— Ко мне? — Первый раз Виктор посмотрел ей прямо в глаза и еще раз удивился их прозрачности и видимой чистоте. — Но почему же к вам! — в голосе Ольги прозвучала досада. — Вообще к людям. — Если вы в самом деле хотите бороться за справедливость, подберите мне цифры хищений и номера накладных. И я тряхну это болото. Потому что это мужское дело. Потому что мне нечего терять. Потому что я сижу за решеткой и хочу выйти. В этом мире так мало кому можно верить. Так что поневоле звереешь. А потом приходит такой прекрасный наивный человек, как вы, и душа оттаивает. Пожалуйста, не лезьте в это дело. И не обижайтесь на меня. Я пошел строить своих гавриков! Виктоp хотел взять Ольгину руку и поднести к губам, благо, вокруг никого не было, но вспомнил случайно подслушанный им разговор и не решился. Со вздохом он поднялся и проводил Ольгу в цех. Первые полчаса ожидания у подъезда прошли безрезультатно. Но где-то уже к половине четвертого вдруг появились буквально из соседней с домом подворотни битые-перебитые «Жигули» и медленно поползли по узкой освещенной улице. Никто им как будто не мешал. Три неподвижные, слегка запорошенные пылью, врозь стоящие машины не могли насторожить водителя «Жигулей». Он лениво проехался почти до поворота, затем медленно развернулся и поехал назад. У дома Дмитрия Дмитриевича «Жигули» остановились рядом с другой машиной с погашенными фарами. Немножко пофырчали, потом утихли. Отворилась задняя дверца, двое мужчин выскочили один за другим из нее и шмыгнули в подъезд. Валерий Иванович чуть выждал время, дал им отойти, а потом махнул Вадику рукой: «Айда». Вадик что-то рыкнул по рации, и из неподвижно стоящей машины, как по волшебству, выскочили люди. В одно мгновение они подскочили к белым «Жигулям». Дверца «Жигулей» снова раскрылась, и из них вывалился крепко схваченный за воротник водитель. Он пытался что-то сказать или крикнуть. но тотчас его втянули в машину с опущенными занавесочками. — Сами сходим? — спросил Валерий Иванович. Его уже бил охотничий азарт. — Саныча возьмем для прикрытия, — рассудил Вадик. Не скрываясь уже, они подкатили к тому же многострадальному подъезду и, стараясь не шуметь, взошли по ступенькам к двери. Вадик, несмотря на гигантский рост и вес более ста килограммов, двигался грациозно и легко. Он чуть приоткрыл дверь, ведущую в парадную, и заглянул внутрь. — Пошли, — мотнул головой Вадик, — внизу никого. Светло освещенная теплая лестничная клетка первого этажа в самом деле была пуста. Две лифтовые шахты приглашали войти. Вадик уже протянул было руку к кнопке, но Валерий Иванович резко отвел ее. — Думай, — шепнул он. — Спугнешь! На каком этаже его квартира, не помнишь? Не на четырнадцатом? — По-моему, да. Да мы же час назад здесь были. Вадик снова поднес палец к губам, а потом ткнул им в светящуюся цифру над лифтовой шахтой, отмечающую, на каком этаже находится лифт. — Они на четырнадцатом, — сказал он. — Видно, к нему в гости. Когда они втроем добрались пешком до четырнадцатого этажа, Валерий Иванович тяжело дышал, а Вадик покрылся потом и громко сопел. Один Саныч, молодой сухой парень в очках и с пышной шевелюрой, держался непринужденно. Несколько секунд они, затаив дыхание, стояли в полной тишине и темноте черного хода, затем осторожно подкрались к двери, ведущей от лифта в жилой отсек. Среди ночной тишины вдруг раздалось из-за двери что-то среднее между скрипом тележного колеса и пением сверчка. Потом повторилось, потом снова смолкло. — Решили хату поставить, фомками работают. Что будем с ними делать? — Саныч и Вадик вопросительно смотрели на Валерия Ивановича, ожидая какой-либо команды, но тот не торопился. Он приложил ухо к двери, соединяющей лестничную площадку с входом в жилище, и снова услышал тоненькое: фр-р! Фр-р! — Отошли, — сказал Валерий Иванович глухо и, потянув изумленного Вадика за рукав, заставил его вновь спуститься на первый этаж. Там Вадик дал волю своему негодованию: — Ты что, умом