Список телефонов не принес ничего, чем я мог бы похвастаться перед читателями, но, когда я просматривал визитки, там оказалась карточка, на которой значилось «А. А. Ковальский и детективы. Тысяча услуг, никаких вопросов» и имелся дописанный рукой моего дяди номер его мобильника. Я попытался собраться с мыслями. Получалось с трудом, но через каких-то десять минут в голову кое-что пришло. Перевернув всю квартиру, я обнаружил несколько предметов, о наличии которых даже не подозревал, однако в моих планах они могли пригодиться. Это были: добротный, почти новый кожаный чемодан, золотой перстень с печаткой и серебряная медаль с московской Олимпиады. Прихватив с собой все это добро, я поднялся этажом выше, где проживал некто Станислав Пумский, один из самых загадочных моих соседей. Мужчина средних лет, довольно интересный, всегда с прямой осанкой, стопроцентно трезвый и знакомый с основами savoir-vivre[25]. Он мог с равным успехом быть агентом спецслужб, звездой рекламы или достойно стареющим героем-любовником в одном из популярных сериалов. Я никогда не вникал, на что он живет, но его работа наверняка была не слишком утомительна: спал он до полудня, имел ухоженные руки, допоздна принимал гостей и редко выходил из квартиры. Может, он был писателем? Когда я позвонил, Пумский открыл мне, облаченный в полосатую пижаму, которая была ему очень к лицу. Не вдаваясь в излишние подробности, но апеллируя к его козырным качествам: представительной внешности, безупречному образу жизни и светским манерам, расцвечивая свою речь самыми изысканными оборотами, какие я был в состоянии выудить из закутков памяти, куда они попали не иначе как из телевизора (поскольку в иных сферах, где можно бы этого нахвататься, я не вращаюсь), я предложил ему приключение в шпионском стиле — тем самым он скрасил бы свой размеренный быт, а заодно снискал мою вечную признательность, символически выражаемую одной из семейных реликвий (тут я продемонстрировал чемодан, медаль и перстень). Когда он поднял левую бровь, я счел это признаком сдержанной заинтересованности и посвятил его в свой дерзкий план. Пумский ненадолго задумался, после чего выразил согласие. Он был человеком весьма любезным, а такие из принципа никому не отказывают. Вернувшись вниз, я увидел в свете десятиваттной лампочки худенькое существо в куртке с капюшоном, надвинутым чуть ли не до подбородка, с потрепанным рюкзачком, перекинутым через плечо, в джинсах и кроссовках. Существо источало благоухание розовых бутонов и исступленно колотило ногой в мою дверь. — Привет, Розалия! — воскликнул я с притворным удивлением. — Что ты тут делаешь? — Ты собрался валить! — воскликнула она, показывая на чемодан. — Решил, что я круче всех, и вернулся. — Я поднял с пола кресло и указал на него Розалии. Розалия вытащила из рюкзачка две банки пива, одну благородно протянула мне. Не хотел бы в глазах читателя сойти за растяпу, но я отказался. У меня до сих пор раскалывалась голова, а перед глазами вращались кровавые отбивные, с которыми я даже не пытался бороться, зная, что это продукт моего измученного воображения. — Не успела тебе сказать, — произнесла она с наглой невинностью, будто хоть когда-нибудь намеревалась рассказать о том, чему я сам не был свидетелем. — Иво Май у меня отобрал не «Шоу лжецов». Я взяла из квартиры Гарцовника последний роман Халины. В названии было имя Эвелина… В жизни не читала ни одной книги Халины Ментиросо, но Пальмистер так ее разрекламировал, что я решила прочесть хотя бы одну. Наверное, Иво Май разобрался, что отнял не то, подумал, что я его провела, вернулся к дедульке, обнаружил, что мы сбежали, и теперь снова попытается нас похитить, чтобы вытянуть, где мы спрятали книгу. Я переваривал эти новости довольно долго, после чего ответил решительно и даже с некоторым удовлетворением: — Почему Иво Май сразу не сообразил, что забрал не то, что нужно? Он думал, наивный дурачок, что речь идет о самом новом романе Халины Ментиросо. Предположим, он действовал по чьему-то поручению, и этот кто-то