– Прости, прости, прости, – повторял он, ожидая, когда пройдет истерический припадок. Через несколько минут Аличе успокоилась настолько, что оттолкнула его и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. В ту ночь Рикардо спал на диване. 7 – Лаура! Вынырнув из беспокойной дремы, в которую она погрузилась на рассвете, измученная после бессонной ночи, девушка открыла глаза. Силуэт Соланж выделялся в тонкой рамке света из полуоткрытой двери. – Лаура! Лаура! – Да, мама. Что случилось? – спросила она с ноткой раздражения в голосе. – Уже поздно, почему ты до сих пор не встала? Разве у тебя сегодня нет занятий? – Сегодня я точно никуда не пойду. Думаю остаться в постели – я не очень хорошо себя чувствую. – Что с тобой случилось? Мне вызвать врача? – Да нет, все не настолько плохо. Просто небольшой грипп… – соврала Лаура. – Дело в том месте? Вчера там что-то случилось, верно? Я так и знала, что это место не для тебя. И не говори, что я тебя не предупреждала, – воскликнула Соланж тоном, в котором ликование от своей правоты намного превосходило беспокойство за дочь. Вернувшись накануне вечером, Лаура была слишком расстроена, чтобы сидеть за столом вместе с ней, делая вид, что всё в порядке. Она тут же скрылась в своей комнате, бормоча на ходу невнятные оправдания. – Мы можем поговорить об этом в другой раз? Голова раскалывается, – пробормотала Лаура, уткнувшись лицом в подушку, еще влажную от слез. И замолчала, ожидая, когда мать уйдет. Даже не видя ее, она прекрасно могла представить себе гримасу раздражения на ее лице. Через несколько мгновений Лаура услышала громкое хлопанье двери, и в комнате снова воцарилась темнота. Конечно, у нее не было никакого гриппа, но ее самочувствие и вправду оставляло желать лучшего. Она не собиралась ехать в университет. Если уж на то пошло, у нее не было сил даже на то, чтобы встать с постели. Лаура просто хотела закрыть глаза и уснуть, так надолго, насколько это возможно, оттягивая столкновение с пугающей реальностью, ждавшей ее за пределами этой темной комнаты. Но знала, что этого не случится. Мысли, от которых она не могла уснуть всю ночь, снова овладели ею – и не собирались так просто отпускать ее. Лаура все время воспроизводила в памяти эту сцену: она протягивает руку к детям, остановившимся на светофоре, и тут замечает их одежду из другой эпохи, а мальчик поворачивается назад, показывая лоскут ткани со Звездой Давида, пришитый к его рукаву… И каждый раз ее осеняло ужасное, сокрушительное осознание: они не настоящие. Это объясняло, почему никто, кроме нее, не видел их поблизости и как им удавалось буквально растворяться в воздухе. Лаура прижала колени к груди, свернувшись в позе зародыша, и слезы снова начали стекать по ее лицу. Она дрожала, как осиновый лист. Что же с ней происходит? «Дар» никогда не заставлял ее видеть то, чего не было. Конечно, иногда он вызывал у нее видения, но это были не более чем вспышки, и она никогда не путала их с реальностью. А вот эти брат и сестра… За все это время у нее не возникло ни малейшего подозрения насчет того, что только она одна видит их. Даже теперь, когда Лаура знала, что они не могут быть настоящими, она с трудом могла в это поверить. Но кем же тогда они были? Призраками? Галлюцинациями? Самым мрачным и неприкрытым ее страхом было то, что «дар» рано или поздно ввергнет ее в безумие. Она что, сходит с ума? Возможно, она никогда не обладала особыми способностями, и все происходило лишь в ее голове, а «дар» всегда был был ничем иным, как продуктом ее беспокойного разума… Лаура снова уткнулась лицом в подушку, чтобы подавить рыдания. Это было слишком тяжело для нее, она больше не могла этого выносить. Возможно, единственное, что ей оставалось, – это признать, что она нездорова, и попросить о помощи, если еще не поздно. Наверное, ей давно следовало это сделать; было ошибкой держать все это в себе так долго. Но она была уверена: если б ее мать поняла, что у нее сумасшедшая дочь, она поспешила бы запереть ее в какой-нибудь «дурке» и выбросить ключ, чтобы скрыть от глаз всего мира позор, который Лаура будет представлять для семьи – и для нее в частности. Только бы понять, что с ней происходит… Боже, как ей хотелось, чтобы бабушка сейчас была рядом! Она была единственной, кому Лаура могла довериться. Когда ей было что-то непонятно и пугало ее в отношении «дара», бабушка всегда могла объяснить ей все в своей обычной успокаивающей манере… Но сейчас, в случае с двумя еврейскими детьми времен правления фашистов, не может быть никакого правдоподобного объяснения. Или все-таки может? Лаура вспомнила, что у нее всегда было впечатление, что бабушка Аврора слишком много знает о «даре». Она никогда открыто не признавалась, что сама им владеет, но подразумевала, что это так. И сама Лаура была уверена, что унаследовала его от бабушки. Если это было правдой, то существовала вероятность того, что она не сошла с ума. А если нет, то должно было существовать объяснение. Но какое? Лаура вспомнила разрушительное буйство