— На тот самый, — резко переводя тембр голоса на самый деловой, несколько таинственно ответил Виктор. — Куратор административных органов Москвы. Так что ты, брат, со мной повежливей. А то прямо с инспекцией приеду… — Что, уже и приказ есть? — почти не слушая, спросил Николай Николаевич. — Чего же ты на ночь глядя советоваться прикатил, раз вопрос о твоем назначении уже решен. — Поэтому вот и приехал! Ладно, оставим лирику и перейдем к делу. — С этого бы и начинал, — удовлетворенно пробурчал прокурор. — В данном разговоре ты кого представляешь? Самого себя или другие структуры, которым напрямую трудно со мной связаться. — Да что ты, дорогой? — засмеялся Ковшов. — Я сейчас тебе все объясню. Но почему-то прокурор информации о деле от Виктора так и не дождался. Зато выслушал исчерпывающее повествование о том, как доблестный Минюст борется с коррупцией и почему необходимо держать с ним непрерывную связь и обмениваться фактами именно по этой, ничем не примечательной истории. Когда, наконец, Виктор ушел, пообещав завтра позвонить, чему Николай Николаевич не противился, поняв, какого рода советы хочет от него получить приятель, прокурор вызвал следователя. — Слушай, Боев, — обратился он к следователю, который деликатно вышел, уразумев конфиденциальный характер беседы, — что-то я сомневаюсь, чтобы этот спортсмен был замешан в грабеже и мокрухе. По-моему, такого уровня люди не занимаются мелочевкой. При желании он бы мог из покойника каждый месяц сосать, да побольше тех денег, которые забрали воры. — Мы же не знаем, сколько они забрали, — пожал плечами Боев. — Только по этому делу у меня дурное предчувствие. Какое-то оно неправильное. На следующий день, только Боев пристроился на краешек стула в своем кабинете, чтобы составить график вызова свидетелей, которых с каждым часом оказывалось все больше и больше, раздался телефонный звонок. Звонили оперативники, которых он послал за Вадиком, надеясь, что тут, на чужой территории, он станет сговорчивее. Хоть наблюдение за домом Вадика поставлено было еще ночью, оперативники докладывали, что дома его нет, и спрашивали, что им делать: ждать или отправляться восвояси. — Ветра в поле, что ли, ждать? — выругался Боев. — Давайте приезжайте. — Отводя душу, Боев понимал, что досадовать он должен был только на себя. С таким количеством улик он даже не мог повесить на Вадика районный сторожевик, то есть отдать его в розыск. В дверь вошли понурые оперативники, которые, однако ж, вели с собой какого-то молодого парня, огрызавшегося хоть и дерзко, но затравлено. — Звонил в дверь квартиры, видно, приятель Вадика, — отрекомендовал парня старший группы. Парень бросил безразличный взгляд на Боева, потом более оживленный на фотографию смеющейся голой девицы, конфискованную вместе с тысячами других в прошлом рейде, и снова застыл. — Ты к кому приходил? — спросил Боев ласково. — Отвечай, сынок, только не ври. — К тете Моте, — с издевкой ответил парень. — Вы бы хоть для порядка у меня документы спросили, а то вдруг я совсем не тот, кто вам нужен. «Хотел бы я сам знать, кто нам нужен», — подумал Боев. — Ты не умничай, — посоветовал он, — а то зубы выплюнешь вон в то ведро. — Только день выпал, видимо, совсем неудачный, потому что парень, не вставая, вдруг ударил ребром ладони по письменному столу и как топором отрубил уголок. — Как, — спросил он деловито, — вместе будем бить или по одному? Мне как-то все равно, но пары ментов ваша контора не досчитается. И тут Боев вспомнил, что парня этого видел по телевизору не так давно, чуть ли не на показательных выступлениях по каратэ призеров союзного первенства. Так что со словами о выбитых зубах он явно поспешил. Хотя бы потому, что избиение звезды каратэ придало бы делу нежелательную гласность. — Ты руками не маши, — все-таки посоветовал он снова застывшему в самой мирной позе посетителю. — Ты нас вовсе не интересуешь. Где Вадик? — Какой еще Вадик? — невозмутимо спросил каратист, — я не знаю никакого Вадика. Я пришел поздравить с праздником любимую тетю, а меня в «воронок» и на стрелку с тобой. Вы бы хоть извинились или у ментов это не принято? — Понятно, — сказал Боев, сдерживая ярость. Он выпроводил парня, даже не спросив документы, потому что понимал, что тот слишком на виду, чтобы прямо состоять