— Я выбираю кремацию и урну, — решительно ответил голос. — А вообще — никакой урны. Развейте прах над болотом с крокодилами. Это были любимые зверушки усопшей. Я услышал достаточное количество «р», чтобы убедиться: Ина Серая Мышь чувствует себя превосходно. Меня это успокоило, хотя и слегка разочаровало. Я уже представлял себе самые черные сценарии ее судьбы, которые оправдывали бы то, что случилось со мной. А она между тем на следующее утро спокойненько вышла на работу. Такого разочарования в женщинах я не испытывал уже давно. Что красотки двуличны, это я знал, но от дурнушек ожидал большей порядочности. Глава 13. Переполох в больнице Вот такие размышления занимали меня по дороге в больницу, где, как помнит внимательный читатель, должна была находиться Алина Пофигель, урожденная Сопелькундель, и где я обнаружил ее в пятиместной палате, набитой больными с переломами и посетителями. Алина была единственной, чью кровать не обступали гости, чья тумбочка не была уставлена продуктами из домашней кухни или супермаркета. Она была на несколько лет моложе Халины, но из-за стрессов, плохого питания и скверной косметики выглядела опустившейся близняшкой своей сестры. Нога у нее была в гипсе, а на левой руке стояла капельница. Я выхватил табуретку из-под какой-то девочки, которая подняла толстую попу, чтобы достать булочку из бабулиной корзинки. Когда в следующее мгновение девочка неожиданно шмякнулась на пол, я уже сидел через три кровати, у изголовья Алины Пофигель. С минуту я прикидывал, не обыскать ли ее тумбочку или кровать, делая вид, что поправляю постель. Но задумался: если даже Алина и слямзила «Шоу лжецов», стала бы она брать его с собой в больницу? Ее квартира, если верить мамаше Сопелькундель, тоже не казалась надежным укрытием. Так где же она могла хранить рукопись? Это я мог узнать только от нее. — Меня зовут Хенрик Щупачидло, я больничный психолог, — проговорил я сладким как мед голосом. — Могу я вам чем-нибудь помочь? — Хотите из меня придурочную сделать? — гневно спросила она. — Вы меня перепутали с психиатром. Мы, психологи, оказываем настоящую помощь. И дело не только в том, что вы можете свободно выговориться. В этом смысле мы лучше, чем священники: нас абсолютно не волнует смехотворная категория греха. Я не буду вас оценивать. Меня не интересует, сделали ли вы что-то дурное, совершили ошибку или преступление. Единственное, что меня заботит, — ваше благо. — Мое благо! — фыркнула она. — Как-то это маловато будет, а? — Я хотел бы спасти все человечество, но за три пятьдесят в час могу заняться только вами, — ответил я скорбно. — Я вижу: вас явно что-то беспокоит. Я именно тот человек, которому вы можете довериться. — На этот раз она вообще никак не отреагировала. — Что ж, насильно мил не будешь. — Я пожал плечами и, изобразив сочувственную улыбку, добавил: — Вы, наверное, и сами справитесь. — Я приподнялся, придерживая при этом табуретку. — До свидания, пани По… — Подождите, — перебила меня она. Я сел и напряженно стал ждать продолжения. — Вы правы. Я беспокоюсь… Беспокоюсь за мою племянницу, — наконец выдавила она. — Хорошо, — кивнул я, скрывая разочарование под теплой улыбкой. — У вас есть для этого причины? — Я думаю, что ее похитили, — сказала Алина, и в глазу у нее набухла крупная слеза. — Похитили? Кто? Зачем? — Не знаю, не знаю, — прошептала она, и вслед за первой слезой скатилась вторая. — Ладно, — снова согласился я. — Тогда откуда вы знаете, что речь идет о похищении? — Мне так сказали. Они, похитители!.. — Алина Сопелькундель задрожала, и мне показалось, что она вот-вот разрыдается. — Возьмите себя в руки и держитесь. Либо у вас поехала крыша, либо мы имеем дело с серьезным преступлением. Кто, что и когда вам сказал? Алина Пофигель отчаянно заморгала, после чего широко открыла глаза и посмотрела на меня более осмысленно. — Конечно. Конечно. Значит, так… В субботу утром я ехала на работу, и тут зазвонил мобильник. Я ответила. Кто-то сказал: «Мы похитили твою… твою племянницу. Через пятнадцать минут ты должна быть в доме на Гжибовской, вход с Окоповой». Продиктовали адрес, номер квартиры, этаж. Сказали, что я должна быть одна и не сообщать