— Он был похож на демона, вот на кого. Не уверен, на какого именно. Но его лицо покрывали волосы. Глаза у него были красные. А одежда — лучшей из доступных человеку. Будто деньги ему неважны. Обувь сверкала, как снег. Скипетр, который он держал, означал его власть на земле, а улыбка была белой, точно у волка. Не сомневаюсь, он зубами вырвал бы мне горло, останься я поговорить с ним. Если у вас есть полицейский художник, я с радостью помогу составить портрет. — Не думаю, что в этом есть необходимость. Я посмотрел на часы. У мужчины было шесть минут. И когда наконец нам удалось от него избавиться, доктор Оствальд посмотрел на меня с блеском в глазах: — Я же говорил. Облавы и временные задержания буйной молодежи Берлина шли по плану, но Комиссии по расследованию убийств дали очень мало. Мелкие преступления и обычные правонарушения. Эрнст Геннат пожимал плечами от разочарования. То, что зачистка ничего не выявила, не значит, что она была ошибкой — так он на это смотрел. Тем временем в газете «Берлинер Тагеблатт» вышла статья Бернхарда Вайса. Как и предсказывалось, департамент атаковали мужчины — и одна лесбиянка-трансвестит, — которые утверждали, что они и есть доктор Гнаденшусс. Возможно, нам повезло, что почти сразу после этого нашли тело четвертого ветерана, и мы смогли выставить всех за дверь с предупреждением по поводу напрасной траты времени полиции. Тридцатисемилетний Вальтер Фрёлих родился в Дрездене и служил в Девятой дивизии ландвера Третьей армии в звании капрала, получив Железный крест второго класса. Был ранен в позвоночник в Вердене в октябре восемнадцатого года, после чего оказался парализован ниже пояса. Его труп нашли под мостом Обербаум, недалеко от Шлезишес Тор, в двух шагах от завода «Вольфмиум», почерневшие руины которого до сих пор возвышались над Шпрее, как современные врата ада. Фрёлиха убили одним выстрелом в голову. Если Бернхард Вайс все еще не понимал, что его статья в газете была ошибкой, то очень скоро ему пришлось это осознать. В «Цирке дядюшки Пелле» в Веддинге показывали знаменитое шоу уродов. Некоторые из участников были ветеранами войны, в том числе человек без рук и ног, которого на афишах называли «человеческой многоножкой». Через несколько дней после появления в «Берлинер Тагеблатт» статьи Вайса ему позвонил этот циркач и сообщил, что Верный Хэнк, знаменитый цирковой стрелок, признался в том, что он — доктор Гнаденшусс, и угрожал прикончить Вайса. Поскольку Верный Хэнк был известным нацистом, часто дававшим уроки стрельбы членам СА и связанным с антисемитской организацией крайне правого толка, причастной к нескольким политическим убийствам, это показалось достаточно убедительным описанием. Как именно «человеческая многоножка» сумел позвонить по телефону, оставалось только догадываться, но Вайс почувствовал себя обязанным проверить все лично, когда информатор начал настаивать на встрече. Поскольку «человеческая многоножка» вряд ли мог приехать в полицию, Вайс попросил меня отвезти его в цирк. Для безопасности предпочтение отдали личному автомобилю шефа: синей «Ауди» класса «К», которую было легко отличить от большинства других берлинских машин, поскольку у нее левый руль. Мне нравилось водить ее, хотя к переключению передач правой рукой пришлось привыкать. Однако обзор встречного потока в ней был лучше, и она казалась намного безопаснее большинства праворульных автомобилей. Это впечатление усиливал карман в дверце рядом с водительским сиденьем, где лежал легкий карабин марки «Маузер». Хорошее оружие, но, будь у меня столько же врагов, сколько у Бернхарда Вайса, думаю, я держал бы в машине обрез. Выехав со двора «Алекс», я направил «Ауди» на северо-запад, в сторону Веддинга и вскоре понял, что шеф следит за каждым моим движением. Его взгляд был устремлен на коробку скоростей. — У «человеческой многоножки» есть имя? — спросил я, пропустив переключение передачи. — Курзидим, Альберт Курзидим. Он говорит, что подозревал Тогоцеса с самого начала, но моя статья убедила его позвонить. Это настоящее имя Хэнка. Ганс Тогоцес. — С детства не был в цирке, — сказал я, пропуская очередную передачу. — Ты на это годишься? — спросил он, пока мы ехали по Ораниенбургерштрассе, а затем по Чауссештрассе. — На что, сэр? — На это. То, что сейчас делаешь. Годишься вести машину. — К чему вы