рехнулся, — громким шепотом спросил он и выругался. — Они же его хату ставят. Причем вполне профессионально, через несколько минут войдут. — Да ну, — удивился Валерий Иванович, — а я думал, они симфонический концерт слушают под дверью. Стало быть, несколько минут у нас еще есть. Пошли в машину и не пыхти как паровоз. Недоумевающий Вадик втиснулся в машину вслед за шефом. Водитель, пойманный в ловушку, был тот самый, который влез в машину Дмитрия Дмитриевича. Был он сильно напуган, но старался не подавать виду. Валерий Иванович посмотрел на него и улыбнулся. — Решили не ждать мифического штрафа — пока он вам в клюве полтинник принесет, а прямо в доме поживиться. Нелегал или отмотал свое? Водитель молчал, упрямо сжав тонкие губы и отвернув лицо от спрашивающего. — Вадик, — протянул удивленно Валерий Иванович. — Кореш-то наш как-то без уважения к нам относится. Вадик посмотрел на шефа без одобрения. — Вонючая работа, — сказал он. — Я бы лучше самого Дмитрия заглушил, чем этих ребят. — Не глядя, он выставил в сторону водителя большую ладонь с круглыми набитыми мозолями и мягко саданул его в скулу. Удар прозвучал негромко, но водитель почему-то свалился с сиденья и замер. Вадик поднял его, подтянул к себе и снова мягким кошачьим движением правой руки свалил вниз. Водитель с трудом вполз на сиденье. — Хватит, — сказал он Вадику, с трудом шевеля разбитым ртом. — Убьешь, багуина. — Нелегал? — еще задушевнее спросил Валерий Иванович и подвинул вплотную к водителю свое большое плоское лицо. Тот утвердительно кивнул. — Понятно, — задумчиво протянул допрашивающий, решая что-то ясное только ему одному, потом широко улыбнулся. — А ты счастливый, пацан. Ты даже сам не знаешь, до чего ты счастливый. — Какое же тут счастье, — угрюмо промычал водитель, но Вадик прервал его: — Помолчи! Слушай, они же на сто процентов уже дверь вскрыли! — Ты думаешь? — Да что тут думать! Профессионалы. А этот дятел, поди, спит без задних ног… — А если у него сигналка? — посуровел вдруг Валерий Иванович. — Командуй братве, чтобы отъехали метров на двести пятьдесят к углу. Все три машины развернулись и вновь уехали на самый дальний угол. — Если через десять минут менты не приедут, подъедем чуть ближе, — снова скомандовал шеф. — Стало быть, сигналка у него не установлена, — прокомментировал он при полном и неодобрительном молчании Вадика, когда прошло объявленное им время. — А спасать мы нашего дорогого Диму не будем, — резюмировал он, отведя Вадика чуть в сторону от машины и кивком головы показав Санычу на водителя: мол, не упусти. — Наша цель? — спросил он Вадика. Тот пожал плечами. — Обещали охранять человека, а сами смотрим как его потрошить будут. — Наша цель? — еще раз спросил Валерий Иванович и сам ответил: — Документы и деньги! А Дмитрий Дмитриевич не человек. Неужели ты не понял, что зама своего он сам в тюрьму сплавил и на него похищенные деньги списал. Жди, дружище, и не дергайся. Документы и деньги мы получим еще до утра. Глава 2 Которую уже ночь Виктор никак не мог заснуть. В погруженном в сон бараке, где рядом в одном неприспособленном для жизни помещении спят двести здоровых, а наполовину и больных мужиков, нежное лицо Ольги все время плыло у него перед глазами. Кругом раздавался чей-то храп, бормотание, всхлипы, кто-то кричал, кто-то читал при свете никогда не гаснущего ночника. Кто-то подошел, осторожно протянул руку, дотронулся до плеча. Друзья так не крадутся. Виктор взлетел с койки вместе с одеялом и выкрутил тени руку. Подошедший негромко ойкнул, поднял голову, и Виктор узнал Хохла. — Не могу уснуть, — пожаловался Хохол. — Пойдем ко мне в комнату, чифирнем. Хохол встал. Виктор, на ходу одеваясь, пошел за ним. Они зашли в маленькую чистую комнату — каптерку. Сели за стол. Хохол разлил чай. — Как ночь — тоска берет, — пробормотал Хохол, зевая. — И осталось всего-ничего, а душа рвется. Да ты ешь, не стесняйся. Таких конфет и на воле не найдешь. Я иногда думаю, мне