эмоций, сопровождавшее каждое появление тех детей. Это навело ее на мысль, что на вокзале происходит что-то ужасное, затрагивающее большое количество людей. Но что, если это нечто произошедшее в прошлом, много лет назад? Какой-то инцидент, связанный с преследованием евреев во время Второй мировой войны… Ад на земле – вот какой образ вызывали в ней эти жуткие эмоции. Разве не то же самое испытывали те, кто подвергался жесточайшему угнетению и насилию со стороны фашистов? Ей по-прежнему было трудно поверить в то, что ужас и страдания, пережитые кем-то более полувека назад, могли настолько пропитать это место, что она до сих пор ощущает их отголоски, – какими бы невыразимо сильными они ни были. И потом, как так получилось, что из всех тех, кто был в этом замешан, ей всегда являлись только эти брат и сестра? Но если это действительно так, то один из возможных выводов заключался в том, что эти двое детей – не сейчас, а давным-давно – действительно существовали. Если выяснить это, можно узнать, больна она психически или нет. Лаура цеплялась за эту надежду как за последнюю точку опоры, которая не даст ей упасть в пропасть. Ведь именно так она себя и чувствовала – висящей на краю пропасти. Либо она быстро выберется из нее, либо ее падение будет безвозвратным. * * * Самые яркие события дня: беременная женщина, у которой отошли воды, когда она ждала отправления «Евростара» в Рим; наркоман, поймавший передоз в общественном туалете напротив платформы номер 22; маленькая китайская девочка, потерявшая свою мать в толпе пассажиров, только что сошедших с регионального поезда, и, испуганная и растерянная, сошедшая с платформы и двинувшаяся по соседним путям как раз в тот момент, когда прибывал поезд. Женщина родила прекрасного мальчика, у наркомана произошла остановка сердца в машине «скорой помощи», и он не выжил, а маленькую китайскую девочку в последний момент схватили за шиворот и вытащили с путей. В общем, скучать не приходилось, что было хорошо, потому что помогало Рикардо не зацикливаться на собственных проблемах. Прошло пять дней с тех пор, как – всего за двадцать четыре часа! – он чуть не расстался навсегда с карьерой, вбил еще один гвоздь в гроб своих отношений с Аличе и во второй раз поразил в самое сердце человека, которого долгие годы считал своим вторым отцом. У него начало появляться неприятное ощущение, что он становится кем-то вроде царя Мидаса, только наоборот – превращает в ничто все, к чему прикасается. Тем временем его лицо приобрело более или менее презентабельный вид. Однако факт оставался фактом: частота, с которой его избивали по тем или иным причинам, вызывала у Рикардо все большее беспокойство. В деле о мертвых животных не произошло никаких изменений, и Меццанотте, как и пообещал себе, не предпринимал никаких дальнейших действий. Он лишь ограничился просмотром записей камеры наблюдения – на них была видна крошечная нечеткая фигура, высокая и предположительно мужская, которая входила и выходила из зала ожидания, – и снова изучил фотографии кошки, найденной у фонтана, сделанные с помощью мобильного телефона; вокруг трупа действительно были пятна, похожие на остатки воска, оставленные догоревшими свечами. Но с таким же успехом это мог быть и голубиный помет… От Кардини по-прежнему ничего не было слышно, и Меццанотте уже начал воображать себе самое худшее. Возможно, несмотря на свой первоначальный оптимизм, тот не смог провести вскрытие и лабораторные исследования. Или, возможно, ему удалось это сделать, но ничего не обнаружилось, и теперь Кардини не решался позвонить ему… Сидя за своим столом и занимаясь обычной нудной бумажной работой, Рикардо взглянул на часы над дверью в комнату отдыха офицеров. 17:41, еще добрый час до конца. Ему пришло в голову, что он обещал волонтерке из Центра помощи навести справки о двух детях, о которых она ему рассказала. Довольный тем, что у него появился повод на время оставить протоколы и отчеты на произвол судьбы, Меццанотте немедленно приступил к работе. Это не заняло у него много времени. Он провел поиск по национальной базе данных пропавших без вести, просмотрел служебные отчеты своих патрульных и позвонил в комиссариат Гарибальди, но ничего не обнаружил – никаких сведений о двух несовершеннолетних, которые соответствовали бы описанию, предоставленному Лаурой. Никто не сообщал ни о подобном исчезновении, ни об их присутствии на вокзале. Вероятно, девушка из респектабельного района была слишком эмоциональна и впечатлительна: увидела, как дети иммигрантов, постоянно проживавших на площади, бродят сами по себе, и придумала для себя непонятный сюжет… Учитывая, что именно он должен был сообщить Лауре Кордеро, Меццанотте мог обойтись телефонным звонком. Однако решил, что лично заглянет в Центр помощи в конце своей смены. А заодно переговорит с местным администратором. Хотя в своих публичных заявлениях Раймонди не упускал возможность поспорить с полицией, на практике между ними и Центром помощи существовали хорошо налаженные деловые