— Друг мой, у тебя нет времени, чтобы выдвигать подобные требования. — Я не хотел… — начал Иво Май и не закончил. Это были прекрасные слова — такие простые и универсальные; любому из нас хотелось бы вымолвить их перед смертью. Я поспешно закрыл Иво Маю глаза, чтобы не видеть в них того угасающего света, о котором столько говорят в фильмах и пишут в книгах, и посвятил следующую минуту или две лихорадочным попыткам вспомнить хоть какую-нибудь молитву из тех, которым нас учили на уроках религии — то есть меня учили, все прочие дети молитвы уже знали: наверное, выучили в церкви, а может, даже и дома, но я жил в семье атеистов, антиклерикалов и святотатцев, которые велели мне ходить на эти уроки, чтобы не выделяться. Я, впрочем, тоже не хотел выделяться, только как-то оно не получалось. Может, я просто слишком старался? Скорее всего, у меня отсутствовало чутье, которое приходит с опытом: я даже на самых обыкновенных похоронах и то ни разу в жизни не был, хотя мы с дядей и ждали этого с большой надеждой, когда тетка купила мне костюм, попрощалась с нами и пошла в больницу, но, увы, она пережила и эту печальную превратность судьбы. Впрочем, у меня сложилось впечатление, что мои старания все-таки помогли покойному, который хотел столь благочестиво проститься с этим миром; как бы то ни было, самому мне они точно помогли, и хотя я по-прежнему ощущал дискомфорт, находясь в одном помещении с человеком, испустившим дух при неестественных (а для меня — еще и отягчающих) обстоятельствах, но уже мог спокойно заняться своей крысиной работой. Итак, я начал торопливо и беспорядочно (не от страха, а по привычке) перетряхивать комнату Иво Мая. Однако же ничего не нашел. То есть не нашел «Шоу лжецов», зато обнаружил другие занятные вещи: две машинописные рукописи под заглавием «Признание Эвелины» (одна сверху, другая в ящике), четверть шоколадки «Ведель» с малиновой начинкой, которую я тут же съел, а также мерзавчик с красно-оранжевой жидкостью, обозначенной на этикетке как «Рябиновая настойка». И когда я совсем уже собрался проверить, не врет ли этикетка, послышался деликатный стук в дверь. Глава 10. Инцидент в кафе «Каприччо» Я рефлекторно завинтил крышечку и спрятал бутылку в карман. Потом выглянул в открытое окно. Оно находилось в торцевой стене, но оборванный громоотвод развевался в ночной тьме недостижимо далеко. До земли было три этажа, причем первый — довольно высокий; никаких шансов улизнуть этим путем. Стук послышался снова, на сей раз громче, настойчивее. Я схватил одеяло и закутал Иво Мая до подбородка, надеясь, что выиграю так немного времени, а сам спрятался в шкаф. Пол был чуть наклонный, и дверцы за мной закрылись, оставив узкую щелку — ровно такую, чтобы я мог наблюдать за тем, что происходит снаружи. Едва я там устроился, в комнату вошла Серая Мышь. Никак иначе назвать ее было нельзя. Это была на редкость непримечательная особа, без единой черточки, благодаря которой могла бы запечатлеться в мужской памяти. Среднего роста, со среднего размера бюстом, волосы ни длинные, ни короткие — о цвете я даже не говорю. Наряд делал ее похожей на неряшливую, несколько старомодную секретаршу, а большие дешевые очки придавали лицу выражение наивности и легкого испуга. Девушка огляделась. При виде Иво Мая, чье лицо с идеально правильными чертами, еще совсем недавно такое пустое, теперь, изборожденное следами страданий, стало почти прекрасным, Девушка-Мышь поправила очки и обреченно вздохнула. Подошла к убитому, приложила ему два пальца к шее, после чего откинула одеяло и устремила взгляд на нож в животе. С минуту она как будто размышляла, а потом вытерла рукоятку своим шарфиком цвета мартовской слякоти. Проделав это, она оставила покойника и переключилась на комнату. Вынула из сумочки перчатки, надела их и принялась