клоните, сэр? — Можешь ли ты находиться за рулем этой машины? — Что-то не так с моим вождением, сэр? — Что ж, позволь спросить иначе. Ты сегодня пил? — Нет. Со вчерашнего вечера ни капли, — соврал я. — Я тебе верю. — Судя по тону, Вайс мне не поверил. — Геннат сказал, что, по его мнению, ты начал слишком много пить после нашего визита в тот проклятый дом инвалидов. Я просто хотел сказать, что понимаю тебя, Берни. Возможно, так, как не понимает Эрнст. Я даже уверен. Эрнст не служил во время войны. Не то что мы. Прежде чем стать капитаном в кавалерийском подразделении, я был командиром медицинской роты и видел такое, чего больше никогда не хотел бы увидеть. Как, я уверен, и ты. И могу тебе признаться, что сам немного выпивал после похода в «Оскар-Хелен». Возможно, несколько лет назад у меня самого начались бы с этим проблемы. Тут нет ничего постыдного, Берни. В наши дни этому даже название есть — военный невроз. Знаешь ли ты, что в госпиталях от этого недуга до сих пор лечатся около восьмидесяти тысяч немецких ветеранов? Мужчин, которые пострадали так же серьезно, как и те, с кем мы столкнулись на днях. Только пострадали психически. Увидев указатель к дядюшке Пелле, я свернул с главного шоссе и направился по узкой гравийной дороге между двумя небольшими кладбищами. Вдоль дороги росли тополя, за которыми виднелись приметные леденцовые полосы цирковой крыши. — Так что возьми отпуск, если нужно. На столько, на сколько понадобится. Я бы предпочел, чтобы ты вернулся в Крипо выздоравливающим пьяницей, чем вообще не вернулся. Пьяный или трезвый, ты — один из лучших людей, какие у меня есть. — Спасибо, сэр. Но я буду в порядке. Разумеется, все было подстроено. Может, я и пил свой завтрак из бутылки, но на зрение не жаловался. Даже с тридцати метров смог определить, что шагнувший с обочины человек с поднятой рукой в другой сжимал MP-18. Тридцатидвухзарядный барабанный магазин с левой стороны напоминал боковое зеркало автомобиля и был слишком характерным, не говоря о том, что смертельно опасным. И когда мужчина вскинул пистолет-пулемет, я вывернул руль вправо, резко затормозил, повалил Вайса на пол «Ауди», затем потянулся за маузером. — Оставайтесь тут, — крикнул я и, распахнув водительскую дверь, выкатился из машины. В этот миг несколько пуль ударили по кузову, распугав ворон, но еще больше напугав меня. Стреляли вслепую, поскольку тридцать метров — за пределами радиуса действия «Бергмана»: это оружие больше подходит для зачистки окопов с близкого расстояния. Я обежал «Ауди» сзади, перепрыгнул через кладбищенскую стену и, пользуясь ею как прикрытием, помчался в сторону стрелка`. На бегу снял маузер с предохранителя и взвел курок большим пальцем, чтобы быть наготове. Раздался новый выстрел. Стрелок, наверное, подумал, что я сбежал, и у него теперь море времени, чтобы покончить с заместителем президента полиции. Я почуял запах сигареты нападавшего, услышал шорох его шагов по гравию, а потом раздался узнаваемый звук смены магазина в автомате. Я уже находился позади стрелка, поэтому снова перелез через стену — в том-то и преимущество рома на завтрак, именно поэтому его выдавали в окопах, прежде чем бросить нас в атаку. Убийца стоял метрах в десяти, спиной ко мне и передергивал затвор, собираясь вновь начать стрельбу. Он был высокого роста, в рабочей кепке, вязаной безрукавке и шнурованных ботинках до колен. Через плечо у него висела небольшая сумка, в которой лежал использованный магазин и, возможно, еще какое-то оружие. Времени на предупредительный окрик совсем не было, к тому же у меня имелось подозрение, что в зарослях соседнего кладбища мог притаиться еще один человек, но все же я попытался: — Полиция! Опустить оружие! Стрелок выбросил сигарету и развернулся. Ему оказалось не больше двадцати. Ярко-голубые глаза на жестком, пустом лице наполняло желание убивать. Он собирался выстрелить, если представится возможность, — это было совершенно ясно. Думаю, он улыбался, поскольку у него оружия гораздо больше, чем у меня. Жаркое летнее солнце временами пробивалось сквозь листву над нашими головами. По земле скользили пятна света. Казалось, мы стоим на озерной глади, что лишь добавляло эфемерности той реальности, с которой мы оба столкнулись. В прекрасный летний день, среди почти сверхъестественной тишины, один из нас должен