— Ты же под нас своих людей хотел поставить, да не на тех напал. Где теперь твои люди, поди, десятый сон досматривают. А ты, если хочешь жить, отдавай все деньги. Кстати, невредно тебе перед смертью кое на что взглянуть. Брат, иди сюда, — позвал он второго своего подручного, который только что оторвался от холодильника, что было видно по стекающим ему на усы каплям томатного соуса. — Так-то, сука, ищешь, — мягко укорил его главарь. — Где у тебя документы, что кентуха прислал из зоны. Человек послушно вытащил засаленными руками пачку накладных и передал главарю. — Ползи сюда, — приказал он хозяину, — да смотри, с колен не поднимайся. Сразу порешу! А бабки из твоей вытрясем. Так и стой на четырех костях. Истекая кровью, стоя на коленях перед главарем, Дмитрий Дмитриевич кроме страха почувствовал дикую нечеловеческую злобу. Вцепиться зубами в это склоненное над ним ненавистное лицо, рвать и душить его! Даже боль в плече куда-то отошла перед этой всеобъемлющей ненавистью. Затуманенными страданием глазами смотрел он на накладные, которые главарь развертывал у него перед глазами одну за другой. — Всего пятьдесят накладных, — говорил главарь, заботливо расправляя тонкую бумагу, — за каждую по штуке и расчет. И нам хорошо, и тебе спокойно. Правильно я говорю? — обернулся он, но ребят его уже и след простыл. Только легкий треск стоял по квартире, это подельники главаря вскрывали ящики письменного стола, простукивали стенки, поднимали подозрительные планки паркета в поисках тайника. — Короче, давай, браток, деньги, и мы ушли, — почти ласково попросил главарь, свернув пачку документов и кладя их на туалетный столик у кровати. — Не тяни, доиграешься. — Можно, я сяду, — попросил Дмитрий Дмитриевич, с трудом разлепляя пересохшие губы. — Мне плохо. — Садись, — миролюбиво разрешил главарь, — люблю мирный разговор. Ты же, браток, сам виноват, что стал кочевряжиться, никто тебя подкалывать не хотел, да и баба твоя сидит целая и невредимая. Короче, давай деньги и расстанемся корешами. — Деньги в банке, — с трудом произнес Дмитрий Дмитриевич. — Как вы не понимаете. Сейчас никто рубли в мешках дома не держит. Я спокойно могу получить их со своего счета. Почему вы не дождались до завтра. Я не понимаю. В дверь протиснулся Длинный с норковой шубой в руках. — Берем, — возбужденно спросил он, теребя мех длинными красными пальцами, — в магазине двадцать тысяч стоит! Главарь, не поднимаясь, рванул у него из рук шубу только для того, чтобы сразу отбросить ее в сторону. — Ты еще ковер со стены сдери! Чего там Мишка делает? — Кольца ищет. Уже нашел две обручалки и перстень какой-то, — с готовностью ответил Длинный и жадно посмотрел на лежащую на полу голую женщину. — Давай я ей займусь! — Наличку нашли? — спросил главарь, не спуская строго взгляда с Дмитрия Дмитриевича, который сидел на полу рядом с женой, безнадежно опустив руки на пол и закрыв глаза. — Где тайник? — нетерпеливо спросил главарь. — Отдай деньги и расход. Разбежимся в разные стороны как будто не знаем друг друга. А то я твою бабу ребятам отдам! Нина вскочила и запахнулась, как могла, в разорванный халат. — Дима, отдай им все. Пожалей меня, Дима! Услышав слова жены, хозяин квартиры слабо привстал и показал рукой на стоящее у стены кресло. — Там, в обивке, — глухо проговорил он, — все, что есть. Длинный рванулся к креслу и разрезал ножом сиденье. Затем засунул руку в разрез и стал судорожно шарить внутри, пока, наконец, не нащупал что-то. — Вот они, — сказал он с ухмылкой. — Считай! — И стал выбрасывать на пол пачки денег. Главарь одновременно считал и складывал деньги в аккуратные столбики. Дмитрий Дмитриевич отвернулся, чтобы не смотреть. — Оденься, — приказал он жене, но Длинный угрожающе вытянул вперед руку с ножом. — Команды не было, — прошипел он. — Сидите тихо. — Маловато, — с сожалением проговорил главарь, закончив считать деньги и ссыпая их в полиэтиленовый мешок. — Ну-ка, еще подумай: где другой тайник? До пятидесяти тысяч еще очень далеко. Прищурившись, Медведь острым взглядом, словно прицеливаясь, посмотрел Хохлу в спину. Он, не оборачиваясь, прошел в цех. Поднялся по железной лестнице в раздевалку, где за бригадирским столом, развалясь, сидел Вова. Больше в раздевалке никого не было. — Ты Виктора не видел? — спросил Хохол, обводя Вову безразличным взглядом. — В гробу я его видал, — грубо бросил Вова и встал к Хохлу так, чтобы была видна его бригадирская повязка. — Еще слово скажешь, придушу козла! Ты с кем разговариваешь? Давно по шее не получал, сейчас накостыляю! — Хохол резко надвинулся на Вову. Тот в страхе отскочил. — Только что в столовую пошел. Ты чего как бешеный? — На всякий случай Вова бочком обошел Хохла и выскочил из раздевалки. Хохол выглянул в открытое окно и сразу заметил Виктора. В окружении Хмеля и Питера тот шел к цеху. Хмель жестикулировал, приседал, размахивал руками, бил себя в грудь. Виктор что-то коротко и зло ему сказал, сбросил его руку с плеча и ушел в сторону. Хохол выбежал из цеха за Виктором, потом остановился и, в сердцах махнув рукой, пошел в жилзону. Среди еще неспиленных кустов мелькнула чья-то тень, и на дорогу за Хохлом вышел маленький щуплый мальчик. Он казался совсем ребенком по сравнению с кряжистым могучим Хохлом. Мальчик преследовал Хохла, держась на расстоянии, каждый раз, когда тот оборачивался, скрывался или за кустом, или просто падал навзничь, прижимаясь к забору. Хохол миновал вахту, отделяющую жилую зону от производственных помещений. Обошел «дежурку», где вечно кемарят два-три солдата контролера, и приблизился к мрачному каменному зданию с надписью: «Изолятор». Мальчик, которому вход через калитку был запрещен, нашел укромное местечко и, перемахнув забор, приземлился уже в жилой зоне рядом с изолятором. Хохол приоткрыл дверь в изолятор, но внутрь заходить не стал, приветствуя выходящего дневального. — Что тебе? — спросил дневальный и сделал приглашающий жест. — Пойдем чифирнем. — Да нет, не хочется. Где у тебя новый этап? Дневальный не успел ответить. Потому что за спиной Хохла оказался щупленький паренек. Он вытянул руки из длинных карманов куртки, и в обоих кулаках у него оказались два до блеска наточенных напильника. Кажется, он только коснулся руками спины Хохла и тотчас отдернул руки. Хохол сделал неуверенный шаг вперед, потом обернулся лицом к пареньку. Тот медленно отступал, держа в руках уже ненужные напильники. — Сынок… я к тебе… шел… — прошептал Хохол и упал лицом вниз. Паренек разжал руки, и напильники тоненько бренча упали на асфальт. Виктору сообщили о смерти Хохла через несколько минут, но когда он подбежал к изолятору, тело, с головой укутанное в простыню, уже грузили на колесную тачку для перевозки мусора. Со всех сторон мальчишку-отцеубийцу окружили солдаты, офицеры, вольные санитары в белых халатах, подошел опер, пряча довольную улыбку в складках губ, посмотрел на отъезжающую тачку, потом на мальчика, которому уже кто-то успел в кровь разбить лицо. — Никак опоздал, — вслух проговорил Медведь. — Ни на минуту без пригляда нельзя оставить, что за народ! Этого в изолятор, — скомандовал он, кивая на мальчика. — До приезда следователя. С этими словами он ушел, а за ним потянулись и остальные. Через несколько минут на месте гибели Хохла осталась только черная струйка крови, полузатоптанная солдатскими сапогами. — Не любил его никто, — говорил Трифон, а вернее, размышлял вслух, прогуливаясь с Виктором по дорожке перед бараком вечером того же дня. — Только теперь узналось. Перестал Хохол стучать — и умер. Хорошо ему заплатили за службу. — Какой в этом всем смысл? — недоумевал Виктор. — Отсидеть почти десять лет. И когда до свободы полшага — погибнуть. Зачем твой Бог играет такие шутки? — Хохол кровь пролил. Родную. И кровь бунтовала. Требовала мести. Меня больше волнует участь его сына. С чего жизнь начал? Я посмотрел в его глаза, когда его уводили. В