Он что-то не торопится. — Что не так? — Это странно. — Правда? — улыбаюсь. — Ты, что, в кусты решил спрятаться? — Я же тоже могу повредничать? — Егор расслабляет галстук. — И да, мне неловко. — Почему? — Мы сидим в машине, на парковке и жрем лубриканты? — Да, — пожимаю плечами. — Или у моего смелого мужа есть границы? Неловко? Мне тоже было неловко. Мне вообще в этот день перманентно неловко. Егор выхватывает из моих пальцев тюбик и решительно выдавливает в себя внушительную порцию лубриканта. На выдохе задумчиво смакует, хмурится и говорит: — Ну, банан, да… — протягивает руку, — давай ванильку, которую так расхвалили. Меня опять накрывает смехом. Взрослые мужчина и женщина сидят в машине и пробуют смазки. Вот каким еще может быть брак? — Ну, — Егор смотрит на тюбик “ванильки” и недовольно причмокивает. — Так себе пирожные, — переводит на меня взгляд. — Ты будешь повкуснее. Глава 27. Бессовестные! — А если смешать? — спрашиваю я сама себя и выдавливаю на ладонь по каждой смазке. Перевожу взгляд на Егора, который медленно моргает. — Должна получится клубнично банановая пироженка. — Если думать логически, то да, — отвечает Егор и озадаченно чешет затылок. — А ты не отравишься? — Она же съедобная. В этом и смысл, — Слизываю клубнично-банановую пироженку. Егор едва заметно кривится, вскинув бровь, и я в следующую секунду поддаюсь к нему, обхватываю удивленное лицо ладонями и целую. Секундная оторопь, и Егор, шумно выдыхая, отвечает мне жадной взаимностью. Давно я его так не целовала. Жадно и глубоко. У меня перехватывает дыхание, и я кладу ладонь на его ширинку, под которой прощупывается твердый бугор. Вязкая сладкая смазка перемешивается со слюной на наших языках и губах. — Мы опять на парковке, — шепчет Егор, когда я отстраняюсь, облизываю губы и крепче сжимаю его член. — Да, опять на парковке… — И на нас опять какая-то бабка пялится, — хрипло отзывается он. — Чего? Действительно. На тротуаре в нескольких шагах от нашего парковочного места стоит старушка и в ярости смотрит нас. Бледная, морщинистая и в цветастой блузке. Опирается на трость. — Это та же бабка? — спрашивает Егор. — Нет. — Да нам сегодня прямо везет на бабулек. Старушка хмурится еще сильнее, будто сейчас кинется в бой. — И она не собирается уходить, — зло шепчу я. Убираю руку с достоинства моего мужа, сердито открываю дверь и выныриваю из салона. — Это мой муж! — захлопываю дверцу. — Чего уставилась? — Муж?! — язвительно отвечает она. — Так я тебе, потаскуха такая, и поверила! — Обалдела?! — Мужей так не целуют! — Простите? — охаю я. — Да ты его борода была готова сожрать вместе с лицом! — кричит на меня. — Жена? Нет! Ты, — поднимает в мою сторону трость, — падшая женщина! Для таких как ты отдельный котел в аду! С такими же блядями! Ты бы еще ему отсосала! — Да, может, и отсосала бы! Не твое дело! — Вот поэтому с вами эти кобелины и нюхаются! На все готовы! Любую дырку подставить! — Да жена я ему! — Лживая стервь! — Да пошла ты! — Палками забить тебя мало! Семью разрушаешь! У него же, наверное, дети! — Ага, аж двое, — раздается смешливый голос Егора. Оглядываюсь. Стоит у открытой двери машин, облокотившись о крышу. — Бессовестный, — старушка плюет себе под ноги, — потом у жене пойдешь, да? — переводит на меня взгляд. — Он же и жену после тебя потащит в кровать. По его роже видно, что ничего святого! — Кто-то ту свою историю жизни нам рассказал, — хмыкает Егор и прижимает руку к груди, — сочувствую, бабуль. — Ты же потом жалеть будешь, а поздно! — старушка машет тростью. — На коленях поползешь за женой, а ты, — опять тычет тростью в мою сторону, — останешься одна! несчастная, одинокая! На чужом счастье своего не построишь. — Михаловна! — к поборнице нравов спешит вторая бабка в красном берете. — Чо ты тут разоралась? — Да вот! Погляди на них! Совсем стыд потеряли! Как кролики сношались в машине… Я смотрю на Егора, который озадаченно чешет бровь: — Вот оно как… Уже сношались, — смеется, — я как-то пропустил этот момент. — Так они же поди из этой лавки разврата вышли! — Надо закрыть ее! — Так я уже сколько писем написала! — А вы сами туда заглядывали? — насмешливо спрашивает Егор. Две пары мутных глаз смотрят на него с дикой ненавистью. — Зря, — вздыхает Егор. — Там акции, скидки. — Да что мы там не видели?! — рявкает первая бабка. — Какая у вас насыщенная жизнь-то была, если вас не удивить, — спокойно говорит Егор, но я вижу, что он едва сдерживается от смеха. — Ни стыда ни совести! — подытоживает бабулька в красном берете, подхватывает подружку под локоток и ведет прочь. — И не стыдно ведь. Слюнявые стоят. Хоть бы рты вытерли! Касаюсь кожи вокруг губ. Липкая. И это не слюни. Это наша сладкая смазка. Вместо того, чтобы пристыженно нырять в салон машины и искать салфетки, я перевожу взгляд на Егора и прыскаю от смеха: — Любовница. — Коварная, — захлопывает дверцу, медленно обходит капот и двигается на меня медленным и плавным шагом, — бессовестная любовница, — встает вплотную, — касается моего лица, — которую я сейчас как следует засосу. — Егор! Затыкает мой рот поцелуем, стискивая в объятиях, в которых я задыхаюсь. — Вот же прелюбодеи! — доносится до нас старушечий голос. — Да чтоб тебе жена твои колокольчики оторвала! — А что жена по этому поводу думает? — выдыхает в губы Егор аромат химозного банана, клубники и ванили.