Мастерская оказалась полуподвальным помещением старой сталинской шестиэтажки. На металлической двери висел красочный плакат с изображением огромного кукиша. – Это и есть проявление особой гениальности? – съязвила Лена, глядя на тщательно проработанные детали комбинации из трех пальцев. – Это для скептиков, – пояснил Денис и толкнул дверь. Взгляду Лены представился узкий и длинный коридор с абсолютно голыми бетонными стенами и грязным линолеумом на полу. – Интерьер оставляет желать лучшего, – заметила она и поспешила вслед за Денисом. Они прошли коридор насквозь и очутились в просторной комнате со множеством зарешеченных окон, сплошь заставленной мольбертами. Комната была проходной, с обеих ее сторон располагались открытые дверные проемы, ведущие в соседние помещения. У одного из окон на сложенных горкой физкультурных матах боком, неподвижно сидела обнаженная девушка с длинными темно-каштановыми волосами, спадающими ниже талии, и грустными карими глазами. Кроме нее, в комнате был и другой народ – молодые люди в затасканных и драных джинсах, пожилая тетка в темных очках с соломенно-желтой шевелюрой, мальчик лет пяти, хорошенький и перемазанный соплями и шоколадом. Каждый из обитателей существовал совершенно автономно: кто-то читал, кто-то сосредоточенно клал мазки на холст, соломенная тетка помешивала шпателем в высокой стеклянной банке, малыш хлюпал носом и подбирал с пола обрывки бумажек. В самом углу спала, свернувшись калачиком, рыжая дворняга с острыми ушами, выдававшими в ней полублагородное происхождение. На вошедших никто не отреагировал, за исключением девушки-натурщицы. Та, едва завидев Дениса, тихонько взвизгнула и, вскочив с матов, повисла у него на шее. – Ден! Ты где был? Почему не приходил так долго? – Алка, ты меня задушишь, – со смехом проговорил Денис, – и вообще, шла бы ты оделась, что ли, а то как-то неприлично. Он весело покосился на Лену, стоявшую чуть поодаль. Та рассматривала девушку пристально и с любопытством. – Да, сейчас, – тут же согласилась кареглазая и, не обращая на Лену ни малейшего внимания, потянула Дениса за руку. – Пойдем со мной, я тебе кое-что расскажу. Тот кивнул и кинул на Лену вопросительный взгляд. – Я вернусь через пару минут. Картины вон там, – он указал на соседнюю комнату. – Пойди пока посмотри. Лена молча наблюдала, как они уходят. Девушка ей понравилась, несмотря на некоторую странность и совершенное бесстыдство. В ней было что-то детское, наивное – от Ритки, или даже скорее от Валюшки, всегда отличавшейся трогательной доверчивостью. Да и лет ей совсем мало, не больше семнадцати, а то и меньше. Она постояла немного посреди комнаты, а потом неуверенно двинулась туда, куда сказал ей Денис. Слева от основного помещения оказалась тесная, узкая, как пенал, клетушка, стены которой были сплошь увешаны картинами. В основном это были портреты обнаженных женщин разных возрастов, сложения и мастей – брюнеток, блондинок, шатенок, огненно-рыжих. Лена тотчас заметила среди них кареглазую красотку – кажется, она была любимицей художника, во всяком случае, ей он посвятил наибольшее количество работ. Полотна показались Лене действительно не лишенными оригинальности и мастерства: в них живо чувствовалась динамика, цвета были страстными и даже несколько агрессивными, линии рисунка острыми и изломанными. Она уже успела осмотреть половину работ, когда неожиданно почувствовала спиной чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись, Лена увидела на пороге клетушки представительного мужчину лет сорока пяти, плотного и коренастого, одетого в строгий черный костюм и белую рубашку. – Добрый день, – проговорил он низким, глуховатым басом. – Здравствуйте. – Лена сдержанно улыбнулась. – Нравятся картины? – Мужчина не спеша приблизился к ней и