— Ты прячешься от меня! — поразилась Ольга. Виктор невольно понизил голос: — Молчи! — Не буду. Не хочу я прятаться ото всех, — Ольга тряхнула копной волос и капризно топнула. — Прошу тебя, чуть подожди. — Я думала: мы поговорим, наконец. Ты мне расскажешь о себе. — Подожди. Не сейчас, — тревожно пытался удержать Ольгу, а еще больше самого себя Виктор. — Ты не хочешь меня слушать, — резко сказала Ольга и повернулась, собираясь уходить. — Если бы ты могла понять, какое счастье посреди мрака видеть тебя, посреди хриплой брани слышать твой голос… — Так слушай, — улыбнулась Ольга, обрадованная словами Виктора. — Не сейчас, — как можно мягче проговорил Виктор. — Тогда отправляйся к твоим дружкам. И больше никогда ко мне не подходи, — вновь взорвалась Ольга. Виктор поймал ее за руки, притянул к себе. — Разве ты можешь представить: каково мне сдерживать себя! — Получается, я за тобой бегаю, — всхлипнула Ольга. — Добавь, за зэком, — подтвердил Виктор серьезно. — Как ты можешь? — вдруг всхлипнула Ольга. — Тебя когда-нибудь выпустят из этого ада? Так же нельзя. Виктор сам не понял, как Ольга очутилась в его объятиях. Он целовал ее, но зона давила на него, не давая забыться, и Ольга это почувствовала. — Ты не со мной, — прошептала она, высвободившись. — Где ты? — Чуть позже, — пообещал Виктор. — Ну совсем чуть-чуть. Ты знаешь, где железнодорожный склад? Меня переводят туда работать. Сторожем. Хотя я не верю им. С какой стати они так расщедрились. Но если это произойдет, мы могли бы видеться. Без тысяч глаз и ушей зоны. А сейчас я пойду. Ты слишком дорога мне, чтобы я допустил оскорбления в твой адрес от какого-нибудь прапора, который нас увидит вместе. И, прежде чем Ольга успела возразить, он исчез между штабелями окорчеванных деревьев. Глава 3 Николай Николаевич, еще будучи начинающим следователем, на каждое дело со смертельным исходом выезжал, пропустив маленькую водки. Иначе невозможно было описывать изуродованных, искалеченных молчащих кукол, которых уже нельзя было представить живыми людьми. Когда же речь шла о находках недельной и более давности, то приходилось вливать в себя двойную, а то и тройную дозу, чтобы не сбежать с места происшествия. Теперь в новой должности главного прокурора Москвы он не мог себе позволить такой вольности на выезде. Правда, и выезжать приходилось все реже и реже. Но ночное убийство на Красной Пресне не было обычным ни по каким рамкам, и он, бросив на зама текущие дела, сам выехал на осмотр квартиры. Как человек новый в прокуратуре города он не знал раньше ничего про убитого, но по многим каналам уже получил информацию, что тот был известен в деловых кругах. Зверское убийство его вместе с женой давало шанс мгновенного обретения веса и обогащения послужного списка Николаю Николаевичу. Конечно, в том случае, если следствие быстро справится с работой. Но могло это привести и к неприятным последствиям в том случае, если не удастся найти преступников. В квартиру прокурор поднялся последним. В комнату, где лежали трупы, заходить не стал и теперь с нетерпением ждал доклада своего лучшего следователя Боева. Боев, рыжий и приземистый, сам больше походил на преступника, чем те, чьи дела он обычно вел, но Николай Николаевич любил его за быстрый оригинальный ум и сумасшедшие идеи, которые каким-то странным путем помогали раскрыть самые сложные преступления в короткие сроки. — По внешнему виду — обычное уголовное преступление, — резюмировал Боев в своей традиционной, чуть ироничной манере. — Муж и жена зарезаны в своей квартире чуть ли не в постели. Дверь выдавлена домкратом, так что, как преступники вошли в квартиру, абсолютно ясно. Все комнаты перерыты, видимо, преступники что-то искали и ушли после того, как нашли. Почему нашли?! Потому что поиски внезапно прекратились и примерно одна треть спальни и кухня вообще не тронуты. По положению тела женщины можно предположить, что она подверглась перед смертью насилию, ждем ответа из лаборатории. Предположительно