в какой-либо группировке. Поработав с полчаса, он уже настроился поехать на мебельный комбинат, как в комнату вошел Николай Николаевич. — Заколебали, — объяснил прокурор удивленно глянувшему Боеву. — Звонят со всех сторон. Недавно вот председатель городского суда звонил — советовал передать дело военным, раз там зона замешана. Боюсь, Дедуля позвонит, и вообще дело заберет на Союз. Дедулей звали они между собой заместителя генерального прокурора, который был непосредственным шефом Николая Николаевича. — Кстати, накладные у тебя? — добавил прокурор, — А то все ими интересуются, — недавно звонили из Управления исправительно-трудовых учреждений, просят отдать им на экспертизу. Ты, кстати, адресок бухгалтерши нашел? А то, может быть, придется накладные выпустить из рук, так хоть допрос успеть по ним провести. — Жду ее к двенадцати, — ответил Боев, — а до этого хочу прокатиться на мебельные — расспросить коллектив об убиенном шефе. И вообще, в бумагах порыться. Может, прорежутся связи с зоной. — Ты ориентировку по похищенным вещам подготовил? — спросил Николай Николаевич. — Нам бы на убийц выйти, а хозяйственную сторону мы бы раскручивали не спеша. — Да, сестра погибшей прекрасно осведомлена обо всем, что было в квартире. Из вещей, представляющих ценность, взяты норковая шуба и серебряная вазочка работы Орешникова. Все остальное практически стандарт — через ювелирку и на столовое серебро не выйти. — Ко мне звонил вчерашний друг, — сказал Николай Николаевич. — Да? — сделал удивленные глаза Боев. — Изложил свой взгляд на нашу работу. Сказал, что главное — найти преступников, что город обеспокоен. Я так понял, что пришел он не по своей инициативе, что он нас курирует по просьбе с хорошего верха. Так что пошевеливайся. Я бы на твоем месте комбинат отложил, а занялся линией зоны. Чутье мне говорит, что убийцы или сбежали оттуда, или их через зону на директора вывели. Действуй, а я занял круговую оборону. — Приказ начальства не обсуждают, — пожал плечами Боев и стал надевать пиджак. На «восьмерке» своего любимого сотрудника Владимира Куравлева они быстренько докатили до метро «Академическая» и свернули на тихую, всю в зелени улицу Шверника. Еще утром Боев звонил в ИТУ и получил информацию, что Зотова уже три дня дома по причине гриппа. Корпус, где жила бухгалтер, был в глубине между школьным спортивным уголком и садом. Виктор прошел мимо окон санчасти. Все занавески были задернуты, но чутье подсказывало, что за ним внимательно следят из каждого окна. Надо было придумать правдоподобную причину своего появления. Правду он им сказать никак не мог, неизвестна была реакция если бы они вдруг озлобились и решили его убить, вместе с ним точно отправили бы и Олю. Но и врать он особенно не мог, потому что мало бы кто ему поверил, что он берет на себя смертельный риск просто от хорошего отношения к Мухе и Равилю. Знакомым, много раз хоженным путем он подошел к крыльцу и остановился. В этом положении он не был виден сидящим в санчасти зэкам. Виктор вынул руку из кармана, и маленький блестящий предмет соскользнул по брючине на деревянный порог. Виктор спихнул ключ с порожка и движением сапога присыпал его землей. «Пусть полежит, — подумал он. — Самый последний аргумент и самый опасный. Он подошел к зеленой деревянной двери, три раза гулко постучал. В ответ где-то далеко внутри скрипнула половица, за ней вторая. Виктор ждал, но тишина более не прерывалась. Тогда он переложил пакет с водкой и закуской в левую руку, а правой, сжатой в кулак, еще раз гулко и крепко ударил по двери. Дверь ухнула и подалась. Виктор до конца открыл ее и зашел в прихожую. Никто его не встречал. Он покачал головой, поставил пакет в угол и стал не торопясь, по-хозяйски закреплять дверь. Он замкнул засов, только-что кем-то предусмотрительно открытый, повернул втулку французского замка на два оборота, потом наткнулся на деревянные клинья и, нагнувшись, стал их подбивать один за одним под порожек двери. В этот момент он почувствовал, как к его пояснице прислонилось холодное и тонкое лезвие и чей-то мурлыкающий голос произнес: — Ты работай, мужик, работай, а мы на тебя поглядим. Похоже это был Муха. Виктор несколько раз беседовал с ним и вынес впечатление, что это человек осторожный, действующий всегда