не без сноровки рыться в бумагах, которые лежали на столе, под столом, на кровати, под кроватью, на подоконнике и еще в нескольких местах. Почти сразу же она наткнулась на «Признание Эвелины», однако пролистала рукопись без всякого интереса и положила на место. Судя по решительности, с какой она заглядывала в мусорную корзину и под кресло, под палас и под батарею, за кровать и под кучку грязных носков, я не тешил себя иллюзиями, что мое присутствие останется незамеченным. Однако прежде чем очередь дошла до меня, раздался телефонный звонок. Девушка вытащила мобильник, выслушала, что ей сказали, и буркнула без особого энтузиазма, слегка картавя: «Хогошо». Убрала телефон, огляделась, подошла к шкафу и открыла дверцу. Я был к этому готов психологически, но не вербально, поэтому следующие несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, она в панике, я — немного растерянно. Когда я наконец собрался с силами, чтобы вылезти и что-нибудь сказать, Серая Мышь захлопнула дверцу у меня перед носом и выскочила из комнаты. Я двинулся за ней. В коридоре она внезапно исчезла в одном из боковых помещений. Не успел я туда добежать, как на меня налетела пожилая тетка — одна из тех отважных дородных валькирий, которые в своем шествии по миру сметают все, что встает у них на пути. — Смотри, куда идешь, молодой человек! — рявкнула она, обрушив мне на грудь свой бронированный бюст. Излишняя вежливость не позволила мне защищаться, а потому я выждал, пока она изольет свой гнев и отчалит к иным портам, краем глаза наблюдая за дверью, за которой скрылась девушка. Там была кухонька с одним-единственным выходом. Когда я к нему подлетел, Серая Мышь как раз выходила. Я схватил ее за руку, но она умудрилась выскользнуть. На лестнице я ее обогнал и, выждав, пока она миновала проходную, спросил вахтера, кто эта прекрасная дама. И выяснил, что это новый соцработник, а я либо слепой кретин, либо слепой крот. Поблагодарив вахтера за информацию, я выскочил наружу и поймал Мышь перед общежитием. — Караул! — завизжала она. — Грабят! — А точнее: «Ка’аул! Г’абят!». Потому что с перепугу полностью утратила способность выговаривать «р». Было уже совсем темно. Мимо нас прошмыгнули несколько бледных теней, скорее всего, студентов, а из бара напротив выглянула пухленькая дамочка и тут же юркнула обратно. Улица опустела. Однако не стоило исключать, что кто-то, надежно укрытый от моего взора, схватит в приливе отваги мобильник и позвонит в полицию. — Не валяй дурака, женщина, — быстро сказал я. — Я всего лишь хочу поговорить о книге. — О чем поговорить? — Она уже справилась с «р» и перестала вырываться. — О том самом, — ответил я. — Я знаю здесь неподалеку тихую забегаловку. Ну что, поболтаем? На ее лице отразилась трагическая нерешительность, как написала бы Халина Ментиросо. Наконец она кивнула. Возможно, Серую Мышь убедила моя презентабельность, неотразимо действующая, насколько я знаю, на женщин такого типа. А может, очаровала решительность — одно из обширного диапазона моих суперменских качеств. Так или иначе, я покрепче сжал ей локоть, на случай, если моя мужественность окажется не столь магнетической, как я уповаю, и потянул девицу за собой. Мы прошли несколько подворотен, закоулков и узких улочек и через добрых полчаса быстрого марша оказались в забегаловке с экзотическим названием «Каприччо», куда я не заглядывал с отроческих лет и теперь с легкой грустью наблюдал перемены, которые неумолимый бег времени оставил на изысканном некогда интерьере и на постоянных посетителях. Я не спешил начинать разговор, выжидая, пока до нас доползет черепашьим шагом официантка с прической и макияжем а-ля шестидесятые. За это время Серая Мышь успела воспользоваться туалетом: я милостиво ее туда отпустил, зная, что окон в кабинках все равно нет, а