в полицию, а не то Анетка за это крепко поплатится. — Какие они? Их было несколько? — Так похитителей всегда бывает несколько, нет разве? — сказала она, давая понять, что ей не чуждо криминальное творчество. — Но говорил только один. Такой странный голос, не мужской и не женский. Шепотом говорил. — Конкретно — чего он хотел? — Я ж вам сказала, чтобы я туда поехала… — Если кто-то кого-то похищает, то обычно ради выкупа. — Он ничего не говорил. И вообще, у меня ж ничего и нет. — Тогда зачем он позвонил вам? У девушки есть мать. — Ну да. Конечно. Но я… Понятия не имею. Я знала только, что не могу рисковать. Анетка любит нарываться на неприятности. У нее странные друзья. Я подумала, что, может, это наркоманы какие-то. Что им хватит пары грошей… Ох, не знаю я, что я думала. Сошла с автобуса и поймала такси — у меня ведь было мало времени. Ну и там был такой дом, такая развалюха, что аж войти страшно. — Расскажите, что было дальше. — Я туда вошла… в это помещение… И тут кто-то сзади ударил меня по голове. Я потеряла сознание. Два часа там пролежала. Меня какой-то бездомный нашел. «Скорая» отвезла в больницу. Я промерзла насквозь, и еще у меня было сотрясение мозга. Оказалось, что при мне ни документов, ни мобильника, ничего нет. Мне только один звонок сделать позволили. Прямо как из тюрьмы. Ну то есть как в Штатах, а у нас не знаю, разрешают или нет. Я позвонила Анетке, моей племяннице. Номер не отвечал. У меня дурные предчувствия, жутко дурные предчувствия, потому что, если они… Ох!.. — Ну-ну, успокойтесь! — Я похлопал Алину по руке и принялся лихорадочно размышлять. Халину убили утром. В это время Алине, как она утверждает, кто-то позвонил, и она поехала в безлюдное место чуть ли не на другом конце Варшавы, где получила по голове и потеряла сознание. Однако с тем же успехом она могла сама прикончить Халину, доехать до Гжибовской не без чего-то десять, а на час позже, ударить себя по голове и ждать, пока ее найдут, таким способом обеспечив себе алиби. А если Анетку действительно кто-то похитил? Кто-то, кто пришел к Халине до Иво Мая и обнаружил явные доказательства того, что Алина прикончила сестру и выкрала книгу. Этот кто-то, чтобы заполучить «Шоу лжецов», взял Анетку в заложники. Алина прибегает в развалюху на Гжибовской. Похититель Анетки бьет ее по голове и забирает рукопись. Или не забирает, поскольку у Алины ее с собой нет. В таком случае пани Пофигель имеет все основания терзаться муками совести и беспокоиться за племянницу. — И что теперь делать? — Алина схватила меня за руку. — Я думаю, — сказал я. — Кстати, что случилось с вашей ногой? — А, это… Это уже здесь, в больнице. Анетка на звонок не ответила, и я решила сбежать. Но когда выбегала, мне автоматической дверью зажало ногу. Я упала, ну и — только посмотрите! Я теперь прикована к постели! — Ничего, ничего, — пробормотал я, скорее чтобы успокоиться самому. — Прежде всего, мы должны выяснить, что с Анеткой. — Да-да! — воскликнула она с энтузиазмом. Но не успел я изложить свой план — и хорошо, потому что у меня его еще не было, — как в дверях возникло замешательство. В палату пыталась войти санитарка, женщина с внешностью и комплекцией сахарной свеклы. На голове у нее были седые космы, на лице — медицинская маска, а перед собой она катила кресло на колесиках. Ее попытки были восприняты с ледяным равнодушием. Только два или три человека, которых она попыталась убрать с дороги, сообщили простыми крепкими словами, что в часы посещений она не имеет права забирать больных на обследования, потому как выделенное для родственников время священно. — Какие обследования! — взвизгнула бабка. — В больнице вспыхнула эпидемия! Я забираю здоровых в изолятор. Ее слова как громом поразили присутствующих. Посетители в панике бросились бежать. Палата в одно мгновение превратилась в поле брани — повсюду валялась снедь, доморощенные лекарственные средства, дополнительные одеяла и грязное белье. Калеки, прикованные к постели, вопили и молили о помощи. Одна — с легкой травмой — вышибла раму и сиганула в окно. Алина Пофигель, выдернув из вены капельницу, собралась было последовать ее примеру, но не успела она сползти с