крайне продуманно. Начальником отряда у Мухи был лейтенант Вихрь, явный шизофреник, и то, что Муха держался при чокнутом лейтенанте почти год, показывало его силу. Вместе с тем было удивительно, что именно Муха встал во главе безнадежного бунта, хотя Виктор знал, как в зоне неожиданно «съезжают» вполне нормальные с виду люди. Сейчас этот самый Муха прислонил нож к его левой почке, а необыкновенно ловкие Мухины руки играючи лазали по карманам брюк и спине Виктора. — Ладно, разгибайся, — прозвучал приказ, и Виктор поднялся, не забыв подбить последний клин под дверью. Муха в самом деле встретил его не один. В коридоре под табличкой «Главный врач» сидел на корточках Равиль. Чуть поодаль стояли двое незнакомых Виктору жулика. — Здорово, братва, — сказал Виктор и потер поясницу. Никто ему не ответил. Муха прилег на кожаный низкий диван и рассматривал Виктора как некую диковинку. Молодые здоровые ребята присели на корточки рядом с Равилем и снизу вверх тоже поглядывали довольно строго. Все двери, обычно приоткрытые, были плотно задраены. Виктор тоже присел на порожек, отделяющий прихожую от коридора и стал ждать. Главное он понял, что Муха держит подельников так же крепко, как и бригаду, и жизнь Оли пока что в безопасности. — Ну что, мент, скажешь? спросил внезапно Равиль, поднимаясь и подходя вплотную к Виктору. — Что твои менты могут нам предложить в обмен на баб? — Мои кенты, — сказал Виктор протяжно, — чалятся вместе со мной. Чего хотят ментяры, я не знаю, да они сами не знают. Но если за три часа вы не обмозгуете свои реальные предложения, по-моему, они будут штурмовать санчасть. — Мы всех заложников переколем, как свиней. Или своих им не жалко? — Не знаю, — сказал Виктор, — по-моему им жалко только себя. Кибеш в зоне с мокрухами, да еще не погашенный — это разжалование. — Ну, а твой какой интерес? — спросил Муха, потягиваясь. — Менты боятся со мной говорить, а ты чего такой смелый. — А может, по стакану? — спросил Виктор. — Я когда к вам ломился — дне бутылки заставил выдать. Для разговора. — Ладно, — сказал Муха. — По зоне за тобой хвостов не было. Могу с тобой за один стол сесть. Потому что, как не крути, ты выходишь на одной стороне с ментами. Ты их человек. Что-то они тебе обещали. Только что? — Обещали много, — сказал Виктор как бы нехотя. — Только ментам какая вера? В тюрьме сидеть больше не могу, если дело не выгорит, лучше я с вами пробиваться буду. А выгореть может. Надо только правильные условия ментам поставить. — Значит, и нашим и вашим, — подытожил Муха. — Молодец! Пошли, примем по сто капель. По длинному плохо освещенному коридору они прошли в кабинет психолога. На письменном столе рядом с песочными часами и молоточком стояли две наполовину опорожненные банки тушенки и хлеб. Муха выставил водку на стол и вдруг закричал: — Лепила, стаканы где? К удивлению Виктора, отозвался голос очень знакомый и как бы идущий из стены: — Возьми в шкафу, идиот! Муха вовсе не рассердился, а, наоборот, обрадовался. Он подошел к платяному шкафу, куда врач любил вешать свой мундир перед приемом, и открыл створки шкафа… Из глубины его показалась голова сидящего на дне шкафа человека. Руки его были связаны спереди, пониже шеи, на которой была навешена петля, наброшен аккуратно мундирчик лейтенанта внутренних войск. Голова кашлянула и выругалась. Виктор узнал психолога. О том, что он оказался среди заложников, никто его не предупредил. Похоже, что о нем просто забыли. — Лишний козырь, — кивнул Виктор на шкаф. Сели втроем. Молча махнули по первой. Опричные ребята за стол не сели. Сквозь окно кабинета Виктор видел двор с рассеянными по нему зелеными фуражками. — Своих высматриваешь, — хмуро спросил Равиль, перехватывая взгляд Виктора. — Не дави мне на психику. Мм договорились, что спокойно сядем за стол, чуть бухнем и обговорим варианты ухода. Чего меня попугивать. Если я сюда к вам, смертникам, по своей воле пришел, значит мне сидеть хуже смерти. Лучше пройдемся по делам. Через два часа я должен передать ментам ваши предложения. Если я на связь не выйду, они считают, что меня грохнули, и больше ни на какой контакт не идут. — Ну и что? — Они считают, что если вы грохнете своего брата зэка, то заложникам вообще не на что рассчитывать, значит, и переговоры вести не о чем.