это все снится. Не может быть, что это я дежурю в столовой, чтобы голодным и нищим лишний кусок не перепал. Скажи мне честно, ты слыхал, что меня хотят зарезать? — Я тебя резать не буду. Ты мне скажи, это правда, что ты жену убил? — Случайно. По пьянке ножом ударил. Из ревности. — А дети у тебя были? — Один пацан. Восемь ему было. Сейчас уже восемнадцать. Десять лет я в зоне. Поди, и не узнает меня. Хохол отставил стакан, задумался. Обвел взглядом комнату, в которой прожил столько лет. «Может и к лучшему, если не узнает, — подумал Виктор, памятуя о словах Шакуры. Он не удержался, вынул из красной коробки шоколадную конфету в красном фантике, развернул ее. — Черт его знает, говорить или нет Хохлу о предостережении. С одной стороны, сидеть за одним столом с человеком, над которым висит топор, и не предупредить… С другой, — если он раз продаст чужой секрет, потом второй, то каким именем он должен называться? Нет, в зоне свои законы, и рот лишний раз открывать нельзя», — окончательно решил Виктор. — Словно кто-то проклял меня, — жаловался тем временем Хохол, которому ни крепко заваренный «купеческий» чай, ни конфеты не шли в горло. — Ты в Бога не веруешь? Если он есть, зачем нас на муки обрек? — К Богу через страдания, — задумчиво протянул Виктор. — Ты с Трифоном поговори — он бывший богослов. За что и сел. — У Трифона в мозгах все перепутано, — не глядя на Виктора, буркнул Хохол и поднялся. — Его хотят в психушку отправить, так что предупреди, чтобы много не болтал. Да, кстати, к тебе тут одна юбка повадилась. Ты с ней поаккуратнее. Девица эта может на тебя большие неприятности навлечь. Может, выйдем во двор? Душно. По длинному коридору, увешанному газетами, плакатами, списками и лозунгами, молниями и стендами, так что живого места не найдешь. Хохол с Виктором прошли к выходу. На табуретке у телефона спал дежурный с повязкой на руке. Через узкий тамбур они вышли на обнесенный высокой проволочной сеткой двор. Светила луна, тускло озаряя вышку, ряды колючей проволоки, забор. Виктор и Хохол присели на скамейку, окруженную торчащими свежесрубленными пнями. С каждым днем все меньше и меньше зелени оставалось на территории зоны. Далеко за локальной зоной, «локалкой», от штаба засветил фонарь, свет приблизился, заплясал на лицах Виктора и Хохла и исчез. — Опер с подручными шляется, — буркнул Хохол. — Криминал ищет. Даже по ночам, ему, суке, не спится. Странно, как нас не зацепил. За нарушение режима. — Плевать, усмехнулся Виктор. — Устал я всего бояться. И на комиссию больше кланяться не пойду. Лучше здесь загнусь, чем ментам буду жопу лизать. Весь следующий день Виктору не работалось. Чуял он, что должна прийти Ольга, но минуты складывались в пустые бессмысленные часы какого-то нечеловеческого времени, а учетчица так и не появлялась. Два раза он спускался в цех, подходил к узкому коридорчику, где располагался кабинет Хацкова. Когда он подошел в третий раз, дверь кабинета внезапно открылась и оттуда вышел художник, беспокойно озираясь по сторонам. Увидев Виктора, он остановился, блудливо отвел глаза, а потом набрался храбрости и сказал: — Ты, это, зайди к мастеру, он тебя звал. По-моему, ты уже не бригадир. Когда Виктор вышел от Хацкова, на его рукаве уже не было бригадирской повязки, той самой, которая помогает выжить в зоне, давая весьма ощутимые преимущества ее обладателю. И уже не он, а Вова, заслуживший бригадирство своими доносами, строил бригаду на обед и равнял пятерки зэков. На обед Виктор не пошел. Сел бесцельно у зарешеченного окна, открыл книгу, припасенную с вечера, но ему не читалось. Пустой цех навевал тоску, он закрыл глаза, думая вздремнуть четверть часа, а когда открыл их, перед ним стояла Ольга. Она села на стул рядом с ним, помолчала, а потом раскрыла сумочку и вытащила из нее кипу накладных. — Я раскопала всю эту грязь, — сказала она подавленно. — Делайте с ней все, что хотите. — И сверток бумаг лег в боковой карман робы Виктора.