не посвятил его во все детали. Когда Иво доставил не ту рукопись, заказчик велел вернуться за нами. А времени у Иво Мая было не слишком много, потому что уже около шести вечера он окочурился… — Что? — Розалия потрясенно вытаращила глаза. — Умер, упокоился, отдал Богу душу. Скончался у меня на глазах. — Но как?.. — Как я его нашел? Сейчас расскажу, и ты сможешь беззастенчиво мною восхищаться. Когда Иво Май нарушил неприкосновенность моей личности, я стащил у него бумажник… — Как он умер? — перебила Розалия. — Попал под поезд? Подавился сливой? — Кто-то всадил ему нож в живот. И, скорее всего, — не он сам. Так или иначе, этот несчастный идиот до самого конца не догадывался, что раздобыл не тот роман, за который идет игра. Он связался с Гарцовником и попытался эту рукопись ему загнать. — Выходит, его убил Гарцовник? — Все указывает на это. Думаю, Иво Май хотел сторговаться с обеими сторонами и потому сделал ксерокс «Признания Эвелины». Не знаю, зачем он в первую очередь связался с Гарцовником. Может, по случайности, а может, и хуже: по ошибке. — Но почему Гарцовник убил Иво Мая? Судя по рассказу Пальмистера, у этого парня нехилые психические отклонения. — Даже святой может иногда психануть, — ответила Розалия так уверенно, будто имела с вышеозначенной категорией хоть что-то общее. — Наверное, Гарцовник попытался вытянуть из Иво Мая, где «Шоу лжецов», угрожал ему ножом и слегка переборщил. Думал, что Иво Май крутого из себя строит, а этот бедолага попросту ни во что не врубался… — В таком случае следует предположить, что мы имеем дело с двумя убийцами: один прикончил Халину, а другой — Мая. Потому что если Гарцовник приехал к Иво Маю за книгой, значит, у него ее не было. А если ее у него не было, то это не он прикончил Халину, иначе бы сразу книгу украл, ergo[26] — она бы у него была. Хотя… хотя, возможно, он боялся, что существуют два экземпляра. Гарцовник убил Халину и украл один из них. Потом ему позвонил Иво Май, и выяснилось, что есть второй. Гарцовник, понятное дело, хотел его заполучить. Не имея никаких гарантий, что Иво Май, понимая, какая ценность у него в руках, не скопирует книгу, Гарцовник решил его убить, обыскать комнату, добраться до тайников, через подставных лиц выспросить все, что можно, у его приятелей, и так далее, и так далее. Но зачем он убил, если «Шоу лжецов» у этого идиота не было и он даже толком не знал, что это такое? — У Гарцовника нет ни одного экземпляра рукописи, — заявила Розалия. — Я все тщательно обыскала. У меня было достаточно времени, чтобы ничего не упустить. — Верю, но ты не учитываешь, что он мог ее спрятать в собственном издательстве. — Мог — но не спрятал. Я провела там полвоскресенья и утверждаю это с полной уверенностью. Я изумленно на нее посмотрел. Розалия гордо улыбалась. — В таком случае, если она у него и есть, то только в банковском сейфе, — сказал я. — Поскольку из-за нее погибли два человека, мне это не кажется излишней предосторожностью, так — легким безумием. Трудно себе представить, чтобы Халина сотворила бестселлер, сравнимый с Библией или «Гарри Поттером»… — Тут совсем в другом дело, — сообщила Розалия. — В квартире Гарцовника я нашла письмо. Я его не взяла, но переписала слово в слово. Посмотри… Она открыла рюкзачок и вытащила оттуда сложенный вчетверо лист бумаги, исписанный неверной рукой: Привет, писака! Прежде чем выбросить эти странички в корзину, прочитай их внимательно. Ты будешь поражен. Не потому, что для тебя это что-то новое. Совсем наоборот. Ведь это — твоя жизнь. То, что я тебе прислала, — лишь одна из глав моей новой книги. Она называется «Мой дорогой муж». Если захочешь книгу опубликовать, сможешь эту главу выбросить. Чтобы побудить тебя к самому серьезному рассмотрению моего предложения, отправляю аналогичную главу нашему дорогому другу П. Она называется «Мой дорогой друг П.». Можешь догадаться, что я там написала, но все равно это будет только малая часть того, что есть в книге. Я хорошо подготовилась к битве. Выиграет ее один из вас двоих. И я. Все