— И что? —Ты должен оставить свою затею. Иначе не увидимся. И вообще… Она положила голову на колени, обхватив их руками, и сразу отдалилась от него, почти исчезла. И тут он взвыл: — С-суки! Они тебе угрожали! Потом он кажется шагнул в темноту. Его ноги завязли в рыхлой сырой земле. Откуда-то, в тот тихий вечер, налетел ветер, раскрыл дверь и исчез. И снова услужливая память вернула ему, его слуху, вкрадчивую и какую-то обреченную речь Ольги: — Напомнил про обязательства… Объяснили, что есть заключенные, которые могут на меня наброситься. Обещали освободить тебя если мы все прекратим. Его голос прозвучал тогда отчаянно и резко: — Ты им все рассказала? — Хоть бы ты меня не мучил! Да, рассказала — устало проговорила Ольга. — Я и не заметила как. — Она нашла в темноте его руки и прижалась к ним лицом. Он и сейчас помнил это прикосновение. — Прости, но я не могу… Я боюсь. За дочку, за себя. Оставь их, пусть подавятся. Хочу тебя, жить с тобой. Спать каждую ночь в одной постели. Потом мы уедем. Все это забудется… навсегда вычеркнется, сотрется как сон… А сейчас пойдем в дом. Я замерзла. И не будем, говорить ни слова. И здесь точка. Конец. Первое и последнее свидание каким-то непостижимым образом слилось в неуловимый сон и реальную как жизнь. Утром он уже был в «шизо». Нужно было искать выход. И Виктор решил — то, что предлагает ему Шакура — это судьба, это единственный путь к Ольге. Контролер Саня Сбруев внимательно обшаривал раздевалку, не пропуская самой ветхой и грязной спецовки, в поисках денег, которые зэки иногда прятали в складках одежды, в потайных карманах или просто в сапогах. Его напарник тем временем проверял содержимое стволов и мусорных ящиков, зная, что зэки могут оставлять ценности в самых неприглядных местах. Сноровисто опоражнивая ящики в то время, как бригада была на обеде, напарник Сбруева дошел до углового стола, за которым работали жулики. Он открыл ящик со всякой дрянью, и вдруг лицо его прояснилось. — Санька, — крикнул он Сбруеву, который ушел в созерцание тряпья, — ходь сюда, да шибче, а не то опоздаешь! В голосе его сквозили ликующие нотки, и чуткие уши напарника сразу все уловили. Он бросил бессмысленный шмон и заторопился в цех, где его внимание сразу привлек раскрытый стол и что-то призывно поблескивающее в ящике. — «Московская», — подчеркнул он и, запустив руку глубже в стол, вдруг нашарил небольшую плоскую четырехугольную банку. — «Ветчина югославская», — прочитал Сбруев довольно бегло. Читать он умел, хотя и подолгу бывал без практики. От такого великолепия у обоих контролеров зажглись в глазах волчьи огоньки. — Эх, хлеба нет, — вздохнул Саня, ловким движением сдергивая пробку. — Прямо здесь махнем, — спросил он и, недожидаясь согласия компаньона, разлил водку в два тут же найденных стакана. — До конца обеда еще полчаса. Мы еще и похавать успеем. Ну, поехали! Они выпили почти одновременно, крякнули, помотали головами, заматерились. — Открывай консерву, — прохрипел Саня и вдруг стал заваливаться, тщетно силясь уцепиться пальцами за край стола. Его напарник никак не мог помочь ему. Он, скорчившись, лежал на цементном полу, держась за живот и хрипя. Виктор, наблюдающий за контролерами через окно, перепрыгнул с крыльца на лестницу черного хода и своим ключом, оставшимся со времен бригадирства, отпер заднюю дверь в раздевалку. За ним в помещение проскользнул Шакура, тщательно запер дверь на крюк и с помощью Виктора втащил обоих потерявших сознание прапоров в раздевалку. — Водку вылей, — приказал Шакура Виктору, лихорадочно сдирая мундир с контролера и натягивая его на себя. — Куда мы их денем? — спросил