дверь у меня под наблюдением. — Привет, малыш, что заказываем? — поинтересовалась с интимной хрипотцой официантка, добравшись наконец до нашего столика. — Пиво? — спросил я Серую Мышь. — Кофе, — ответила она. — Два эспрессо, — повернулся я к официантке. Та с минуту сражалась с ручкой и блокнотом, наконец кивнула и поплыла дальше. — Ну и о чем вы хотите поговорить, пан… — Серая Мышь сделала паузу. — Сякий. Робаль Сякий. — Это ты прикончил того беднягу? — Сама знаешь, что не я, иначе зачем было стирать с ножа отпечатки пальцев? Могу только догадываться, кого ты выгораживаешь. А вот как тебя зовут, догадаться не могу. Если скажешь свое настоящее или даже вымышленное имя, это здорово облегчит нам разговор. — Ирмина. Сокращенно — Ина, — произнесла она, смерив меня острым взглядом. Мы замолчали, увидев официантку, которая летела в нашу сторону, отчаянно жонглируя подносом. — Спасибо вам большое, хотя коньяк мы и не заказывали, — проговорил я. — Коньяк — это мне, — объяснила официантка. — Вместо чаевых. Ты что-то имеешь против? — Я поспешил сказать, что нет. — С вас семнадцать злотых. Кредитки не принимаем. — Пока я выгребал монеты, официантка осушила рюмочку. — Вот ведь, мать твою, ни гроша лишнего, — заявила она, пересчитав деньги. — Ну и скупердяи. — И удалилась. — У меня осталось полчашки кофе, а у тебя только окурок на дне, — сказал я Ине. — Может, поменяемся? — Я, пожалуй, закажу что-нибудь покрепче, — решила она. При мысли о предстоящем общении с официанткой ко мне вернулась память. Я вытащил из кармана мерзавчик с настойкой и протянул своей спутнице. Она отказалась, и тогда я сам, чтобы доказать чистоту намерений, сделал солидный глоток. Серая Мышь понаблюдала за мной пару минут и, убедившись, что чувствую я себя не просто хорошо, а даже лучше прежнего, просветлела и взяла у меня рябиновку. — Классно, — одобрила она, отхлебнув из бутылки, и благосклонно на меня посмотрела. — Ну и что ты хотел мне сказать? — Будем говорить прямо. Оба мы, чего уж скрывать, ищем одну и ту же книгу. Оба хотели ее сегодня заполучить, но кто-то нас опередил. Кроме того, не подлежит сомнению, что мы конкуренты. Не знаю, на кого работаешь ты, да это и не важно. Я в любом случае намерен сохранить имя заказчика в тайне. За соответствующую цену я в состоянии вообще о нем забыть, равно как и о том, что мы с тобой встретились при столь подозрительных обстоятельствах. — Я умолк, дав ей возможность спокойно поразмыслить над моими словами. — Ты хочешь сказать, что готов выйти из дела? — спросила она. — Ровно наоборот. Хотя это ничего не изменит: не я — так другой. Но я намерен раздобыть эту книгу и очень скоро это сделаю. Вопрос только в том, кому я ее отдам. — Ты мерзкая продажная свинья, — заявила девушка. — К тому же не слишком дорогая, — заверил я ее. — Боже, во что я ввязалась! — простонала она. — Два трупа, пропавшая книга, а теперь еще и ты. И зачем, зачем? Ведь он меня даже не замечает!.. Ина достала бумажный платочек и зарыдала в голос, обливаясь слезами и хлюпая носом, а когда немного совладала с этим паводком, влила в себя изрядный глоток рябиновки, чтобы восстановить уровень жидкости. Я воспринял это оптимистически, полагая, что теперь ее проще будет смягчить. Серая Мышь интерпретировала мой взгляд как предложение дружбы и плеснула рябиновки мне в кофе, чтобы я (как она заявила) не остался внакладе, потому что (добавила она), если она присосется к бутылке, то (она обезоруживающе улыбнулась) не остановится, пока не увидит дна. Когда Мышь наконец успокоилась, из ее уст полился поток горьких слов, откуда я надеялся выловить жирных форелей — нужные мне факты. — Я знаю, что мало кому кажусь привлекательной, — начала она. — Полностью отдаю себе в этом отчет. Я всегда умела сдерживать свои чувства, чтоб не страдать попусту. И