будет совсем не так, как было до сих пор. Без ложных нежностей, X. — Выходит, мы имеем дело не с художественной литературой, а с высокохудожественным шантажом! — воскликнул я. Теперь разговор между Пальмистером и Гарцовником, который подслушала Ина, обрел новый смысл. Пальмистер хотел сделать что-то вместе с Гарцовником — он надеялся, что один из них купит книгу, но не издаст ее, а уничтожит, чтобы спасти обоих. Однако Гарцовник не пошел на соглашение, возможно, потому, что не доверял старому другу, а может, просто-напросто его не любит и не желает играть ему на руку. — Это было самое настоящее письмо, не напечатанное, а написанное от руки на самой настоящей почтовой бумаге! — восторгалась тем временем Розалия. — Я ничего такого еще ни разу не видела! — Халина специально отправила его Гарцовнику на домашний адрес, а не в издательство, чтобы оно не попало в руки кому-нибудь постороннему, — размышлял я вслух. — Посылать мейл она бы не стала: побоялась бы, что прочтет секретарша. Как я понимаю, главу под названием «Мой дорогой муж» ты не нашла? Розалия с непритворным разочарованием покачала головой. — Теперь нам понятно, почему Пальмистер был так уверен, что, кроме него и Гарцовника, ни один издатель о книге не знает, — сказал я. — Халина писала амбициозную тягомотину, которую никто не хотел печатать. В очередном таком опусе она замыслила ловкий шантаж, чтобы вынудить либо Пальмистера, либо Гарцовника его издать. Она была уверена, что настоящий читатель, когда получит в руки эту книгу, наверняка оценит ее по достоинству. И может, даже была права, но Пальмистер ее оптимизма не разделял. Он с самого начала хотел уничтожить «Шоу лжецов». Специально сказал нам, что это гениальное творение, чтобы мы туда не заглядывали. Это объясняет, почему он укрылся в норе, доставшейся от двоюродного деда. Трясется со страху, что его грязное белье выплывет на свет божий неизвестно как и где. А Гарцовник так психует, что расхаживает от окна к окну и переживает творческий кризис, хотя должен бы прыгать от радости, что стал вдовцом… Поскольку Розалия выразила удивление, откуда мне так хорошо известно душевное состояние Гарцовника, я описал ей свои дальнейшие приключения, начиная со встречи с Серой Мышью и заканчивая тем, как я свалился под стол в кафе «Каприччо». Она секунд десять сдержанно мне сочувствовала, а потом предложила не забивать себе больше голову вопросом, кто убил (ни тем более — кто меня одурманил), а подумать о том, где искать книгу. Глава 12. Очень плохая книга, олимпиец и секретарша Красивый молодой человек, к тому же еще и граф, по имени Бернард искал себе жену. Он не жаждал идеала. Не ждал любви. Он рассчитывал на большое приданое, которое помогло бы ему восстановить пришедшее в упадок родовое гнездо, разоренное отцом — распутником и повесой. И уже присмотрел нескольких не слишком толстых, не слишком глупых и не слишком уродливых девиц, чьи отцы мечтали породниться с хорошей семьей, пусть даже жених и гол как сокол. Бернард решил, что одна из них станет его женой. Его кредиторы не могли этого дождаться. В один прекрасный день приятель и заодно сосед Бернарда взял нашего героя в гости к своей кузине Матильде. Это была исполненная очарования девушка немалой красоты, благородного происхождения и с солидным приданым, у которой имелся единственный недостаток: она не выказывала ни малейшего желания выйти замуж, хоть и приближалась к возрасту старой девы. Толпы обожателей безуспешно пытались заставить неприступную красавицу изменить решение, причина которого была ее скорбной тайной. Красота Матильды, ее обаяние, остроумие, ум, здоровые зубы, тонкие лодыжки и белые ручки так взволновали несчастного Бернарда, что не прошло и недели, как он угодил в сети безнадежной любви, и тут же, испугавшись, собрался уехать. Но на прощание Матильда внезапно сделала нашему герою необычное предложение. «Ты, — молвила Матильда (говорила она долго, но я перескажу коротко), — красивый мужчина и джентльмен, но, несмотря на все свои достоинства, не можешь