отношения. Если патрульные имели дело с наркоманом в состоянии помутнения рассудка или бездомным, нуждающимся в ночлеге, они предупреждали Раймонди, а тот передавал полицейским информацию о его преступной деятельности – особенно в плане наркоторговли, – о которой ему было известно. Поэтому поддерживать с ним открытый канал связи было очень важно. Кстати, Раймонди понравился Рикардо, хотя до сих пор они встречались всего пару раз: он был человеком, который сделал много неверных поворотов, прежде чем нашел свой путь, и считал то, что делает, скорее миссией, чем просто работой, и все это Меццанотте мог хорошо понять. Вот чрезвычайно разумная и обоснованная мотивация… Ее правдоподобность почти убедила Рикардо в том, что лишь по этой причине он хочет пойти и лично поговорить с Лаурой Кордеро. Желание снова увидеть ее таинственные зеленые глаза, конечно же, не имело к этому никакого отношения… К моменту, когда зазвонил его мобильник, Меццанотте снова глубоко увяз в болоте накопившихся бумаг. Кардини… Прежде чем ответить, Рикардо на мгновение замешкался. Учитывая все, что в последнее время происходило с ним, он уже был достаточно сбит с толку, но не мог смириться с тем, что его расследование может закончиться, так толком и не начавшись. Собравшись с духом, Меццанотте нажал зеленую кнопку на экране и с опаской спросил: – Джакомо? Ну, как все прошло? – Мда, это оказалось труднее, чем я ожидал, дружище… – Какие-то проблемы? – Если ты включишь в число проблем необходимость всю ночь удовлетворять неожиданные аппетиты прекрасной патологоанатомши, то да, они у меня были. Но я справился с этим блестяще. – Ты собираешься рассказать мне, нарыл ли что-нибудь полезное, или я должен сначала выслушать рассказ о твоих эротических подвигах? – Ух ты, какое нетерпение!.. Ладно, я пошутил. Было действительно нелегко. Этот зверь доставил нам немало хлопот, но в конце концов мы оказались на высоте. – Что ты имеешь в виду? – Я имею в виду, что твоя собака прятала в себе кое-какие сюрпризы. Причем довольно странные… – Значит, вы все же что-то обнаружили? – О да, хотя я не знаю, что это значит и насколько оно будет тебе полезно. Ты найдешь все в отчете, который я надеюсь отправить тебе уже завтра, но, если хочешь, могу сейчас рассказать тебе о наиболее важных моментах, которые удалось выяснить. – Конечно же, хочу. Это связано с увечьями? – Не то чтобы… Лапы собаки были отчленены резкими ударами большого и очень острого ножа, почти наверняка того же самого, которым она был выпотрошена. Для удаления сердца не использовалось никаких инструментов. Его вырвали голыми руками, а это нелегко, для этого нужна сила. Ублюдок, который это сделал, должно быть, вырвал его, пока оно все еще билось… – Черт возьми! – Да. Что касается свечей, то сразу тебе скажу, что на них были отпечатки пальцев. Все они принадлежат одному и тому же человеку, но я уже проверил: в базе его нет. – Очень плохо… А что насчет грязи на шерсти? – А вот тут все намного интереснее. Это не суглинок, не грязь и вообще ничего подобного. Анализ показал, что это смесь пальмового масла и кукурузной муки. Любопытно, правда? – Да, – сказал Меццанотте, испытывая легкое разочарование. Надежда получить какие-либо подсказки о том, где была убита собака, угасла. Однако это еще один элемент в пользу его тезиса о том, что это было жертвоприношение. Вещество попало на шерсть животного не случайно – ее, должно быть, намазали им, и это похоже на часть ритуала. – А теперь – самое интересное. Поскольку ты просил меня ничего не упускать из виду, среди прочего я взял на анализ образцы содержимого желудка и кишечника. Итак, друг мой, в животе у этой собаки было кое-что странное, если не сказать больше. – Что именно? – Лабораторные исследования выявили наличие различных растительных и минеральных веществ, включая зерна глины и крошечные чешуйки золота… – Золота? – Совершенно верно, чистого золота. Но это еще не всё. Имелись также следы таинственного растения, которое было нелегко идентифицировать. Мне пришлось обратиться за помощью к специалистам Ботанического сада, чтобы добиться успеха. – И что же это такое? – Калабарская фасоль, научное название Physostigma Venenosum. Лиановидное растение, произрастающее в Западной Африке. Оно распространено в таких странах, как Нигерия, Гвинея и Габон. Семена этого растения содержат гексерин, чрезвычайно токсичный алкалоид. На английском языке оно также известно под названием Killer Bean, боб-убийца. – Собака была отравлена… Значит, она уже была мертва, когда ее расчленяли? – недоуменно спросил Меццанотте. Судя по гримасам на мордах убитых животных, он мог бы поспорить об обратном. – Да нет, я же сказал тебе – как по мне, сердце вырвали, пока оно билось. Обнаруженная концентрация эзерина довольно низкая, а при введении в малых дозах этот алкалоид блокирует нервную систему, оставляя жертву парализованной, при этом она остается полностью в сознании. Собака была жива и бодрствовала. Ее не пожалели – заставили чувствовать всё. * * *