– Ну хорошо, бегите, – согласилась Мария Павловна. – Долг верну при встрече. – До свиданья, – попрощалась Лена, – я позвоню вам вечером. – Обязательно звоните. Мария Павловна скрылась за дверью. Она поспешила вниз по ступенькам. Денис, сидя на лавочке, увлеченно играл в тетрис. Увидев Лену, он нажал на кнопку. – Проводила? – Да. – Что сказала его жена? – Обозвала его старым дурнем. – Это еще мягко сказано. По мне, так ваш шеф полный кретин. – Как тебе не стыдно! – вспылила Лена. – Ты ему в подметки не годишься. У него два высших образования, научные труды. Он – добрейший человек, каких поискать. – Все равно идиот, – спокойно отозвался Денис. – Вот приперся бы он в музей, а там никого. Что тогда? Грохнулся бы посреди зала, и кранты. Его Маруся только часа через три забила бы тревогу, а к тому времени твоего Семена Кузьмича уже не откачали бы ни в какой реанимации. – Ильича, – машинально поправила Лена. – Ну Ильича, все одно, без разницы. Лена молчала, понимая, что возразить сложно. Денис прав. Семен Ильич действительно подвергал свою жизнь опасности, разгуливая по городу в таком состоянии. И спасло его только чудо – в лице самого Дениса. Лена даже замерла на месте, так ее поразила эта мысль. Если бы не Денис, быстрота и четкость его действий, неизвестно, что стало бы с директором. Лена даже не заметила, что он теряет сознание. А Денис сразу поспешил на помощь. И машину отловил в мгновение ока. Ее охватило странное чувство. Кажется, это было нечто сродни гордости. Да, да, она гордилась Денисом, тем, что он оказался не совсем уж эгоистичным и беспринципным типом, которому на все плевать, кроме собственных шкурных интересов. Значит, ему знакомо милосердие, хоть он усиленно пытается это скрыть под маской холодного цинизма. Лене захотелось сказать ему что-нибудь приятное, дружеское, лишенное колкости и иронии. – А ты молодец, Ден. Не растерялся. И диагноз поставил почти что правильный. – Какой диагноз? – не понял тот. – Ну помнишь, ты предположил, что у Семена Ильича может быть инсульт. Так вот, оказывается, у него и верно было прединсультное состояние. Мне Мария Павловна сказала. – Да это каждый болван знает, – пренебрежительно хмыкнул Денис. – Высокое давление грозит инсультом. – В твоем возрасте далеко не каждый. – Лена вздохнула и улыбнулась. – А все-таки он козел, этот ваш старый пень. Не хочет думать о себе, побеспокоился бы о близких. – Если ты его так ругаешь, зачем тогда помогал? – поддела Лена. – Нет, ну ты скажешь тоже. Что же, по-твоему, я должен был стоять и смотреть, как он спланирует на пол? – Тон Дениса был, как всегда, нахальный и самоуверенный, однако Лена ясно увидела, что он смущен. «Странное желание казаться полнейшей сволочью, – подумала она. – Или теперь так модно у молодежи?» Почему-то ей сделалось грустно, и это было сродни тому давнему детскому разочарованию, когда Лена поняла, что ни сказок, ни Деда Мороза не существует, а подарки под подушку ей кладут родители. – Куда мы теперь? – спросила она. – Не знаю. В музей возвращаться неохота. Поехали домой. Глава 9 Этот вечер они провели вдвоем перед телевизором, чередуя колкие словесные перепалки с занятиями любовью. Зато в последующие дни Денис отрывался по полной программе. Они с Леной посетили дискотеку, ночной бар и еще один развлекательный центр, который отличался от злополучного «Ягуара» лишь ценами на спиртное. Домой возвращались далеко за полночь, а то и под утро. У Лены гудели ноги, в глазах рябило от яркого неонового света, в ушах бухала громоподобная музыка. Она уже не протестовала против стремления Дениса приобщить ее к прелестям современной жизни. Поняв, что до поры до времени не может с ним расстаться, Лена перестала терзаться муками совести, стала спокойней, почти приняв свой новый, шокирующий облик и странные способы времяпрепровождения. То, что она пошла Денису навстречу, вовсе не означало, что он поступил так же по отношению к ней. Его фокусы с внезапными исчезновениями благополучно продолжались, в каждом заведении вокруг него моментально собиралась тусовка из юнцов и девиц. Среди них Лена себя чувствовала белой вороной и предпочитала сидеть где-нибудь в дальнем уголке, дожидаясь, пока Денис наобщается со своей компанией и милостиво обратит на нее внимание. Такое положение дел ее несказанно злило, но она не видела способа что-либо изменить, поэтому терпеливо сносила все выходки своего юного любовника. Все же ночные развлечения принесли Лене, помимо головной боли и мозолей на ногах, пусть и минимальную, но пользу. Постепенно, исподволь, ей приоткрывался новый, неведомый ранее мир. Прежде она считала его пустым и никчемным, презирала всей душой, противопоставляя ему свой уютный, романтический мирок, олицетворением коего являлся Аполлинарий Феофанов. Этот шумный и суетливый мир отрицал столь почитаемые Леной бледные, пастельные тона и гармоничные звуки, вместо них открыто декларировал яркие до карикатурности краски и лавину невообразимых диссонансов. Он отвергал чопорную сдержанность и проповедовал самые примитивные и низменные страсти, низвергал стихи и прославлял рэп. Но в нем, в