остановился рядом, держа руки в карманах пиджака. – Нравятся, – кивнула Лена, – особенно вот эта. – Она указала на один из портретов кареглазой. На бронзовом от загара лице ее собеседника появилась улыбка. – Я тоже люблю ее. Есть в ней какая-то… изюминка. – Кто эта девушка? – Алла? Натурщица. Лучшая в студии. – Я не то имела в виду. – Лена посмотрела в очень светлые, почти прозрачные глаза коренастого. – Кто она вообще такая? Он пожал плечами. – Странный вопрос. Человек. Такой же, как я и вы. – Сколько ей? – Семнадцать. – У нее что, нет семьи, родителей? Почему она позирует здесь, в мастерской? – Семья у нее есть. Мать, отчим. – Коренастый замолчал и, не вынимая рук из карманов, прошелся взад-вперед. – Она не ладит с ними? – догадалась та. – Все проще. Отчим стал приставать, она не стерпела, ушла. Жила где придется, на вокзале, у случайных знакомых. Потом я ее подобрал, привел сюда. – Вы? – Лена глянула на него с удивлением. – Я. – Вы… автор этих картин? – догадалась она. – Да. Меня зовут Петр. – Он приветливо улыбнулся, но руки для пожатия не протянул. – Елена. – Я знаю, с кем вы пришли. С Деном. Угадал? Лена кивнула. Мужчина окинул ее долгим и внимательным взглядом. – Странно. – Что «странно»? – не поняла она. – Видеть рядом с ним такую женщину, как вы. – Почему? – Вы… совсем другого сорта, чем те, которые приходили сюда до сих пор. – И много их сюда приходило с ним? – спокойно поинтересовалась Лена. – Да нет, немного. Но достаточно. – Петр усмехнулся, отчего в уголках его прозрачных глаз появилась россыпь морщинок. Он немного помолчал, а потом произнес с некоторым сочувствием в голосе: – Что, неприятно? – Да нет. В общем-то мне плевать. – Лена с деланым равнодушием пожала плечами. – А вы сама художница? – Нет. Я искусствовед. Петр снова зашагал вдоль стены. Лена смотрела на него, раздумывая, стоит ли ему доверять. Затем осторожно спросила: – Скажите, вы… хорошо знаете Дениса? – Что значит хорошо? Год или чуть больше. – Он… всегда вот так… с женщинами… – Она не договорила, чувствуя смущение. – Нет, – невозмутимо проговорил Петр, поняв, – не всегда. Когда мы с ним познакомились, он пытался работать. – В фастфуде? – обрадовалась Лена. Петр рассмеялся. – Только не там. Ден и фастфуд – вещи несовместимые. Он кидал булавы в переходе у трех вокзалов. – Кидал булавы? – Ну да. Жонглировал. А я продавал там свои картины. Надо сказать, обоим нам не шибко везло. Почти все, что удавалось заработать, приходилось отдавать местной «крыше». – Он остановился у одной из картин и замолчал, разглядывая полотно. – А что потом? – тихо проговорила Лена. – Потом я заметил, что на Дена лучше всего «клюют» дамочки в возрасте, те, кому за тридцать и старше. Почему-то он им шибко нравился, они стояли и глазели, как он работает. Ну я и сказанул как-то в шутку, пьяный был в зюзю, – мол, чего ты надрываешься, лучше подойди к одной из этих телок, сделай жалобные глазки и попроси бабок, типа, не хватает, чтобы добраться до дому. И для пущего куражу еще прибавил, что ему будет слабо так поступить. – А он? Петр, хитро прищурившись, поглядел на Лену. – Видно, что вы мало знакомы. А то бы знали: если Дену говоришь «слабо», он стопудово тебе ответит «не слабо». Хоть ему с самолета предложат спрыгнуть. – Что он сделал? Подошел? – Разумеется. И дамочка недолго думая сунула ему пятисотку. Вот так. – Петр смачно прищелкнул языком. – С этого момента булавы ему стали ни к чему. Он и без них имел до «штуки» за день. А потом одна из благодетельниц пригласила его пожить у себя. Правда, очень скоро выгнала ко всем чертям, но финансовое положение за это время Ден поправил. Лена вспомнила, что именно так Денис и называл свою деятельность – исправлением материального положения. Вот, значит, откуда идет эта терминология.