преступники вошли в квартиру около трех часов ночи и вышли в пять. Сейчас проводим летучий опрос всех жителей дома и близлежащих домов тоже. Предварительно выяснили, что машину убитого видели на обычном месте где-то около двух часов. Где он был до этого времени, устанавливаем. В общем, по внешней канве ведем обычную следственную работу, но есть факты, которые не вписываются в версию обычного разбоя. У нас есть показания жильца с пятнадцатого этажа, который примерно в три часа утра почувствовал острый приступ стенокардии. Он раскрыл окно, чтобы раздышаться свежим ночным воздухом, и вдруг увидел у подъезда несколько чужих машин. Три или четыре он точно сказать не может, потому что специально не приглядывался, но то, что машины не здешние, определил сразу. Так вот, по нашей примерке выходит, что машины стояли перед домом, не скрываясь, в течение всего времени совершения преступления. Однако преступники ушли пешком, причем один из них сильно хромал. Женщину из дома напротив разбудил пес около пяти часов, просился на улицу. Она решила его вывести. И когда вышла из своей парадной, увидела неподалеку, метрах в пятидесяти, троих людей, которые быстро шли по направлению к метро. — Ее счастье, — заметил прокурор, — что она вышла, когда бандиты уже прошли. Я не думаю, что в их интересах было оставлять живую свидетельницу, которая могла бы потом их опознать. — Трудно сказать, как бы они себя повели при встрече лицом к лицу, но тут она их видела со спины, к тому же лишь быстро удалявшимися в ночном полумраке. Машин же она никаких не видела, хотя у себя в квартире поздним вечером слышала все время как бы гул греющихся моторов. Второй момент, который заставляет насторожиться, — это пачка накладных с подписью начальника УР/5 полковника Томилина на сумму, не поддающуюся никакому описанию. Как попали накладные из колонии в квартиру начальника строительного главка, пока неизвестно. Сейчас проверили отпечатки пальцев на всех накладных, так будто кошка языком слизала — все чисто. — Где накладные? — спросил Николай Николаевич. Боев вытащил из кармана аккуратно перевязанную тесемкой пачку бумаг и передал их. — К делу приобщать? — спросил он невозмутимо. — Конечно. Неизвестно, куда они выведут — эти бумажки. Оформишь их завтра, а я сегодня посижу с ними ночью, разберусь. Выводы есть какие-нибудь, хоть и предварительные? — Все следы ведут в колонию. И почерк звериный. И то, что пешком ушли, и накладные. В общем, откуда ветер дует, понятно. Прокурор задумчиво пожал плечами. — То, что зарезали семью бывшие зэки, почти очевидно. Но только этого мало. У нас треть страны — бывшие зэки, — вздохнул Николай Николаевич. — Давай по технике. — Трупы обнаружили рано, еще восьми не было, — нудно заговорил Боев. — Приехала сестра погибшей, у нее свой ключ. Позвонила она, как оправилась от шока, не позднее пятнадцати минут девятого. Мы взяли слепки протекторов всех машин, которые стояли ночью у дома. Может быть, наткнемся на что-нибудь интересное. — Покажи мне их, — проговорил прокурор, поднимаясь. — А стоит ли? — мотанул головой Боев. — Зрелище неаппетитное. — Ты делай, что говорю. Да выстави посторонних. Вы кто такой? — обратился Николай Николаевич к вошедшему в квартиру и с любопытством озиравшемуся человеку в синем костюме и белой свежей рубашке. Тот обошел его взглядом и, ни слова не говоря, хотел пройти в гостиную, где отработанные по всем правилам криминалистики ждали прозекторской два трупа. Тут же Боев, увидев по взгляду шефа, что тот зол до последней степени, преградил незнакомцу дорогу. — Кто вас сюда пустил? — спросил он неласково. — Да и вообще, что вам здесь надо? Предъявите документы. Незнакомец засмеялся и почему-то указал рукой назад за свое плечо, будто документы его, так же, как и право на посещение ограбленной квартиры, находилось где-то на уровне дверного косяка. Боев пошел было на него грудью, а прокурор, зайдя с другого бока, собрался было силой прекратить «продвижение неизвестного