этом карнавальном, игрушечном мире, было одно несомненное преимущество – он нес в себе массу новых и свежих впечатлений. Они были необходимы Лене, истосковавшейся за годы одиночества и добровольного затворничества, как кислород задыхающимся легким. Она с наслаждением впитывала их в себя, обратившись в сплошные зрение, слух и осязание. Впервые за долгое время она ощущала, что живет полной жизнью. Каждое грядущее мгновение было непредсказуемым, таило в себе либо сюрприз, либо опасность, и жить в ожидании и того и другого оказалось необычайно захватывающим и интересным. Денис являлся для Лены центром этого нового мира, осью, вокруг которой он вращался, главной и неразгаданной планетой неведомой космической системы. Она не переставала удивляться ему, вернее, той смеси дружелюбной мягкости и глубочайшей корысти, потрясающего нахальства и неожиданной душевной тонкости, которая составляла его характер. В нем странным образом сочетались разные качества: то он вел себя как мальчишка, демонстрируя полную умственную инфантильность и ограниченность, дурачился, кривлялся, доводя ее до белого каления, то неожиданно становился серьезным не по годам, рассуждая настолько зрело и оригинально, что Лена слушала его, открыв рот. Иногда ей казалось, что в такие минуты Денис способен понять ее, как никто другой, как никогда не понимал Виктор. Это чувство было чисто интуитивным, не основанным на логике и жизненном опыте, но точным и безошибочным. Они болтали до утра и никак не могли остановиться. Потом Денис засыпал, оборвав свою речь на полуслове, а Лена еще долго ворочалась с боку на бок, переваривая их беседу, в очередной раз тщетно пытаясь угадать, с кем же на самом деле свела ее судьба. Не однажды она пробовала хитрить, вызывая Дениса на откровенность, расставляя разного рода ловушки, которые тот обходил с блеском, достойным шахматного гроссмейстера. Он избегал говорить о себе, о своем детстве, юности, о том, где и как учился, прежде чем приехать в Москву. Если Лена спрашивала об этом, ловко переводил разговор в другое русло. Он был очень крепок физически, его движения отличались гибкостью и точностью, и это наводило на мысль о том, что Денис в свое время много и успешно занимался спортом. Об этом говорила и его фигура, безупречно пропорциональная, без единого грамма лишнего жира или дряблых мышц. Тем не менее ему была свойственна лень – он обожал валяться на диване, прыгая с одного телевизионного канала на другой, всячески увиливал от любой, самой простецкой работы по дому и мог долго отчаянно спорить, прежде чем вымыть за собой тарелку или подмести пол в кухне. Не любил он также ездить на метро, предпочитая добираться до злачных мест на машине. В общем, Денис был соткан из противоречий, и с каждым днем их обнаруживалось все больше. По-прежнему и часу не проходило, чтобы между ним и Леной не вспыхивала очередная ссора, источник которой крылся в незначительных пустяках и досадных мелочах. Каждое неосторожно сказанное слово Денис тут же высмеивал с холодной жестокостью шута, порой доводя ее буквально до слез. Однажды, не выдержав унижения, она так и сказала ему: – Ты шут. Клоун. Для тебя нет ничего святого, все – смех, издевательство. Он ничего не ответил, но выражение лица мгновенно сделалось чужим и злым. Лена почувствовала, что случайно угодила в больное место, но этим ее догадки и ограничились. Денис весь вечер после этого молчал, уткнувшись в экран своего тетриса, и когда Лена потихоньку заглянула ему через плечо, ее изумила астрономическая цифра набранных очков на табло. Наутро они помирились, но впредь она, желая поддеть Дениса, выбирала любые обидные прозвища, кроме слов «шут» или «клоун». И все-таки основной темой их разногласий оставался Феофанов. Стоило Лене заикнуться о стихах и картинах Аполлинария или о своей книге, Денис моментально заявлял, что все это – дерьмо, Семена Ильича называл старым болваном, а сам музей – развалившейся избой. На все приводимые Леной доводы он невозмутимо пожимал плечами: – Что ты мне рассказываешь, когда я видел собственными глазами. Как-то, во время одной из особенно яростных стычек по этому поводу, Денис неожиданно предложил: – Да что ты все о своем Феофанове! Можно подумать, кроме него никто больше живописью не занимался. Хочешь, я тебе покажу настоящую художественную мастерскую? Там куча картин, посмотришь, – закачаешься. – Ты что, думаешь, я никогда не была в выставочных салонах? – усмехнулась Лена. – Это не салон, а именно мастерская, студия. И ее владелец – мой знакомый. По мне, он гораздо больший гений, чем ваш неудачник Феофанов. – Если ты считаешь его гением, значит, он – полнейшее ничтожество! – Перестань. Нельзя мерить все одной меркой. Если ты чего-то не воспринимаешь, дело только в тебе. Изменись, и сможешь получить от жизни больше. – Я не хочу меняться. – Ну и черт с тобой. Но мастерскую мы все-таки посмотрим. Лена подумала: по крайней мере, студия художника лучше, чем очередной ночной кабак. По правде говоря, она немного устала от сменяющихся, как в калейдоскопе, тусовок и была не прочь провести время с пользой для ума. Глава 10