них было одно слепое отчаяние. И не легче от того, что суд ему много не даст. Кстати, Виктор, до меня тут слухи дошли, что ты сам на рожон полез. Побереги свою голову. Эти враз оттяпают. Только высунешься. — А надоело бояться. Что воров, что ментов. То, что меня сейчас повязка не защищает, еще и лучше. Пусть они все берегутся. Вот этот, например, — показал он на подбегающего к ним Юрка. — Чего ему надо? Сам напрашивается на больницу. Юрок подбежал довольно близко, но вплотную подходить не стал. — Эй, — крикнул он Виктору. — Слышишь? Тебе говорю. Быстро дуй во второй отряд, тебя Хмель зовет. — Видишь, я с человеком разговариваю, — показал Виктор на Трифона. — Пусть сам приходит, не развалится. — Да кто ты такой, чтобы к тебе Хмель приходил! — Юрок от возмущения чуть не подавился сигаретой, которую не закуривая держал во рту. — Он зону держит, а ты… был козел с большими рогами, а теперь никто. И звать тебя никак. Трифон внезапно остановился и бросился между Юрком и Виктором. Ему показалось, что Виктор сейчас набросится на приближенного главного жулика зоны. Но Виктор только рассмеялся, сдержанно говоря Юрку: — Кто бы я ни был, с рогами или без рогов, не твоя забота. Но еще раз что-нибудь такое ляпнешь… Так что иди, дружок, и передай своему пахану, чтобы ко мне больше своих шестерок не подсылал. Если я ему нужен, найдет в бараке. И канай отсюда, пока я тебе ускорение не придал. — Хорошо, — сказал Юрок, чуть подаваясь назад. — Я все передам, кому надо, а ты хороший совет послушай: ночью, когда спать будешь, слишком не засыпай. Можешь не проснуться. — Пугают, — улыбнулся Виктор, когда Юрок скрылся за стеной барака. — С одной стороны эти, с другой — оперчасть достает. Надоели они мне все. — Держись, — сказал Трифон с тревогой. — Держись, бродяга! Дмитрий Дмитриевич уже не понимал, что с ним происходит. От боли он впал в полубессознательное состояние. Ему казалось, что эта пытка продолжается бесконечно. Он чувствовал невозможность доказать этим людям свою полную готовность отдать все, что у него есть лишь бы они ушли и не мучили его. — Может, твоя баба сговорчивее будет. Поди, не скрываешь от жены, куда денежки прячешь? — вновь заговорил главарь. Дмитрий Дмитриевич молчал, огнем полыхало предплечье, он только смог приподняться и снова рухнул на пол, когда Длинный поволок Нину на кухню. Вошел третий, показал в горсти несколько золотых колец и сережек. — Смотри, вона чего нашел, — похвастался он. — Всей пятерке хватило бы зубы делать. Где-то у них тут кубышка, прямо животом чувствую. Надо ему спину погладить утюгом, быстро заговорит. Дмитрий Дмитриевич с трудом приподнял набрякшие веки. — Идиоты, — прошептал он. — Что в доме было, я отдал. Все, что есть в банке, все сниму, только жену не трогайте. — Сейчас мы ее поспрошаем с усердием. А ты, барыга, смотри! Даю тебе на все про все пять минут. А там поджаривать начнем. Главарь, слушая Мишкины угрозы, отвернул голову к стене, соображал, где могут быть спрятаны деньги. На мгновение его внимание привлекла картина. Он осторожно снял ее, опустил на пол, постучал по стенке, в том месте, где торчал гвоздь. Лениво, ботинком, отпихнул картину к голове допрашиваемого. — Дорогая, поди? — И, не слыша ответа, вдруг стукнул его острым носком в плечо. — Отвечай, тварь! Удар пришелся в раненое предплечье. На мгновение Дмитрий Дмитриевич потерял сознание от боли, а потом вскочил и бросился на главаря. Он неожиданным наскоком повалил его на пол, кусал и рвал до тех пор, пока выскочивший на шум Длинный не угомонил его ударом ножа под лопатку. Главарь скинул с себе обмякшее тело, размазывая по лицу черную кровь, встал на колени над неподвижным хозяином квартиры, расстегнул ему рубаху, прижал ухо к груди. — Быстро мотаем, — крикнул он, вставая. — На глушняк! Надо и с бабой кончать, она нас подведет под зеленку. Длинный отшатнулся, замотал головой. — Стой здесь, сопля! — оттолкнул его главарь и бросился в кухню.