Виктор, когда, одетые в обмундирование солдат внутренней охраны, они выглянули тайком в окно — посмотреть, не видно ли кого-нибудь из солдат. — Оставим здесь, — сказал Шакура, заклинивая замок с внешней стороны двери, — сами проснутся или их разбудят. У нас всего двадцать минут до смены караула. Проскочим, пускай находят этих, а если нет — обратно хода не будет. Нас забьют прямо на вахте. Виктор кивнул. Весь расчет был на то, что в зоне одновременно находится более ста контролеров из роты охраны, которые ходили через вахту просто показав дежурному удостоверение. Караул все время менялся, и поэтому были шансы, что дежурные их не опознают. Плац, как всегда во время обеда, был пуст. Они прошли по самой середине площади, казалось, пронизываемые десятками подозрительных взглядов, миновали штаб и подошли к нарядной. Старший нарядчик, бывший начальник строительного управления, отличался злобностью и невероятной памятью. Он хвастался тем, что знает в лицо все две тысячи зэков, и встречи с ним Виктор боялся больше, чем встречи со своим отрядом. Из нарядной лилась музыка, доносился восхитительный запах жареной колбасы. Прямо за ней был проход в комнату свиданий, а дальше желанная дверь к проходной. Виктор отвернул голову от дверей нарядной и ускорил шаг. И в этот миг из дверей неожиданно вынырнул старший нарядчик. Невысокий, с узким невозмутимым лицом и проницательными бегающими глазками он искоса взглянул на Виктора. Но раздался истошный крик: «Колбаса горит, дура! — и старший нарядчик так же стремительно исчез из коридора, как в нем появился. Виктор облегченно взглянул на Шакуру и заметил, как тот скрыл нож в рукаве. Проскочив в комнату свиданий, Виктор оказался в том же самом коридоре, куда его выводили как бесконвойника. Солдат, сидящий на контроле, равнодушно посмотрел на Шакуру, стоящего первым, и превел взгляд на удостоверение. Потом, ни слова не говоря, нажал какую-то кнопку, и дверь с лязгом распахнулась. Удостоверение Виктора, который почти прилип к стенке, он даже не стал смотреть, а махнул ему рукой: мол, проходите скорее. Они вышли на знакомый Виктору двор, где он побывал совсем недавно. Только на этот раз не было солдат с автоматами и ворота были широко раскрыты. Не чувствуя под собой ног, каждое мгновенье ожидая команды «Стой!», Виктор прошел под дугой ворот и оказался на самой обыкновенной деревенской улице, по которой в разные стороны сновали люди. Он поднял голову. Шакура уже стоял на автобусной остановке, повернувшись лицом к лагерю и наблюдая, не раскроются ли двери караулки. Виктор встал рядом с ним. Больше на остановке никого не было. Только два мальчика лениво толкали друг друга, видимо тоже ожидая автобуса. — Чего ждем? — спросил Виктор, наклоняясь почти вплотную к уху Шакуры и совершенно забыв разработанный план. — Может, дернем дворами к лесу? — Ты идиот, — ответил Шакура раздраженно. — Тут или пан, или пропал. Без автобуса нас быстренько окрутят. Тут далеко не убежишь… Он еще что-то говорил, но Виктор уже его не слышал. Как зачарованный он смотрел на ворота, из которых вышел его старинный приятель Медведь. Лениво взглянув на Виктора, Медведь деловой походкой направился к гастроному, расположенному рядом с остановкой. Шакура, оценив обстановку, шагнул вперед и вовсе закрыл Виктора своими широченными плечами, но Медведь и не думал оборачиваться. Он скрылся в винном отделе. Шакура пожал плечами. — Вот это встреча, — сказал он. Нарочно не придумаешь. Тебе штаны переменить не надо? Виктор открыл было рот, чтобы выматерить Шакуру, и в это время подкатил автобус. Они проехали до самой Москвы, и никто