В том-то и беда, когда слушаешь дьявола: оказывается, что самая впечатляющая его хитрость — сказать именно то, что мы хотим услышать. Ангерштейн взял подсвечник и начал набирать номер, а я в этот момент собрался уйти. — Эй, останься, Гюнтер. Я заглажу свою вину перед тобой. Тебе понадобится кого-то арестовать, чтобы помочь отразить критику, которая обрушится на Крипо после провала с делом Гнаденшусса. Говорил же, поможешь мне найти убийцу Евы — дам тебе достоверные факты насчет пожара на заводе «Вольфмиум». И я дам. Это поможет тебе стать комиссаром. Я покачал головой. — В чем дело, Гюнтер? Разве ты не хочешь стать комиссаром? И узнать о том, что там произошло на самом деле? — Я ничего от тебя не хочу, Ангерштейн. Особенно если речь идет о чем-то настолько ценном, как правда. У тебя правда звучит треклятой ложью. Поэтому я не хотел бы на нее полагаться или использовать для своего продвижения. Если когда-нибудь стану комиссаром, в чем я сомневаюсь, то благодаря собственным усилиям. — Будь по-твоему. Ты самый упрямый ублюдок из всех, кого я встречал. Почти восхищаюсь тобой. Похоже, верно говорят: нет дурака глупее, чем честный дурак. Но спроси себя вот о чем: не останешься ли ты однажды — очень скоро, если я не ошибаюсь, — единственным честным человеком в Германии? На следующий день я вернулся на «Алекс» и для вида занялся извилистыми процедурами расследования серии убийств, которые уже раскрыл. Я ни на секунду не сомневался и в правдивости слов Эриха Ангерштейна, поскольку в нем сидели две пули, и в мудрости холодного расчета, с которым ничего не сказал Вайсу или Геннату о Курте Райхенбахе. При свете дня правота Ангерштейна оставалась такой же очевидной, как и предыдущей ночью: опознать в Райхенбахе и Виннету, и доктора Гнаденшусса — верный способ развалить не только Крипо, но и хрупкую коалицию правительства. Еще одни федеральные выборы, да еще так скоро после предыдущих стали бы отличным шансом для Немецкой национальной народной партии, коммунистов, Рабочей партии или даже нацистов. Поэтому, как и было приказано, я провел тихий, скучный день в архиве, составляя для Эрнста Генната список из пяти потенциальных подозреваемых — членов «Штальгельма». Разумеется, это была пустая трата времени, но ведь большая часть моей работы в Комиссии по расследованию убийств выглядела пустой тратой времени. По крайней мере следующие нескольких недель. И чем дольше я копался с расследованием, тем яснее понимал, что мое притворство сможет закончиться, лишь когда произойдет еще одно, уже не связанное с этим делом убийство. А когда и через сорок восемь часов ничего не произошло, я сказал себе, что лучший способ отвлечь внимание от доктора Гнаденшусса — попытаться раскрыть уже существующее дело об убийстве. К счастью, у меня имелась идея, какое это может быть дело. Довольно быстро стало очевидно, что Райхенбах ничего не сделал для ареста Хьюго «Мустерманна» — человека, которого я узнал по «Синг-Сингу», того самого, кто застрелил Вилли Бекмана. Его арест и стал моим тайным приоритетом. Я позвонил в Управление государственных перевозок в Шарлоттенбурге и попросил проверить владельца желтого «БМВ Дикси» с регистрационным номером IA 17938. Мне сказали, что машина принадлежит человеку по имени Хьюго Гедиен. На первый взгляд, все это выглядело прямой и честной детективной работой. Я ведь сам был свидетелем убийства, куда уж честнее? Но я хотел выяснить кое-что — пустяковую деталь — у Бригитты Мёльблинг, прежде чем обращаться к Хьюго Гедиену. Мы с ней договорились встретиться за обедом в «Ашингере». И не только потому, что мне нравилось местное пиво, хотя так оно и было. Я собирался расспросить Бригитту о стрельбе и предположил, что обстановка поможет ей вспомнить все, что она заметила тогда на улице. — Но ты же говорил, что все видел? — произнесла она. — Видел. А только что в Управлении имущественных отношений узнал имя и адрес убийцы. У него квартира в Кройцберге. — Собираешься его арестовать? — Да. Как только ты поможешь разобраться кое с чем в моей голове. — Я? Не понимаю, чем я могу помочь. У тебя уже есть его имя и адрес, так что нужно от меня? — Дело в том, что я не особо рассматривал труп. А ты говорила, что пришла сюда проверить, не я ли лежу на мостовой. Верно? — Да. Именно так. Можешь себе такое представить? Что ты меня волнуешь. — Я пытаюсь, когда один и без одежды, но это трудно представить. — Не должно быть особенно сложно, если вспоминать остальные мои образы, которые обитают в твоей голове. Те, которые я бы не хотела, чтобы видел кто-то другой. Я взял ее руку и поцеловал: — Ты упоминала татуировку на руке мертвеца. Женское имя. У основания большого