считаться хорошей партией. Всем известно, в каком состоянии твое имение. Мое приданое могло бы поставить тебя на ноги. Предлагаю тебе соглашение, эвфемистически именуемое браком. В глазах света оно будет для тебя невероятно привлекательным, но ты должен знать, что и у меня имеется некий изъян, о чем я должна честно тебе поведать: в моей жизни уже был мужчина. Говоря напрямую, ты жених без денег, а я невеста без девичьей чести. Если примешь меня, не задавая вопросов, мы создадим великолепный союз». Сначала их брак был лишь игрой на публику, однако постепенно десятки мелких повседневных забот так сблизили супругов, что в один прекрасный день Матильда объявила, что беременна. Бернард был счастлив, но тут кузен Матильды и Бернардов друг дал ему понять, что тоже считает себя отцом in spe[27] этого самого ребенка in spe. Матильда все отрицала и клялась в верности мужу. Однако Бернард ее покинул, а Матильда в надлежащее время родила двойню и умерла. Прошло четыре года, и Бернард снова надумал жениться. Его избранница была некрасива, набожна и молчалива, а стало быть, уют семейного очага был ему обеспечен. В тот день, когда он устроил прием по случаю помолвки, приехала сестра Матильды вместе с Матильдиными детишками. Какова же была его радость, когда он обнаружил у детей характерные фамильные черты, такие же, как у него самого, его отца, деда и прадеда. Однако сестра Матильды заявила, что никогда не оставит детишек отцу, которого они не знают, и мачехе, которая производит впечатление недоразвитой. Бернард счел решение свояченицы несправедливым, но не смог удержаться от сравнения с нею своей невесты. Когда же, полушутя, сказал, что его женой скорее должна была бы стать сестра Матильды, та ответила, что ни о чем другом не мечтает с той поры, как впервые его увидела. И в тот же миг наш герой понял: именно она, та, которую он прежде не замечал, лучшая из сестер. Что же ему еще оставалось, кроме как исполнить желание этой упорной и злоехидной, верной и жертвенной и при всем при том прекрасной девушки? Однако сперва надлежало выпутаться из предыдущих обязательств. Поэтому он распустил слухи, что якобы масон, атеист и скрытый дарвинист. Богобоязненные родители невесты сами лишили его чести пойти с ней под венец, благодаря чему сиротки обрели отца, сестра Матильды — мужа своей мечты, Бернард — покой и счастье, а я дотянул до рассвета и до конца книги. На следующее утро, где-то около двенадцати, меня разбудил яростный стук в дверь. Я обернул голову мокрым полотенцем и пошел открывать. — Чего вы так колотите в дверь? — буркнул я Станиславу Пумскому. — Я стучал нормально, вот так. — Он согнул палец и продемонстрировал. — Прекратите! — Вы больны? — спросил он с вежливым участием. — Слишком долго читал ночью. — Если книга паршивая, последствия могут быть плачевными, — нравоучительно изрек он. — Я возвращаюсь от вашего дяди. Я выразил удивление, что он обернулся так быстро, пригласил его войти, извинился, что нечем угостить, и попросил рассказать о результатах визита. — В половине одиннадцатого я посетил контору вашего дяди. Обстановочка там, надо сказать, прямо как в хорошем ужастике. К сожалению, ваш дядя портит весь эффект своим присутствием. Я воспользовался визиткой, которую мне за полчаса до того вручил один из начинающих сотрудников канцелярии «Малиновский и Глыдр», и представился адвокатом и душеприказчиком пани Ментиросо. Сообщил, что нашел в ее записях информацию о некоем деликатном поручении, которая она дала агентству «А. А. Ковальский и детективы», но не обнаружил ни одного счета, доказывавшего, что она за это заплатила, хотя всегда была весьма скрупулезна. А потому я вынужден просить, чтобы агентство «А. А. Ковальский и детективы» прекратило работу над поручением пани Ментиросо, ибо результаты уже не послужат интересам клиента. Я пояснил, что хотел бы забрать все имеющиеся по данному делу материалы, а также выплатить все причитающиеся суммы согласно ставкам, оговоренным с пани Ментиросо. Ваш дядя сделал вид, будто усердно ищет