их не остановил. Потом Виктор машинально сунул руки в карманы и нащупал какие-то бумажки. Это были десятки. Целых пять. Они тотчас пересели на такси и проехали почти до центра города. — Куда пойдем? — спросил Виктор, соображая, у кого из старых друзей можно найти приют. Никто, кроме Ольги, не приходил ему в голову, а идти к ней было все равно, что прямо сдаться на Петровку. В отличие от Виктора у Шакуры не было никаких сомнений. Он буркнул водителю какой-то адрес, и машина помчалась по Ленинградскому проспекту. Они доехали до Речного вокзала и, когда свернули на узкую тенистую улочку наступил уже вечер. Шакура рассчитался и повел Виктора наискосок через улицу мимо хозяйственного магазина, потом по длинному проходу между домами к серой пятиэтажке, приветливо встречающей рано зажженными окнами. — Посмотри две копейки, — скомандовал Шакура, а сам стал вглядываться в одно из окон второго этажа, где мелькали иногда легкие тени. Потом он оставил Виктора сидеть на скамейке рядом с двумя старушками, которые обшарили его всего внимательными взглядами. И, видно, проникшись доверием, завели бесконечный разговор о теперешнем поколении. Шакура скоро вернулся и, движением ладони приподняв Виктора со скамейки, повел его за собой на второй этаж. Их уже ждали, и двери в квартиру оказались открытыми. В прихожей их встретили две абсолютно одинаковые молоденькие девушки с блестящими золотистыми свежими личиками. — А теперь топайте за вином! — услышал Виктор возбужденный голос Шакуры и устало улыбнулся. Похоже, девушки ушли. И еще было похоже, что для того, чтобы скрываться, они выбрали не самое худшее место на земле. Шакура провел Виктора в ванную. — Мыться и переодеваться, — приказал он. — Насчет костюма не обещаю, но парой брюк и рубашкой ты, брат, здесь разживешься. Виктор проснулся рано. Он открыл глаза, увидел яркий, льющийся из окон свет и тут же накрылся с головой, ожидая ужасного воя сирены на побудку. Но никакой сирены не прозвучало, он открыл глаза и сразу все вспомнил. Комната, в которой находился Виктор, была почти пустой, если не считать деревянного стола и двух, притулившихся у стены стульев. На столе лежала початая буханка хлеба, несколько бутылок с минеральной водой и пустая бутылка из-под портвейна. Он встал. Шакуры нигде не было. Вчерашний побег вспомнился ему, и он содрогнулся. Напоив «малинкой» прапоров и выйдя за пределы зоны, они фактически поставили себя не просто вне закона, а, можно сказать, приговорили. Потому что беглых зэков никогда не возвращали в зону живыми, вевешники забивали их до смерти. Или расстреливали, чтобы не гоняться по лесу. Практически все многочисленные случаи побегов кончались поимкой и убийством беглецов. Как правило, сумев хорошо обдумать и совершив такие дерзкие и почти фантастические действия, которые не часто увидишь даже в кино, они затем резко теряли чутье и попадались просто не за понюшку табака. Совсем недавно убежал известный рецидивист Иванов, приговоренный к расстрелу за несколько мокрых дел. Он передал ксиву дружкам на воле, и, когда его везли в суд для объявления приговора, позади милицейского «газика» появилась черная «Волга». «На светофоре» дружки умудрились проколоть газику колесо и, когда водитель подогнал машину к тротуару, напасть на него и ворваться внутрь. Так вот этот самый Иванов, так блистательно разыгравший побег, был поймам ровно через две недели пьяным вдрызг в платном туалете, куда зашел по чистой случайности один из офицеров тюрьмы. Причем грозный уголовник не оказал никакого сопротивления, он как раз не был забит и благополучно дожил до расстрела. Таких случаев знал