пальца. Понимаешь, я-то ее не видел. — Верно. А я видела. — Сможешь вспомнить, что за имя там было? — Нет. На самом деле я мало что помню. — Может, Хельга? — Не думаю. Кроме того, там было слишком много крови, чтобы я могла вспомнить что-то другое. Это до сих пор не выходит у меня из головы. — Полагаю, это значит, что я должен пойти в городской морг и посмотреть сам. — Имеешь в виду то место у зоопарка? На Ганноверштрассе? — Да. Возможно, ты могла бы меня подвезти. — Сейчас? — Чем скорее, тем лучше. Пока кто-нибудь не истребовал тело Бекмана. — Хорошо. Мы нашли ее машину — еще один «БМВ Дикси» — и поехали на запад, к моргу. Бригитта припарковалась у входа, и я снова поцеловал ее руку: — Подождешь меня здесь? Я недолго. — Если хочешь. Но здесь же открыто для публики, да? — Да. Только не советую заходить. Зрелище понравится тебе не больше, чем вареное яйцо, вываленное в песке. — Ведь многие туда ходят? Вот прямо сейчас туда зашли люди. — Почти миллион человек недавно проголосовал за нацистов, но это не значит, что и нам следует так же поступать. — Это место не может быть настолько плохим. Иначе туда не пускали бы публику. — Прусские власти пускают публику, потому что хотят ее напугать и заставить подчиняться. Одного вида насильственной смерти обычно хватает, чтобы подавить самый бунтарский дух. Даже в Берлине. — Если ты не заметил, Гюнтер, я сама в некотором роде бунтарка. По крайней мере так говорит мой отец. Возможно, я не такой хрупкий цветок, как ты думаешь. — Порассуждала бы ты перед этим о том, что преступления окупаются, я бы, конечно, посоветовал тебе пойти и осмотреть выставку. Но не раньше. Послушай, ангел, мне просто в голову не приходило, что ты захочешь войти внутрь. Будь иначе, я поехал бы на автобусе. Или на метро. — Ты начинаешь подозрительно походить на героя. — Может быть. И какой из меня рыцарь в сияющих доспехах, если я не попытаюсь отговорить принцессу идти в замок людоеда? — Я понимаю. И благодарна. Но мне нравится думать, что я могу сама о себе позаботиться. С тех пор как бывший муж начал носить вместо сияющих доспехов мое нижнее белье, я научилась быть жестче, чем думают люди. В том числе ты, похоже. — В том-то и проблема настоящих мужчин, милая. Они ждут, что женщины будут вести себя как настоящие женщины. Бригитта уже выбиралась из «дикси». — Это не значит, что с ними следует обращаться так, словно они сделаны из венецианского стекла. Или ты только меня хочешь завернуть в папиросную бумагу? — Нет, я в принципе против существования этого места. Хватит того, что множество мужчин помнит, как отвратительно обстояли дела в окопах. Не вижу смысла в общественном морге, который позволяет женщинам и детям увидеть примерно тот же ужас. — Возможно, женщинам следует кое-что знать об этой стороне жизни. — Ладно. Но имей в виду, когда видишь столько трупов, твой мозг становится похож на фотоаппарат с открытым затвором. На пленку записывается все. Я впервые попал в это место еще школьником. Пробрался тайком, без разрешения. То, что я увидел, осталось со мной навсегда. И почему-то это остается гораздо худшим зрелищем, чем все увиденное с тех пор. Так что, пожалуйста, не жалуйся мне, если не сможешь уснуть из-за того, что не получается уничтожить «негативы». Бригитта последовала за мной в здание и в одиночестве бродила по моргу, пока я ходил взглянуть на тело Вилли Бекмана. Возможно, она была права. Благодаря таким людям, как Георг Гросс и его друзья, в галереях современного искусства можно увидеть вещи столь же неприятные. В теле Бекмана оказалось больше свинца, чем в берлинских водопроводных трубах. К счастью для меня, его правая рука осталась одной из немногих частей тела, куда не попали пули. Так что мне понадобилось всего несколько минут, чтобы удовлетворить любопытство. У Бригитты на это ушло гораздо больше времени. Я вышел на улицу, прислонился к ее машине и закурил сигарету. Когда в конце концов появилась Бригитта, она была слегка бледной и очень тихой. «Этого и следовало ожидать», — подумал я. — Что ж, это было ужасно. — Мягко говоря. — И это все, что ты можешь сказать? — Видела кого-то из знакомых? — Смешная шутка. — Для того это место и существует — помогать копперам с опознаниями неустановленных лиц. — Ты нашел то, что искал? — спросила она, заводя двигатель. — Да. — У него на руке была татуировка с именем девушки? — Да. — Хорошо. И это была все-таки Хельга? — Гораздо лучше. Это была Фрида. — Куда теперь? — Мне нужно вернуться на «Алекс». Она развернула машину, и мы поехали на восток, на Лютцовштрассе. — Ты собираешься рассказать мне о Фриде? Я думал, что после увиденного она, наверное, сможет вынести всю историю. Но и тут ошибся.