информацию в своих блокнотах, ежедневниках и среди прочих записей, а также два раза звонил по номеру точного времени и повторял мою просьбу автоматическим часам. В конце концов он заявил, что по счастливому стечению обстоятельств поручение было выполнено не далее как вчера, после чего оценил его в сумму, от которой я чуть не начал кататься по полу в пароксизме смеха. Тем не менее я согласился на этот разбой средь бела дня и предложил ему выслать счет в канцелярию «Малиновский и Глыдр». Ваш дядя исчез в чуланчике у себя за спиной, вынес оттуда серый конверт — вот этот — и вручил его мне. Когда мы, покончив со служебными обязанностями, расслабились, я спросил вашего дядю, хорошо ли он знал Халину Ментиросо. Дядя ответил, что до восемьдесят девятого года встречался с ней очень часто и, хотя она и портила ему показатели, искренне ее полюбил, потому что она была неплохая девушка. На этих встречах она пересказывала ему произведения мировой литературы, на чтение которых вашему дяде никогда не хватало времени. Сегодня он жалеет, что ничего из этого уже не помнит. Они не виделись больше десяти лет. В марте или апреле Халина пришла в агентство «А. А. Ковальский и детективы», узнала вашего дядю, и это показалось ей настолько забавным, что она сразу же предложила ему заняться ее поручением. Сдается мне, она верила в его изрядную компетенцию и моральные устои. Кстати сказать, вы знаете, что по-испански значит «Ментиросо»? — Не знаю, — холодно ответил я. — Лгунья, — самодовольно объяснил Пумский. Из всей этой речи я сделал вывод, что мой сосед любит щегольнуть инициативой, что он болтун, зазнайка и вообще негодяй и страшный проныра. К счастью, внешность и речь Станислава Пумского в комплекте с визиткой канцелярии «Малиновский и Глыдр» произвели на дядю столь сильное впечатление, что он изъял аутентичные материалы из своего личного архива, где хранились копии всех дел, которые вело наше агентство, хотя, как мне кажется, закон это запрещает. Дядя, наверное, подумал, что Халинин адвокат прекрасно знает, какого рода поручение она доверила нашему агентству, а поскольку хотел получить на этом еще какие-то деньги, помимо тех, что вытянул из Халины Ментиросо, то не мог слишком грубо дурачить почтенную канцелярию. Итак, в конверте лежала пачка фотографий, запечатлевших двух мужчин: один из них, постарше, был в епископском облачении, а другой, ergo помоложе, — в куцем стихаре министранта, из которого вырос лет семь назад. Недогадливым читателям поясню, что, кроме литургического облачения, и то неполного, на них ничего больше не было. На оборотах фотографий значились даты и места свиданий, а также настоящие и вымышленные фамилии, которыми пользовались оба господина. В свете — или, скорее, во мраке — этих безобразий последние слова Иво Мая обрели совсем иной смысл. Я долго раздумывал, где бы получше спрятать сей прискорбный трофей, и в конце концов счел, что лучше всего подойдет альбом тетки Дзержищав. Засунул фотографии между страницами и положил альбом на кафельную печку. Потом выпил две таблетки аспирина, довольно безуспешно попытался привести себя в порядок и вышел в город. На Главпочтамте я получил телефонный справочник, после чего воспользовался телефоном. — Издательство «Гарцовник-эдиторс», — услышал я в трубке. Мне показалось, что оба «р» прозвучали немного картаво, но с тем же успехом это могли быть и помехи на линии. Зажав нос, я представился похоронным агентом, организующим церемонию погребения блаженной памяти Халины Ментиросо. — Но вскрытие ее трупа еще не закончено, — возразила моя собеседница. — Кроме того, пропала селезенка, а это важное вещественное доказательство. — Селезенка пани Ментиросо пока не обнаружена, но на ее поиски могут уйти годы. Поэтому мы заменили ее резиновой уточкой. Если вы предпочтете кремацию и урну, отсутствие селезенки вообще ничего не изменит. Другое дело, если речь пойдет о гробе, склепе или мраморной гробнице. Выберете вид погребения сами или будем мучить подробностями безутешного в своей скорби вдовца?