Виктор много, потому что воля с отвычки дурит как неразбавленный спирт. В дверь без стука вошла одна из сестер-близняшек. Не здороваясь, убрала постель, потом вышла на мгновенье и вернулась с подносом, на котором стояла чашка с молоком и блюдце с толсто нарезанной колбасой. — Будешь? — спросила она, кивая на бутылку. Виктор подошел к столу, сел, как был в трусах и майке. Его военный костюм успел куда-то исчезнуть, но ничего взамен не было видно. — Так пустая же бутылка, — сказал он, меряя взглядом девушку. Она выглядела очень соблазнительно: белокурая, ладная, с большими зелеными глазами. — Сейчас принесу, — сказала она и исчезла, прежде чем Виктор сумел заверить ее, что с утра не пьет. Впрочем, после страшного нервного напряжения выпить было в охотку. Вернулась она вместе с сестрой, причем различить их можно было по цвету волос, поставила на стол целую бутылку с вином и приказала Виктору: «Разливай, красавчик!». Виктор благоразумно ни о чем не расспрашивал. Чудно ему казалось после стольких лет, проведенных в бараке, среди толпы стриженых бедолаг, так вот спокойно расположиться между двумя очаровательными юными существами, каждая из которых была зеркальным отображением другой. Виктор истово разлил вино, себе полный стакан, девушкам поменьше, залпом выпил и стал наворачивать бутерброд с колбасой. Очень ему хотелось узнать, куда девался Шакура и, вообще, как жить дальше. Еще до смерти хотелось заявиться или хотя бы позвонить Ольге, но это желание при данных обстоятельствах было просто верхом идиотизма. — Девочки, вы сами-то себя различаете? — спросил он после второго стакана, — просто не зная, о чем говорить с ними. Сестренки приняли его вопрос как должное, засмеялись, заговорили вместе, строя Виктору глазки. — Только по платью, — сказала Вера, более светлая из двоих. — А если платья нет, — спросил Виктор, переводя взгляд с одной на другую. Обе были в легких майках и джинсиках, которые не скрывали их юные формы. — Нет проблем, — сказала Вера, и вдруг, прямо за столом, скинула майку. Виктор не мог оторвать от нее взгляда, она, заметив это, поднялась, подошла к нему, обняла сзади, прижав к грудям его бритый затылок. — А ты чего сидишь? — оросила она сестре, — развлекай гостя. Та встала, открыла дверь в соседнюю комнату, исчезла за ней и вернулась с магнитофоном. Под легкую музыку девчонки закружились в танце, улыбаясь слегка ошеломленному Виктору, который, чтобы скрыть смущение, снова налил себе полный стакан вина. Потом одна из сестер куда-то исчезла, а вторая запрыгнула к нему на колени и, обхватив голыми руками плечи, крепко прижала к себе. Потом она ушла, а Виктор снова заснул и спал до прихода Шакуры. Разбудил его брошенный на кровать узел с одеждой. Шакура стоял над ним, насмешливо улыбаясь. Он был одет в новый серый костюм и черную рубашку, из карманчика торчал белоснежный платок, только новый «аэродром» еще больших размеров, чем все виденные Виктором, скрадывал впечатление от его нового облика. — Все спишь, — покачал он головой, — я тебе зачем девочек оставил, чтобы они тебя развлекали, а ты спишь. Виктор не стал его разубеждать. Он встал, развязал узел и быстро облачился в принесенную одежду. В отличие от Шакуры, на нем оказались джинсы, легкая белая куртка и кожаная фуражка с коротким козырьком, которую он отложил на кровать. Шакура довольно посмотрел на него, тоже, видимо, с трудом улавливая в новом облике привычного для себя человека, потом кивнул на фуражку: — Надень и даже спи в ней. Пока волосы не отрастут. Виктор послушно надел фуражку. Шакура отошел к столу, налил себе полный стакан вина, залпом выпил.