоги и не выбралась наружу. Перед самым рассветом Сидни достигла заброшенной стройки. Серена говорила, что это самая темная часть ночи. Время, когда на улицы выходят монстры и призраки. Участок повсюду пересекали полосатые ленты, отмечающие место преступления. Сидни пригнулась и пролезла под фанерный забор. Полиция уехала, шум и свет исчезли, хаос ночи свелся к пронумерованным маркерам, высыхающей крови и белой пластиковой палатке. Внутри лежало тело Серены. Вернее, что от нее осталось. Огонь был горячим – настолько горячим, что ее сестра превратилась в почерневшую кожу и ломкие кости. Сидни знала, что все позади, но, когда тянулась к обугленным останкам, все равно подспудно боялась обжечься. Не было ни жара, ни тепла, ни следа жизни. Половина костей уже рассыпалась, другие грозили сломаться от легкого прикосновения, но кое-где несколько кусков сохранились. Сидни начала копать. Она просто хотела что-то взять на память о сестре, предмет, который можно хранить. И только когда по локти влезла в горелую кучу, поняла, что на самом деле делает. Ищет способ вернуть Серену обратно. * * * Сидни стала умирать, но только во сне. Кошмары начались, когда они покинули Мерит. Ночь за ночью она закрывала глаза и возвращалась к замерзшему озеру, тому, которое раскололось и поглотило ее и ее сестру три года назад. В снах Серена была тенью на дальнем берегу, стояла, скрестив руки, ожидая, наблюдая, но Сид никогда не была на льду одна. Дол облизывал замерзшую землю, а Дом, Митч и Виктор образовали вокруг нее свободный круг. А издалека, через озеро, к ним шел человек с широкими плечами и каштановыми волосами, легким шагом, с дружеской улыбкой. Эли, который никогда не старел, никогда не менялся, никогда не умирал. Эли, от которого у нее волосы становились дыбом, как никогда не удавалось холоду. – Все в порядке, ребенок, – заверил Дом. – Мы здесь, – поддакнул Митч. – Я не дам ему тебе навредить, – сказал Виктор. В итоге они все солгали. Не по своей воле, просто не сумели сдержать обещания. Озеро затрещало, как ветки в лесу. Лед принялся раскалываться под ногами. – Назад! – крикнула Сидни, сама не зная кому, им или Эли, но разницы не было. Никто ее не слушал. Эли шел через озеро, за ними, за ней. Под его ногами лед оставался гладким и твердым, но стоило Эверу сделать шаг, как кто-то исчезал. Шаг. Озеро треснуло под Домиником. Шаг. Митч пошел на дно как камень. Шаг. Дол поскользнулся и упал. Шаг. Виктор исчез. Шаг. Один за другим они утонули. Шаг. И тогда она осталась одна. С Эли. – Привет, Сидни, – сказал он. Иногда у него был нож. Иногда пистолет. Иногда кусок веревки. Но руки Сидни всегда были пусты. Она хотела дать отпор, хотела устоять, встретиться с монстром, но тело всегда ее предавало. Ноги сами поворачивались к берегу, скользя и скользя, пока она бежала. Иногда почти удавалось. Иногда даже близко ничего не выходило. Но что бы Сидни ни делала, сон всегда заканчивался одинаково. XII Четыре года назад Дрезден Сид села, задыхаясь. Она проснулась от треска льда, шипения и щелкания озера. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять: звуки не последовали за ней из снов, они шли с кухни. Трескалась скорлупа яиц. Шипел и щелкал бекон на сковородке. Родители Сидни никогда не готовили завтрак. В доме всегда была еда – по крайней мере, в банке у раковины всегда были деньги на еду, – но никто не устраивал семейных застолий, ведь это значило собраться в доме всем в одно и то же время. В отличие от кино, Сидни не просыпалась от запаха еды, ни в рождественское утро, ни в дни рождения, и уж точно не в случайный вторник. Всякий раз, когда ее будили ароматы бекона или тостов, она знала, что Серена дома. Сестра всегда готовила завтрак, настоящее пиршество, слишком много, чтобы можно было съесть.