И я не сомневалась, что все это будет использовано против Рэйнара. Точно так же, как история с Арилин. Нельзя не понимать, что перехваченные снимки с Гроу — всего лишь отсрочка. Что будет дальше, можно только догадываться, и будет это в самое ближайшее время. — Звездочка, это надо просто пережить. Так после моего рассказа о Лодингерах прокомментировал ситуацию Хейд, и я не могла с ним не согласиться. — Может, мне бросить петь? — философски поинтересовалась я. Этот философский настрой не покидал меня с той минуты, как я вышла из квартиры Рэйнара. Мне хотелось верить, что я найду решение, но решение есть только одно, и я прекрасно это знала. Подчиниться разуму, к которому взывал Аррингсхан — оставить Рэйнара, позволить ему жить своей жизнью и строить карьеру. Пережить все, как советует Хейд, петь и забыть о своем происхождении. — Ты где? — Агент как-то мигом стал серьезным. — На верхней аэромагистрали на скорости под сто пятьдесят. — Ты это сейчас серьезно? — По поводу аэромагистрали или по поводу бросить петь? — По поводу бросить петь. — Не знаю, — честно призналась я. Когда Вальнар поставил меня перед выбором, я отказалась от него, не раздумывая. Просто потому, что не представляла жизни без сцены. Сейчас мысль о том, что мне придется расстаться с Рэйнаром, казалась дикой, сумасшедшей, невыносимой. Если я откажусь от него, я стану Люси — для Гроу, для публики, для всех, кто сходит с ума от истории «Мир без тебя». Я буду Артомеллой, Ильнир или Триаррис, буду влюбляться, гореть, умирать и снова воскресать, но меня самой уже не будет. Я стану сосудом для голоса. Возможно, прекрасного, если все сложится наилучшим образом. Но вне сцены пустым. — Помнишь, о чем мы с тобой говорили? — неожиданно спросил Хейд. — Когда ты отпаивал меня кофе и рассказывал про свою группу? — Помнишь, — удовлетворенно заключил он. — Так вот, вспоминай почаще, когда в голову приходят такие мысли. — А если бы у тебя встал выбор между группой и той девушкой? Быть с ней или выступать? Что бы ты выбрал? — Тогда или сейчас? — А это имеет значение? — Наверное, нет. Хейд помолчал, а потом все-таки продолжил: — У нас все равно ничего бы не получилось, Леона. — Почему? Вы оба жили музыкой. — Как раз потому, что только музыка нас и связывала. И если ее убрать, остались бы просто она и я. У нас с Рэйнаром было, скорее, наоборот. Пусть именно музыка привела нас друг к другу, но сейчас стояла между нами барьером, как Фервернский хребет. Связывало нас другое — объятия до полыхающей кожи и ссоры до огненного рычания. Сумасшедшая страсть и удивительно хрупкая, как дрожащая на ветру паутина, нежность. Сбивающееся дыхание и шепот, долгие разговоры, которых может быть еще очень много, и падающие в небо звезды. Боль и прощение. Так мало времени вместе… И последний взгляд, от которого до сих пор горело огнем внутри. — Но ты же хоть раз задумывался о том, что могло бы быть, если… — Нет, — хмыкнул он. — Ни разу. А я буду думать об этом всю жизнь. Эта мысль меня пронзила так, что я почувствовала, как зашлось сердце. Представила, как могла бы сложиться жизнь Хейда, не уйди его девушка к другому. Возможно, он бы сейчас играл в составе известной группы, гремящей на всю Аронгару. А может, совмещал бы карьеру агента с выступлениями. Наверное, у каждого в жизни есть человек, способный разрушить тебя до основания. Своим уходом. — Куда теперь? — спросил Валентен, когда я попрощалась с Хейдом. — Домой. Кажется, с облегчением вздохнули и капитан, и водитель. — Леона! А мы тут с Рольгеном в аэрогонки режемся. — Танни вылетела мне навстречу, стоило открыть дверь. — Я его сделала! Лидс появился в дверях следом за сестрой, и я помахала ему. То ли мы просто давно не виделись, то ли он выглядел еще моложе. Или общение с Танни на него так действует. — Привет, — сказала я, привычно оттесняя обтирающего меня Марра. — Спасибо, что задержался. — Ерунда. — Он махнул рукой и потянулся за курткой. — Надеюсь, скоро увидимся. — Взаимно. — Лузер, — заявила Танни и сложила руки на груди. У Рольгена дернулась щека, но он лишь пожелал нам доброй ночи и вышел. Я закрыла дверь. — Что это только что было? — поинтересовалась у сестры. — А что? Он продул. В другое время, наверное, я бы объяснила. Но сейчас нам предстоял гораздо более серьезный разговор. — Ты чего на меня так смотришь? — нахмурилась Танни. — Лодингер что-то еще выкинул? — К счастью, нет, — ответила я. — Как ты смотришь на то, чтобы временно переехать в Скай Стрим? Невысокая полненькая ассистентка только руками развела, когда я поинтересовалась, где Гроу. Специально приехала пораньше, потому что поговорить с ним хотелось до начала репетиции и наедине, но он в лучших традициях первого дня задерживался. — Так дайте мне его номер! — в сердцах воскликнула я, когда девушка отказалась звонить и узнавать, когда он будет. — Он никому не дает свой номер, — сухо отрезала секретарь, наградив меня колючим взглядом. Круто! Интересно, и как Гроу лично обо всем предупреждать, если найти его можно только по следам угасающих в ночи фар? Дабы не сорваться на ни в чем не повинных девушках, развернулась и направилась к выходу. Но не в сторону гримерных, где могла столкнуться с коллегами, а в фойе, откуда для любого зрителя начиналась Мэйстонская опера. В Зингсприде все было стилизовано под классику, а здесь… за старым фасадом скрывался ультрасовременный интерьер. Дневной свет проникал сквозь изломы окон и каплевидный прозрачный купол. Повсюду крохотные светильники, которые напоминали звезды. Во время представлений они не столько освещают, сколько искрятся в лучах витых спиралей и центральной 3D-люстры в виде спящего дракона. Но главная достопримечательность театра — стена-водопад. Сейчас это было просто толстое стекло во всю стену у главных лестниц и лифтов. Но когда раскроются двери для публики, хлынет вода, и в лучах подсветки на ней будут «оживать» легендарные исполнители и сцены из постановок. Я снова буду одной из многих, кто войдет в эти двери через центральный вход. И уже никогда — через служебный. Не стоит тешить себя мыслью, что я смогу вернуться через два, три или четыре года. Уйти из постановки за несколько недель до начала репетиции — еще полбеды. Я не была уверена, что смогу петь в четырех стенах, не задохнусь на первом же куплете. Когда тебя никто не слышит, говорить нет смысла. А петь — тем более. — Леона! Вот ты где! — Тарина подлетела ко мне так неожиданно, что я вздрогнула. Солнечные лучи запутались в рыжих прядях, и те сверкнули медной проволокой. — Мне секретарь сказала, что ты приехала. — Она сжала мою руку и заглянула в глаза. — Слушай, по поводу вчерашнего… я просто хочу, чтобы ты знала, что для меня ничего не изменилось. Я улыбнулась. — Что, даже не спросишь, что произошло?