кровати, как санитарка преградила ей путь. — Вас я забираю в изолятор, — сообщила санитарка и так ловко подтолкнула кресло, что Алина сама рухнула в него. Я хлопнул бабку по грушевидному брюху, из которого выпала подушка. — Привет, Роза, — сказал я. — Не знаю, сочтешь ли за комплимент, но выглядишь ты как моя тетка на новогоднем балу тайных агентов. — Я почувствовала, что ты что-то задумал, и решила тебя выследить, — ответила Розалия. — Увидела, как ты пытаешься пронять эту тетку лаской, и все без толку. Не знаю, кто она такая, но можешь не сомневаться, сейчас узнаю — и это, и много чего еще. Алина уставилась на нас в полном шоке, открыв рот. Розалия вынула из кармана шприц, наполненный мутной жидкостью, и направила его на Алину. — Ты, рыцарь недоделанный, — повернулась она ко мне, — давай колись, кто эта тетка, не то я сделаю ей бо-бо. Я не заставил себя долго упрашивать. — Это Алина, сестра Халины, — сказал я. — Стало быть, ссора между сестрами? — задумчиво пробормотала Розалия. — Очень жизненно. Она призналась, где прячет книгу? — Какую книгу?! — охнула Алина. — Все понятно: дурочку строит. Обыщи ее койку и манатки. Я обыскал. Единственной находкой была горстка пилюль в наволочке. При виде их какая-то мысль промелькнула у меня в голове, как метеорит, чтобы тут же погаснуть во мраке забвения. Весть об эпидемии уже успела разнестись по всей больнице. По коридору метались перепуганные посетители и вконец растерявшийся персонал. Пациенты ползли или ковыляли в сторону выхода на тех конечностях, которые еще хоть как-то могли им служить. Это было воистину потешное зрелище. Прокладывая себе путь тычками, пинками и инвалидной коляской, мы проталкивались в том же направлении, что и все, — я не знал, к выходу или к изолятору, в котором Розалия собиралась без помех осуществить свой план. Хотя мы и действовали организованной группой, но продвигались все равно медленно. И благодаря этому еще издалека заметили инспектора Стрелу, который стоял на входе в хирургическое отделение, а за спиной у него выстроилась его летучая бригада. — Тысяча чертей! — закричал он. — Я и не знал, что в здравоохранении такой бардак! — Совсем как у нас, инспектор, — доложил верный Пиштальский. Инспектор Стрела достал служебное оружие и произвел предупредительный выстрел в потолок. Раненная в чувствительное место люминесцентная лампа эффектно взорвалась, разбрасывая снопы искр и испуская вонь паленого пластика. Толпа взревела, пытаясь разбежаться сразу во все стороны, из-за чего еще плотнее забила узкое горлышко коридора. Сомневаюсь, чтобы инспектор рассчитывал на такой эффект. Доблестный страж порядка выхватил из мечущейся толпы ближайшего человека в белом халате, за ноги которого цеплялась живая мумия. — Доктор! — прокричал он. — Мы пришли за вашей пациенткой Алиной Пофигель. У меня ордер на арест. Где ее найти? Человек в белом халате ответил, что он тут только стажер. Не знаю, сошло ли ему это с рук, потому что Розалия резко повернула инвалидную коляску направо. — Там лестница, — заявила она зловещим шепотом. Мы пробились к лестнице, по которой стекал бурный людской поток. Я взял Алину на закорки, а Розалия привязала к моим брюкам поясок своего фартука. Неразлучной святой троицей мы добрались до первого этажа, а затем и до автомобиля моей коллеги, припаркованного на стоянке согласно всем правилам. Я похвалил Розалию за осторожность и выразил удивление, что ей так быстро починили машину. — Я переспала с мастером, — пояснила она. Я был слишком потрясен, чтобы уточнять, издевается она или говорит правду. Розалия передвинула сиденье и попросила меня сесть сзади, за водителем. Алину она втиснула рядом со мной, устроив загипсованную ногу на сложенном переднем сиденье. Потом защелкнула дверцы и заявила: — Я иду к инспектору Стреле. Если, когда вернусь, вас не будет, донесу ему, что видела, как ты убивал Халину Ментиросо, а потом угрожал, что и меня прикончишь, если не буду держать язык за зубами. Пока из этого выпутаешься, просидишь пару лет в предвариловке, а там тебя опустят так, что мало не покажется. — С этими словами она заперла машину и ушла. Алина смотрела на меня с презрением и осуждением.