у меня это очень даже неплохо получалось, пока я не встретила Его… Нет, лучше, наверное, начать с того, что я секретарша экстра-класса. Свое дело делаю идеально, но претендую на большее. Только какой шеф захочет каждый день лицезреть огородное пугало? — Она вздохнула и отпила глоток. А глоток у нее был — ого-го какой! — Работу я искала недолго. Сразу наткнулась на издательство «Гарцовник-эдиторс» и обрела там тихую гавань. Издательство маленькое, семейное, обслуживает только одну авторицу. Но работы у меня все равно много: директор вообще не разбирается в прозе жизни, а его мамаша, будучи там всем понемногу и никем конкретно, испытывает болезненную робость перед техническими новинками — так она называет все, что появилось после тысяча девятьсот шестидесятого года, включая людей. Я с самого начала видела, что работа эта унизительная. Я ведь прекрасно понимала, кому служу: Халина Ментиросо — оптовая производительница ширпотреба, сочинительница бесплодных иллюзий… Сначала я думала уйти оттуда, как только подышу себе другое место, — продолжила она после очередного глотка. — Но все больше убеждалась, что фирма держится на мне одной, и только это гарантирует спокойствие ее владельцу. А скоро я выяснила, почему такой умный, тонкий и достойный мужчина выпускает в свет такую пошлятину. Он делает это только для того, чтобы ни духовно, ни материально не зависеть от мирских забот и сосредоточиться на единственном, что для него реально важно: на создании шедевра. Часами сидит у себя в кабинете, а из-за запертых дверей слышится яростный стук по клавиатуре, прерываемый лишь звуком его шагов, когда он отодвигает кресло и ходит, ходит от окна к окну. Я старалась ему ненавязчиво помогать и надеялась, что когда-нибудь он это заметит. А ведь я могла бы делать гораздо больше. Могла бы снять с его плеч бремя повседневности, завязывать ему галстуки и подавать носки, стирать рубашки и мыть тарелки, вытирать пыль и вытряхивать пепельницы, оплачивать счета и подавать рекламации, ловить и записывать на маленьких желтых карточках его гениальные мысли. — Но у него ведь была жена, — бестактно заметил я. — Жена не стена, если это любовь, — с достоинством парировала Ина. И тут же добавила, проницательно на меня поглядев: — Ну да, понятно. Ты, наверное, думаешь, что это я ее прикончила? — Во всяком случае, тебе это было бы на руку, — осторожно заметил я. — Теоретически — да, — ответила она. — Что уж тут говорить: я по Халине не плакала. Думала, Славек воспримет ее смерть с облегчением. Я же знаю, как они друг друга ненавидели. Их объединял общий бизнес, а все остальное — разделяло. Но Славек будто сломался. Он уже даже не пишет. Часами расхаживает по кабинету, стоит то у одного окна, то у другого, смотрит в стену, пьет кофе чашку за чашкой, ворчит на маму, теребит подбородок… ведет себя так, будто полностью потерял почву под ногами. — Из-за «Шоу лжецов»? — Это единственное объяснение! — Но тебе он этого не говорил? — Мы обсуждаем только рабочие вопросы, — ответила Ина. — Он… он меня вообще не замечает. Я хотела что-нибудь эдакое для него сделать, показать, что он может на меня рассчитывать в любой ситуации, невзирая на последствия… — И поэтому стерла с ножа его отпечатки пальцев? — Я пришла, чтобы забрать книгу. Но он оказался проворнее. Надеюсь, ему удалось… Книги там уже не было, ты ведь ее не нашел. Иначе мы бы с тобой тут не сидели, верно? Я кивнул. Внезапно мне кое-что пришло в голову. — Там в общежитии была одна женщина… Налетела на меня в коридоре. Это от нее ты спряталась в кухне? — Это была его мамаша. Она меня не выносит, травит… Не хотелось, чтобы она меня там увидела. — Одного понять не могу. Откуда вы узнали, что у Мая должна быть рукопись? Откуда вы вообще про нее узнали? — В такой фирме, как наша, ничего не