был умереть. Он начал стрелять еще до того, как направил ствол в мою сторону. Словно надеялся, что это помешает мне нажать на курок. Но ничего подобного, разумеется, не произошло. Я выстрелил ему в грудь, и он полетел назад, еще секунду продолжая стрелять, а затем морской звездой шлепнулся на землю. Я осторожно подошел ближе, готовый выстрелить снова, увидел, что парень еще жив, выбил из его руки MP-18, затем отколол от жилета значок нацистской партии. Подкованные каблуки высоких ботинок дернулись, будто парень пытался встать, но дело было безнадежным. Он захлебывался собственной кровью, вот и все. Минут десять — пятнадцать — и умер бы. Ни я, ни кто-то другой не мог это предотвратить. Но куда важнее было то, что опасность еще не миновала. Я озирался по сторонам, выискивая взглядом второго или даже третьего убийцу. Ведь именно так работает засада. Ни времени, ни желания проявить излишнее сострадание — кроме того, что практиковал доктор Гнаденшусс, — у меня не было, поэтому я приставил дуло маузера к голове умиравшего, нажал на спусковой крючок и побежал обратно к машине. Бернхард Вайс все еще лежал на полу «Ауди». В руке у него был вальтер, и Вайс едва не пристрелил меня, когда я запрыгнул на водительское сиденье. Двигатель по-прежнему работал, и я без долгих объяснений врубил заднюю передачу и помчал обратно к шоссе, пока в машину не бросили гранату или кто-нибудь еще не начал стрелять. Придерживая шляпу, Вайс уставился на тело человека, который только что пытался его убить. — Мне нравится ваш автомобиль, — произнес я, пытаясь поднять ему настроение. — Бога ради, Берни, забудь о машине. Он собирался убить меня. — Он убил бы нас обоих. Пришлось бы. Чтобы не оставлять свидетелей. Нам повезло. — Полагаю, это никак не связано с Верным Хэнком или «человеческой многоножкой». И никогда не было связано. Просто обман, чтобы заманить меня в ловушку. — Должен сказать, что у меня были сомнения. Уж слишком хорошо звучало, чтобы оказаться правдой. — Черт возьми, почему я этого не заметил? Что я за детектив, если не смог заметить? — Я думаю, так и происходит, когда публикуешь статью в газете. Один из читателей решил вас покритиковать. — Это лишь одна из возможных точек зрения. — Но с письмом в редакцию не сравнить. В конце гравийной дороги я развернул «Ауди» и направил машину на юго-восток, как можно быстрее удаляясь от места происшествия. Вайс развернулся на пассажирском сиденье и ткнул пальцем в заднее стекло. — А с ним что? — С кем? — Со стрелком, разумеется. Он, возможно, еще жив. Я не ответил. — Он еще жив? — От всей души надеюсь, что нет. — То есть? — Он мертв, шеф. Я позаботился. Но сейчас это вряд ли нас касается. У него могут быть напарники. Эти трусы обычно так и действуют. Именно так они убили Ратенау. И Эрцбергера. Вооруженными группами по двое. Не думаю, что вы будете в безопасности, пока мы не вернемся на «Алекс». Я нажал на педаль газа, надеясь, что скорость заставит Вайса замолчать. Но этого не произошло. — Мы не можем просто оставить его там. — Разве? Он бы нас оставил. — Но мы не такие. — Нет? — Мы из полиции, а значит, должны остановиться и сообщить обо всем по телефону. — Послушайте мой совет, не рассказывайте об этом никому, кроме своего автомеханика. Вы выбрали машину с левым рулем ради безопасности, по той же причине прислушайтесь ко мне и сделайте так, как я вам говорю. — Это невозможно. — Разве нет? — Я глава Крипо, Берни. Заместитель президента полиции. И адвокат. Представитель судебной власти. Я не могу покинуть место преступления, даже если сам оказался предполагаемой жертвой. Это было бы неправильно. И уж точно незаконно. — Об этом знаем только мы с вами, шеф. Почему не оставить все как есть? — О чем ты говоришь, Берни? Ты прекрасно знаешь, что мы не можем поступить подобным образом. — Послушайте, шеф, вы хотите попасть в вечерние газеты? Хотите, чтобы ваша жена и дочь узнали, что сегодня кто-то пытался вас убить? Хотите? Потому что именно это произойдет, как только мы обо всем сообщим. Вы больше не выйдете из дома без того, чтобы Лотта не волновалась за вас до самого вечера. Вайс на миг задумался. — Во всяком случае, тут ты прав, — сказал он наконец. — После того как на меня напал Отто Дилленбургер, дочка умоляла меня уволиться. Жена ничего не говорила, но я знаю, что она тоже согласна.