лица к месту совершения преступления», но точно в той самой точке, на которую лицо указывало рукой, возникла голова еще одного столь же прилизанного штатского, только еще более выхоленного на вид. — Спокойнее, товарищи, спокойнее, — закивал второй человек, скоренько проходя вплотную к Боеву я протягивая ему красную книжечку, которую Боев сначала как-то даже оттолкнул, а потом вернул назад, изобразив на лице нечто подобное подобострастию. — Не горюйте, Николай Николаевич, — сказал человек в синем костюме с самой очаровательной улыбкой на губах. — Я понимаю, первое дело в новой должности, и какое дело: двойное убийство. Вы можете не поверить, но когда вас ставили на город, в первым рекомендовал вас. Ермаков — прошу любить и жаловать. «Ермаков, Ермаков», — стал быстро соображать прокурор. — Второй секретарь, — шепнул ему в ухо Боев и сразу отшатнулся. «Из горкома, значит», — вспомнил Николам Николаевич. И, узнав про высокий чин своего гостя, сразу насторожился. — Вас что-то интересует в этом деле? — спросил он вежливо. — Пока мне еще нечего сказать. — Мы можем уединиться, так чтобы ваши сотрудники нам не мешали? — также вкрадчиво проговорил человек и при этом достаточно настойчиво провел прокурора на кухню. — Искали усердно, — отметил Ермаков, присаживаясь на подоконник и приглашая прокурора занять табуретку напротив него. Николай Николаевич промолчал. Цепким взглядом профессионала он отметил то, что Ермакову было не ухватить: искали хоть и усердно, но неумело. Есть десяток характерных мест на кухне, куда торгаши прячут деньги, так половина из них не была задействована. Явно работали любители, но духовитые, которым уже нечего терять. — Я заезжал к вам, в прокуратуру, — признался Ермаков, поправляя узел галстука и без того прекрасно сидящего у него на шее. — Мы разминулись на пять минут. Но я не жалею. Иногда полезно оказаться в атмосфере чужой деятельности, чтобы составить мнение. Я хотел поговорить о жертве. О Дмитрии Дмитриевиче. — Вы его знали? — безразлично спросил прокурор, ничем не выдав важности задаваемого вопроса. — Нет, — без колебаний ответил Ермаков. — Лично я его не знал. Но это был человек нашего круга. За три дня до смерти его назначили начальником строительного главка. Но и раньше много лет он был в номенклатуре горкома. Когда убивают в собственной квартире человека уровня Дмитрия Дмитриевича, это уже не уголовная трагедия. Это — политическое дело! И я попрошу вас именно так отнестись к происшедшему. Возможно, с ним свели счеты наши политически враги. Вы знаете, какая острая борьба сейчас идет на всех уровнях. — Не похоже, — покачал головой прокурор. — Политическая борьба не ведется ударами ножа. Почерк бандитский. — Вы не правы, — невозмутимо отпарировал Ермаков. — Вспомните, как был убит топором отец Александр Мень. Кое-кто до сих пор пытается придать этому делу уголовный характер. — А что, покойный вел политическую деятельность? — поинтересовался Николай Николаевич. — Он был депутатом райсовета. Но это лишь соответствовало его должности директора мебельного комбината. Практически, занимаясь лишь хозяйственной деятельностью, он сумел стать фигурой даже в масштабах такого города, как Москва. Кроме того, это был обаятельный человек, мир его праху, жизнелюб, добряк, трудно сказать, скольким людям он бескорыстно помог. Поэтому мы особенно заинтересованы, чтобы убийца или убийцы были пойманы и получили по заслугам. Оставляю вам номер своего рабочего телефона и вертушки. Звоните, как только появятся новости. — С этими словами Ермаков задержался в дверях кухни, внимательно глядя в глаза прокурору. — И все-таки, нельзя сбрасывать со счета политический аспект убийства, — многозначительно повторил он. — И вы, как коммунист, не можете этого не понимать. Кстати, какие у вас взаимоотношения с компетентными органами? — Сотрудничаем, — неопределенно ответил прокурор. — Пока вроде сами справляемся. — И эта фраза как бы подвела итог не слишком приятной беседы.