скроешь. Я, совсем того не желая, подслушала несколько разговоров с параллельного аппарата… Халина пару раз звонила Славеку. Спрашивала, решил он уже что-нибудь или нет. Какие-то дурацкие были разговоры, странные. С недомолвками. Трудно было что-либо понять. Но потом позвонил еще Пальмистер, Лонгин Пальмистер, старый друг Славека, и сказал, что если они не сделают этого вместе, то пусть Славек и не думает, что сумеет выпустить книгу. Мамаша Славека сидит в комнате рядом с его кабинетом, там тонкая картонная стенка, и все слышно. После того разговора она его напрямую спросила, что означают эти звонки, ну и он кое-что ей рассказал. Хотел успокоить. Обещал, что все уладит и все будет хорошо. Но она же мать, а мать не обманешь. Она только еще сильнее разнервничалась, хотя и не подавала виду. И я тоже. Поэтому, когда сегодня этот паренек позвонил в издательство со своим предложением, мы решили помочь Славеку, каждая на свой страх и риск. Славеку еще надо было пойти в банк. Этот Май потребовал какую-то неслыханную сумму наличкой. Мамаша вышла сразу после Славека, а я еще позже. Я знала, что все равно ее опережу. Будь хоть пожар, хоть потоп, она ездит только на общественном транспорте, так как имеет право на бесплатный проезд. Я думала, успею раньше Славека, но… что поделаешь, я езжу на такси, а у него своя машина. Не удалось мне его уберечь от бессмысленного преступления. — Она всхлипнула. — Не расстраивайся. Может, оно и не бессмысленное, — утешил я ее и надолго задумался. Чем-то меня напрягла эта беседа Пальмистера с Гарцовником. Что-то тут не сходилось. Но я никак не мог собраться с мыслями. Почувствовал вдруг, что в зале страшно душно, и спросил у Ины, нет ли у нее подобного впечатления. — Боже мой! — испугалась она. — Ты как-то странно выглядишь. Сиди спокойно, я схожу за водой. — Только не из туалета, — с трудом выдавил я, проваливаясь в темноту. Глава 11. Напарница приходит ночью Я стоял у окна своей квартиры, беспокойно вглядываясь во мрак улицы. Примерно полтора часа назад я очнулся на полу в кафе «Каприччо», в том же месте, где упал. Пролежал я там часа четыре, и никто этим не заинтересовался. Есть еще заведения, где уважают неприкосновенность частной жизни. Серой Мыши не было ни рядом со мной, ни в туалете, ни в одном другом закутке этого заведения. Имела ли она какое-то отношение к моему обмороку, или все дело в шоколадке с малиновой начинкой? Почему Серая Мышь сбежала? Может быть, с ней тоже что-то стряслось? Должен ли я ее разыскивать? И вообще, зачем мне все это нужно? Вернувшись домой, я проверил почту. Чупа написал, что Алина Пофигель, в девичестве Сопелькундель, проживает в Елёнках[24], но уже как минимум двое суток находится в одной из столичных больниц со сломанной ногой и подозрением на сотрясение мозга. Я поборол искушение отправиться к ней немедля и силой вырвать нужную информацию. Подождем до завтра — сломанная нога, надо думать, так быстро не заживет. Я потянулся за ежедневником Халины Ментиросо — тем самым, который стянул с ее письменного стола, — и приступил к скрупулезному изучению. Жизнь Халины не изобиловала яркими событиями. Каждую вторую среду она посещала парикмахера, а каждую другую вторую среду — косметичку. В начале года каждую пятницу ходила к гадалке Доминике, но под конец февраля отказалась от ее услуг. Время от времени, примерно два раза в месяц, у нее бывали встречи с читателями — в таких случаях она рисовала рядом с датой череп со скрещенными костями. Плюс десятка два визитов в налоговое управление. В паре мест стояли большие буквы И и А, а в одном — день рождения дочери. В июле Халина уезжала отдыхать, а в сентябре удалила родинку на бедре. Под датой 18 ноября была записана встреча с Пальмистером, а 20-го — с Гарцовником. О записи, касавшейся меня, я уже упоминал.